16—23 апреля. Первое посещение Базового лагеря

16—23 апреля. Первое посещение Базового лагеря

Для тех, кто не читал книг об Эвересте, я должен пояснить здесь, что мы были четвертой экспедицией, пытающейся штурмовать вершину, подходя по ведущему к ледопаду леднику Кхумбу. Первые семь британских экспедиций, начиная с 1921 года, проходили через Тибетское плато и поднимались по северным склонам. В 1949 году Непал, до этого недоступный, открыл свою территорию для экспедиций. В 1951 году группа Эрика Шиптона произвела успешную разведку ледопада и наметила путь вверх по стене Лхоцзе,—путь, по которому в 1952 году швейцарцы произвели две попытки штурма. Этот маршрут, естественно, не повторял пути предшествующих экспедиций; общая точка с ними могла быть лишь на самой вершине.

Итак, мы находились на берегу озера, на месте Базового лагеря швейцарцев и на один переход ниже нашего Базового лагеря (лагерь I швейцарской экспедиции).

Мы установили палатки в нишах скальной стены, защищающих нас от холодного ветра, который дул иногда от озера в проход между мореной и склоном.

Забравшись на морену, окаймляющую озеро с востока, можно было составить себе верное представление о долине, по которой мы приближались к Эвересту. Прямо под ледником Кхумбу высилась доходящая до Покальде вереница зубчатых пиков, сателлитов Нупцзе. Позади виднелись иглы Кангтега, а справа — массив Ави. Но взор, бегущий вдоль хребта Покальде, внезапно останавливался, пораженный видом фантастической стены, достойной сказок «Тысячи и одной ночи». До этих пор мы рассматривали Нупцзе на всем её протяжении как барьер, из-за которого выглядывал Эверест. Теперь нам открылась крутизна стены. Начинаясь небольшими башнями и ребрами, стена переходили в устрашающий взлет. Подавляя все окружающее, вершина вздымалась столь круто, что даже крепчайший гималайский лед не в силах был на ней удержаться. А цвет! Основные скалы — гранит бледно-кремового цвета. Они выглядят так, словно какой-то легкомысленный великан схватил кисть и с буйной фантазией начал малевать на черном известняке. Часто это выглядело как большое пятно, от которого жилки белого цвета убегали на сотни метров наподобие суживающихся вен. А выше всего, на фоне неба, ненадежно цеплялась узкая полоска снега, похожая на сахарную глазурь на куске кекса.

Я задерживал ваше внимание на Нупцзе, ибо среди множества эффектных пиков она, как наиболее благородная из всех, произвела на меня самое сильное впечатление. Позади её более низких ледовых отвесов Западное плечо Эвереста выглядело как округлый снежный бугор. Никакого намёка на лежащий между ними ледопад не было и в помине. Слева срезанная вершина Чангцзе, Северного пика вырисовывалась из-за широкого седла Лхо-Ла, по которому гулять в ночную пору не рекомендуется: он представляет собой плоскую белую площадку, однако стоит пройти несколько шагов вперед — и вы упадете с висячего ледника, по которому, обрушиваясь на каменистый Кхумбу, непрерывно мчатся лавины. Слева от Лхо-Ла возвышается острый пик Лингтрен, а между ним и Пумори стоит ещё одна более высокая вершина, на которую Эрик Шиптон и Дэвид Брайант поднимались в 1935 году. Пумори, или «Дочкин пик», прозванный так в честь дочери Меллори, властвует над левым (орографически правым) берегом верховьев ледника Кхумбу и, он без сомнения, второй наиболее захватывающий объект в поле зрения. Откуда ни смотри — это крутой конус, верхняя часть которого, образованная чистейшим снегом, похожим на сбитые сливки, служит вершинным карнизом. Несколько ниже гребень, соединяющий Пумори с Лингтреном, представляет собой изборожденную ледовыми желобами скальную стену, совершенно недоступную, по нашему мнению, для восхождения.

Приятно сидеть вечером на морене и в свете угасающего дня любоваться окружающей красотой. По неведомой причине крутые ледовые ребра Кангтега долго хранили восхитительный розовый румянец, хотя Нупцзе сверкала в лучах последнего зарева дольше всех.

