Спуск со стены Лхоцзе

Спуск со стены Лхоцзе

Эверест побежден. Эта поразительная мысль пробивала порой себе дорогу даже в условиях заторможенного сознания в высотном лагере. Теперь мы должны идти вниз и сохранить для будущего историю этого восхождения. На востоке сияло теплое солнце. Громадина Кангченджанги (8585 м) царила над утренней природой.

Мы с Пазангом, идущие без кислорода, вышли первыми в 9.30. Медленно поднимались по насту к Контрфорсу. Я был весьма доволен, найдя на своем месте навешенную верёвку, тем более что она действительно была полезной.

Двигаясь медленно, используя перила, мы добрались до снежного гребня, теперь пошли к скалам. Мне было трудновато найти верхний снежный траверс, ведущий в широкую снежную ложбину, с которой, собственно, и начиналась стена Лхоцзе. Кошки скрипели под нами на гладких скалах, и, найдя подозрительную верёвку, мы с трудом спустились. Порой нога резко соскальзывала и проваливалась через наст. За последние две недели здесь не было большого снегопада. Следовательно, солнце и ветер успели как следует поработать. У снежной ложбины мы остановились, и я снял свою нижнюю куртку. Становилось тепло. Здесь вторая группа, двигаясь быстрее, нас нагнала. Эд и Тенсинг шли с кислородом. Скальные выходы, к которым мы теперь направлялись, представляли собой по сути дела две полосы, пересекающие склон, и у нижней из них у Пазанга начались «кошачьи» неполадки. Надо сказать, что подобные истории с тесьмой происходили со всеми тремя видами кошек. Тесьма ослабла, и кошка начала болтаться. Пока Пазанг укреплял кошку, я наткнулся на мой кислородный аппарат, отдыхающий здесь с предшествующего дня. С облегчением, в то время очень приятным, я толкнул все это хозяйство, и оно заскользило вниз, по направлению к Цирку. Впоследствии я об этом пожалел.

На вершине ледника вторая группа остановилась, и мы уселись вместе с ними. Было жарко. Мы сняли свитеры, но для того, чтобы снять нижние брюки (следовательно, и ботинки), требовалась ещё не доступная нам стальная воля. К тому времени через ледопад проходило почти что шоссе: следы кошек, пятна грязи, остатки фольги, словно в пригородном парке в июльский день. Через верхнюю трещину мы перепрыгнули безо всякого раздумья. Спускаясь по навешенным перилам, с большой легкостью и изяществом вертелись и кружились, пока Джордж запечатлевал нас на кинопленке. Всех одолело каникулярное настроение, словно это был последний день семестра. Солнце сияло, дыхание по мере спуска становилось свободнее. Теперь мы были на последнем склоне.

Никто не подозревал, что в лагере VII может кто-нибудь быть. Чарлз Уайли должен был спуститься с двумя шерпами. Мысли уже вертелись вокруг вопроса; сколько времени потребуется для приготовления питья или мы пойдем дальше без него? Может быть, так и надо. Вдруг мы увидели фигуру, прогуливающуюся между палатками: без всякого сомнения, Чарлз собственной персоной. Последний утомительный путь через плоский участок — и мы наконец на месте. Чарлз, позаботившийся о том, чтобы все было в порядке, появился словно божество с большими кружками лимонада! Моим первым движением было спрятаться в тень палатки, которую я оставил, как бы это ни казалось невероятным, накануне утром. Мы пили и пили, сидя на снегу. Чарлз, широко улыбаясь, слушал рассказ и горячо поздравил Эда и Тенсинга. Как хорошо, что он остался в лагере!

Группа Эда стремилась поскорее уйти, чтобы избавить Джона от всех тревог и снова насладиться комфортом «цивилизованной» жизни. Что касается меня, то я не огорчился, когда Чарлз заявил о своем намерении остаться и забрать палатки, поскольку ниже Южного Седла они все нужны. У меня будет время, если я останусь с ним, немного поостыть, собрать мои личные вещи, приготовить ещё питья. Моей реакцией после возбуждения предыдущего дня было чувство радостного расслабления. Все было сделано. Погода хорошая, золотые слитки запада поблекли в глубокой синеве неба, светлеющего на горизонте, над легкими серебряными облаками, словно слетевшими с полотен Веронезе. К чему спешить? Почему не насладиться последним спуском во всех деталях, когда на каждом шагу все пережитое всплывает в памяти при словах «Все кончается. Эверест взят»? Однако даже при этом я не так охотно предложил бы свое общество, если бы знал, какая тяжелая работа нас ещё ожидала.

Эд, Джордж и Тенсинг запихали свою нижнюю одежду в рюкзак, снова связались, повернули кружки дном и исчезли за поворотом. Мы начали осматривать палатки. Они стояли здесь уже примерно две недели. Каждый день снег таял под солнцем, потом замерзал, таял и замерзал, пока не заковал намертво колышки во льду и не собрал в складки полы палаток, образуя осевшие впадины. Каждый колышек пришлось с помощью Пазанг Футара и Фу Дорьи вырубать ледорубом, в то время как в пирамиде Анг Дорьи лежал в оцепенении после переутомления предшествующего дня.

