Амбьюгиабьен — 12 апреля
Амбьюгиабьен — 12 апреля
Мы медленно поднимались мимо громадных, пышущих жаром валунов. Местность напоминала вершину Глайдер Феч в Северном Уэльсе. На мне был аппарат закрытого типа. Поскольку он был у нас единственным, мы передавали его друг другу через каждые полчаса. Наконец я от него освободился. На высоте более 5800 метров мы дышали неровно и с большим трудом. Белые скалы сверкали на солнце. Внезапно все скалы перед нами исчезли. Мы стояли рядом с небольшим туром и, наклонившись, с благоговейным трепетом заглядывали вниз, в немыслимую бездну. Вершина Амбьюгиабьен обрывается ужасающей пропастью прямо к зеленеющим полутора километрами ниже пастбищам Дингбоча. Внезапностью своего появления вершина производит сильнейшее впечатление.
И какую же ещё лучшую вершину можно пожелать в апрельский вечер? Не торопясь, как полагается на высоте, мы сняли рюкзаки, распределили еду и устроились поудобнее в ближайших каменных креслах. Затем, не торопясь, чтобы продлить удовольствие, стали пережевывать пищу, указывая друг другу ледорубами на ту или иную вершину. Майк обратил моё внимание на местность, где проходила экспедиция 1951 года, показывая мне Нуп Ла и громадины Чо-Ойу и Кьянчунг Канг. Затем мы обратили наши взоры на юг, к величественным снежным пикам Нумбура. У наших ног темными пятнами выделялись картофельные поля селения Дингбоч, и, следуя вверх по долине, глаз начинал карабкаться, преодолевая одну скальную стену за другой. Все выше и выше – и вот уже скалы начинают кутаться в плотный снег. Еще выше — появляется лед в виде мощных полос и желобов, сверкающих на фоне черных вертикальных скал, и, наконец, венчает все снежная шапка. Оттуда вниз на 1000 м смотрит прямо на нас, нахмурившись, как нам кажется, и наводит ужас огромная снежная голова Ама-Даблам; она страшит и в то же время неудержимо влечет к себе.
Ослепленный солнцем, я повернулся в другую сторону, к той точке, которая неизменно притягивала наши взоры так же сильно, как север стрелку компаса.
Громада Эвереста, поднимающаяся над высокой стеной Лхоцзе — Нупцзе, отсюда видна ещё лучше. Квадратная, темная, покрытая пятнами снега вершина похожа на великана, вылезающего из сказочной ванны. Эверест, когда на него смотришь отсюда, производит впечатление притаившегося, но всегда присутствующего гиганта. Он всегда здесь, всегда вопрошает, и, даже когда мы загораем на солнышке, радуясь обычному походному дню, он с силой воздействует, заставляет думать все время о предстоящей битве.
Йети. В нашем лагере, у Имья, мне «пришлось иметь дело» с «ужасным снежным человеком». Шерпы в это время прибыли в лагерь, Джон со мной рядом в палатке строчил какие-то письма или составлял отчет, работая, как всегда, весьма деловито. Поздно вечером, при свете фонарика или свечи, которую ему удалось где-то взять, он писал с характерной для него интенсивностью. Заглушённый стенкой палатки, откуда-то из нижней части долины до нас донесся свист. Вскоре свист повторился.
— Интересно, что это такое?
— Должно быть, это шерпы Чарлза Эванса. Они остановились под Айленд-пиком и пришли за керосином, однако, что-то очень поздно.
— Может быть, пойдем посмотрим?
— Наши ребята должны были услышать. Пусть сами разбираются. И на этом мы перестали думать о случившемся, занявшись своими делами.
Спустя полчаса Гиальен просунул нос в палатку, спрашивая об ужине. «Пришли ли шерпы? Те, которые свистели?» — «Однако никто не слышал свиста,— ответил он.— На что он был похож?» Наше описание привело его в сильное возбуждение: «Это был Йети, сагиб!»
На следующий день снег, покрывавший морену, стаял, и следов не было видно. Если бы мы, услышав свист, сразу вышли, мы, возможно, могли бы взглянуть на таинственного обитателя морен и ледников. А может быть, и нет; может быть, и к лучшему, что он остался в тайне, которой он вполне достоин.