Невдалеке, несколько ниже и позади нас, шерп, спустившись на 200 метров, наполнял ведра необычайно мутной водой из озера. На склоне морены неутомимый Гомпу сооружал пару ненадежных туров, которые затем метко расстреливал камнями. Шерпы превосходили в этом виде спорта привычных к крикету сагибов.

Гомпу был одной из наиболее загадочных личностей. В походе, будучи излишне полным, он единственный из всех шерпов просил иногда сагиба умерить темп. Тем не менее он взошел на вершину Канг-Чо, хотя ему тогда было только семнадцать лет, позже он поднял свой груз до Южного Седла.

Нам повезло, и мы смогли в непосредственной близости увидеть удиравшую среди камней бесхвостую тибетскую крысу. Эти маленькие привлекательные зверьки, похожие на морских свинок, служат, по слухам, пищей для йети. Оглянувшись, можно увидеть за скалами Пазанг Футара или Анг Тенсинга (Балу), готовящих ужин. Обоим этим здоровенным парням, которые впоследствии взошли на Южное Седло, такая работа была, видимо, по душе. Пазанг Футар обладал прекрасным телосложением, улыбкой до ушей и приветливой экспансивностью, которую он излучал всем своим «я». Балу своей громадой оправдывал прозвище «медведь». Этот шерп был мрачным и замкнутым, за исключением тех случаев, когда его зубы сверкали в улыбке. В его твердой независимости было что-то ирландское. Тилман дал очень хорошую характеристику его работе на Ракапоши.

Один из них должен был заниматься стряпней на костре. На мне, по-прежнему, лежала обязанность квартирмейстера до тех пор, пока мы не соединимся с группой Эда, которая, как мы надеялись, захватила наверх припасы, необходимые нам после 17-го числа.

В меню входили обычно грибной или томатный суп, какое-нибудь мясное блюдо с картофелем и, наконец, кекс и кофе. Кекс, великолепный фруктовый кекс, никогда не надоедал. Затем наступала лучшая минута дня: кофе и последняя трубка или сигарета. Засыпали мы обычно в 8.30.

Следующий день, 17-го, Джон по приказу врача должен был отдыхать, и в связи с этим мы с Майком Уордом вызвались идти в Базовый лагерь. Вот уже несколько дней нас волновал вопрос: что происходит на ледопаде? Мне нужно было также составить отчет для Джона и для «Таймса» о том, что делает передовая группа.

Утро было прекрасным. Поднявшись на морену, мы, к удивлению, попали на хорошо промаркированную турами тропу, ведущую к хаотическому нагромождению камней ледника Кхумбу. Местами туры, лежащие на каменном основании, напоминали мне вершину нашей родной Грейт Гебл. Однако, построенные в стиле Гомпу, они были тонкими и высокими, и жизнь их была недолгой. Наиболее яркой особенностью ледника является последовательное, ряд за рядом расположение остроконечных ледяных сераков[9], достигающих 45-метровой высоты. Первый встретившийся нам представлял собой гладкую вертикальную стену зеленовато-голубоватого цвета, основание которой купалось в протекавшем ниже нас небольшом ледовом потоке. Над этим сераком появились два других характерных образования: ледяные глыбы от 0,6 до 1 метра высотой, зачастую подрезанные у основания так что дуновение ветра валило их вниз. Разбросанные над плоскими сланцами, через которые мы пробирались, они в массе были похожи больше всего на какое-то кладбище. Вместе с тем встречались и знакомые по Альпам ледяные столы: громадные каменные глыбы, вокруг которых стаял снег и которые покоились на ледяной ножке высотой до 1 метра.