Работа была длительная. Никогда я не подозревал, что у палатки столько колышков. Каждый рывок за парусину сводился на нет другим рывком, и работа начиналась сначала. Наконец палатки были сняты и образовали на земле длинные жесткие свертки. Из них сделали тюки, а мелкие вещи были размещены по рюкзакам. Последний взгляд кругом. Вскоре это место будет таким же чистым и холодным, как и раньше. Наши палатки на Седле сравняются со швейцарскими. Эверест нас не забудет. Теперь мы были готовы к выходу. Была середина дня, и солнце на безоблачном небе ослепляло своим сиянием, хотя снизу, из колдовского котла нижнего Цирка, уже поднимался туман. Наконец мы собрались, занимаясь мелкой подгонкой рюкзаков и оттягивая время надевания кошек. И тут стало ясно, что Анг Дорьи придется тяжело. На его лице, обычно приветливом, как у всех шерпов, лежала печать равнодушия, какое я видел уже у Анг Тембы. Он неуверенно ощупывал тесьму кошек. Я сказал, что могу взять его в свою связку, а Чарлз пусть свяжется с двумя другими шерпами. Мы двинулись. Через несколько шагов обе кошки Анг Дорьи почти одновременно отвязались. Я наклонился, чтобы их поправить. Однако оказать такую услугу другому человеку почти так же трудно, как завязать его галстук. Я закрепился получше и выбрал слабину у верёвки. Затем пропустил группу Чарлза, сказав, чтобы они шли не торопясь. Анг Дорьи шёл словно лунатик. Часто его нога за что-то цеплялась, и он спотыкался, всем своим видом показывая, что он собирается ковылять до самого Цирка. Однажды он на некоторое время остановился, сам не понимая зачем. Он хотел напиться из маленькой лужи на краю трещины, но все же он шёл, повинуясь инстинкту, который заставлял его перестанавливать ноги.

Чарлз весьма предусмотрительно ожидал нас на пустом уступе лагеря VI. Здесь мы немного отдохнули, наблюдая, как туман клубится, поднимаясь и простирая призрачные пальцы между нами и солнцем. Последующие склоны с навешенными верёвками проходились легко вплоть до последнего крутого участка, примерно 75 метров ниже ниже VI. Не было ещё 3 часов, когда мы прошли, проваливаясь на каждом шагу, через нижние участки, покрытые снегом. Теперь мы были около площадки, посматривая на три торжественно лежащих в снегу черных баллона. Я был рад, что сумел обойтись без них. Здесь мы сняли кошки и приготовились нести их в руках, но шерпы хотели отдохнуть. Теперь мы могли пойти вперед, а они попозже. Мы отвязались и оставили им верёвку, так как никакие опасности им уже не угрожали; двое сильных ребят, если нужно, помогут Анг Дорьи, тем более что он выглядел сейчас гораздо лучше.

Я никогда не забуду возвращения в лагерь IV. Послеобеденный туман бился о ближние уступы Нупцзе. Он вклинивался между нами и жгучим солнцем дымкой колец, которая сгущалась, светлела, снова сгущалась. Солнце тем не менее пекло жестоко. Мы шли в теннисках, с кошками в руках, с грузом на спине. Шли вниз по тропе, истоптанной теперь множеством ног, через белое безмолвие по тропе, которая вскоре также покроется девственным снегом. Достигнув заброшенный теперь лагерь V, мы остановились лишь на минуту, чтобы полюбоваться крутыми ледяными склонами Западного плеча с таким металлическим блеском, словно множество реактивных самолетов пикировало вниз для разрушения. Я ни разу не спрашивал Чарлза о том, как он здесь себя чувствует, хотя сознавал, что он тоже устал от мысли, что «всё кончено», от груза на спине и от расслабления мускулов. Утомление принимает иногда странные формы. Мы шли вместе в бесконечность, сквозь эту уединенность, среди окружающих нас фантастических «личностей». Одна из них была дружественной. Горы, полузакрытые и преувеличенные туманом, наблюдали за нами. А туман, прозрачно-зеленый через мои очки-консервы, смеялся над нами и играл с очертаниями склонов. В любой момент Мингма Дории мог выйти из своей могилы здесь, немного справа, чтобы приветствовать нас. Призраки самих Меллори и Ирвина были тут, за углом, казалось даже, что швейцарцы должны подняться, чтобы встретить нас. Побеспокоится ли кто-нибудь о том, чтобы прийти?

Наконец над складкой местности показалось пятно палаток. Мы медленно спускались к ним, но, казалось, здесь никого нет. Только две фигуры двигались вниз, к лагерю III. Может быть, здесь также поселились призраки? Но нет. Сам Джон вышел из палатки и шёл нам навстречу. Даже под белым слоем глетчерной мази, под белой фуражкой и очками-консервами было видно, что он очень растроган. Тепло рукопожатий — и усталость исчезла.