Все эти образования обязаны своим происхождением активному воздействию солнца на поверхность ледника. Интереснее всего, что кальгаспоры — «кающиеся грешники» (названные так по своей форме, напоминающей коленопреклоненную фигуру) — встречаются лишь в некоторых районах Гималаев. Через час хода они стали встречаться нам чаще и чаще. Однако необычной формы желоб слева позволил преодолеть все трудности. Последующее продвижение в течение получаса между двумя стенами привело к большому каменному бугру, увенчанному туром. Забравшись на него, мы обнаружили три палатки, установленные на более низких буграх. Это был наш Базовый лагерь (у швейцарцев лагерь I, так как их Базовый лагерь помещался ниже, около озера). Майкл Уэстмекотт был дома в компании с Киркеном, нашим вторым поваром. Майкл страдал от расстройства желудка. Такие болезни были на Базе обычными, так же как кашель и боль в горле, и получили общее прозвище «базолагеритис». Оба Джорджа были не так сильно поражены недугами. Когда несколькими днями раньше притащился несчастный Ральф Иззард, репортер «Дэйли мэйл», его приветствовала мрачная спина Джорджа Лоу, сидящего на скале в глубочайшей депрессии. К счастью, несколько позже Грифф Пью и Том Стобарт, которые участвовали в разведке ледопада, организовали вечерние приемы и тем существенно подняли общее настроение. Майкл Уэстмекотт рассказал нам об их героическом походе, особенно 10 апреля, когда их накрыл тот же снегопад, что досаждал двум другим группам в Дингбоче. С ними было много носильщиков, и поэтому выжидать хорошую погоду было невозможно: носильщики не могли двигаться при ослепительном блеске свежевыпавшего снега без очков-консервов.

Я думаю, именно Том Стобарт придумал остроумную конструкцию консервов, составленную из больших панорамных очков и черной изоленты. Эта изолента стала весьма популярной среди шерпани, которые использовали обрывки её в качестве мушек на своих круглых, румяных щеках. Они утверждали, что такие мушки предохраняют от головной боли, однако ни один представитель мужского пола не был замечен в использовании такого средства. Ленты не хватило на все защитные очки. Были пущены в ход носовые платки, шарфы.

Работа на давно ожидаемом ледопаде началась 13 апреля. По словам Эда, ледопад выглядел более разрушенным и сложным, чем в 1951 году. Стоя в полуденную жару возле палатки, мы могли оценить трудность задачи. На большей части пути вверх от Озерного лагеря казалось невозможным, чтобы в районе между обрывистым концом гребня Нупцзе, спадающего с 7600 до 5180 метров, и круглым куполом Западного плеча Эвереста могло бы спрятаться хоть какое-нибудь ущелье. «Тело» Эвереста покоилось на ледниках, которые сами нависали над окружающим пространством. Но теперь ледопад был перед нами: замерзший поток шириной более полутора километров, хаос упавших сераков и колоссальных обломков. Первое моё впечатление — подобных ледопадов в Альпах нет. (Никто также и не стал бы в Альпах подниматься по такому ледопаду.) Передо мной было нагромождение башен и глыб, разделенных сетью бесчисленных трещин. Это напоминало пену и брызги, разбросанные по поверхности быстро мчавшегося потока, или тысячи кусков сахара, высыпанные в водную стремнину. Потребовалось несколько дней упорного труда, чтобы достигнуть площадки, расположенной на полпути к лагерю II.

В этот день Эд и оба Джорджа с сопровождающими их шерпами запасались продуктами. Они намеревались здесь переночевать и на следующий день выйти в разведку к верховьям ледопада в поисках места для лагеря III. Было ясно, что для того, чтобы сделать путь безопасным для нагруженных носильщиков, потребуется колоссальная работа: выбрать наиболее легкую дорогу, перекрыть мостами непроходимые трещины, улучшить ступени, сбросить опасные сераки или ледяные башни, промаркировать путь флажками. Таких флажков у нас была сотня, и я просил Тхондупа спуститься и раздобыть для них бамбуковые древки.

Мы пошли вниз с Майклом Уэстмекоттом, который в нижнем лагере надеялся поправиться. Через 300 метров Майк Уорд остановился.

«Что вы скажете об этом месте для Базового лагеря?»

Мы с сомнением огляделись. Однако место было явно лучше прежнего. Вместо многих скользких бугров здесь был лишь один, ограниченный изгибом ледникового потока, с одной стороны, и рядом сверкающих двадцатиметровых ледяных башен — с другой. Если ночью потребуется вылезать из палатки, риск сломать себе шею не так уж велик. К тому же для водоснабжения мы могли бы использовать маленький ручеек, впадающий в основной поток, и, кроме того, находились бы намного дальше от швейцарского лагеря. Мы решили, если Джон согласится, переместить сюда наш Базовый лагерь.