14—17 мая. На высоте 6400 метров слишком жарко

14—17 мая. На высоте 6400 метров слишком жарко

К этому времени (14 мая) большая палатка с куполом ещё не была установлена. Ленч проходил в тесноте, между стойками, образованными двумя цилиндрическими швейцарскими ящиками; над ними — полотняный навес. Лежа в неудобных позах, мы с удовольствием поглощали швейцарские продукты: кнекерброт (швейцарская ривита), швейцарский сыр и, самое лучшее, витауит овоспорт употреблялся в твердом виде. Лишь однажды мне пришлось попробовать его в виде питья. Все это вносило в наше меню приятное разнообразие. Сухари и консервы, надо признаться, уже порядочно надоели, и это было существенным добавлением к запасам, убывание которых вселяло во всех тревогу.

По радио были посланы приказы форсировать доставку добавочных продуктов, но, по-видимому, пайки компо, которые по плану предназначалось использовать по крайней мере до середины июня, должны были на практике кончиться до конца мая.

Что же мы будем делать, если задержимся в горах на лишний месяц? И почему все это так случилось?

Что же касается Передовой базы, она сразу же всем понравилась. Единственное, что донимало,— это жара, что для лагеря на высоте 6500 метров звучит довольно оригинально.

Солнце цвета дубленой кожи, сияющее в бездонной синеве, бомбардировало громадные гранитные стены своими лучами. Отразившись, они с удвоенной силой обрушивались на нас. Ни малейшего дуновения ветерка. Сравните эту обстановку с тем, что пишет Смайс о лагере IIIА на северной стороне в 1933 году (речь идет о 7 мая и примерно о той же высоте):

«Ужасающий ветер стремился изо всех сил снести лагерь».

А вот что он пишет о лагере II, расположенном на высоте нашего Базового лагеря (5440 м):

«Я попробовал читать, но было слишком холодно. Даже в перчатках я не мог держать книгу. Руки вскоре теряли чувствительность, и я был вынужден прятать их в спальный мешок и энергичным растиранием восстанавливать кровообращение».

У нас ночью также бывало несколько градусов холода и неприятные снегопады в начале мая, однако жизнь была намного комфортабельнее; меньше ветра и значительно, порой слишком значительно, теплее на нижних участках.

Выйдя из палатки, мы могли следить в бинокль за двумя маленькими фигурками Лоу и Анг Ниимы, медленно, очень медленно ползущими вверх по сверкающей белизне. За полчаса они как будто вообще не продвинулись. Джордж поддерживал каждый вечер связь, докладывая о своих успехах, и Джон самолично поднялся вверх, где в тяжелых условиях наблюдал за подъемом. Джордж и Ниима остановились на месте бывшего швейцарского лагеря VI (7000 м) и мы могли видеть оранжевое пятнышко палатки, приютившейся под большой квадратной ледяной стеной. На длинном ледяном склоне, ведущем к лагерю VI, они, где нужно, заменили 100 метров верёвочных перил, оставленных швейцарцами прошлой осенью, и вырубили ступени. Как говорил впоследствии Джордж, это была самая тяжелая в его жизни работа. Крутизна подъема резко менялась. Они двигались зигзагами между стенами в форме полумесяца, крутизна которых подчеркивалась голубовато-зеленым цветом, резко отличающимся от белизны снежных террас; оба лидировали в связке по очереди. «Анг Ниима заставил меня почувствовать себя пассажиром»,— говорил позже Джордж. В этот день они достигли расположения лагеря VII (7560 м), примерно на середине стены Лхоцзе. В глубоком, все покрывающем снегу подъём занял пять с половиной часов.

Я стремился подняться после обеда до лагеря V. Тогда бы я смог акклиматизироваться на несколько большей высоте и начать на следующее утро атаку стены. Хорошо известно, что сон на высоте — это ключ к акклиматизации, а я должен быть в форме, хорошо акклиматизированным, чтобы помочь Джорджу. Другое правило, которое я узнал от Реджи Кука и которого я по возможности придерживался, состоит в том, что, если вы поднялись над лагерем и снова спустились, вы спите лучше и чувствуем себя лучше на следующий день, чем в том случае, если просто подниметесь и проведете ночь на высоте. Во время акклиматизационного периода я всегда старался после обеда, когда лагерь был установлен, подняться хотя бы на сотню-другую метров и спал, безусловно, очень хорошо. Теперь у меня было только одно желание превзойти самого себя. Я хотел быть уверенным в своем сне, чтобы ещё подняться выше, чем я был когда-либо раньше. Однако шерпы Джона уже были в тот день в лагере V и вовсе не стремились идти туда снова. Поскольку Эд также собирался меня сопровождать на следующий день мы провели вторую половину дня (к моему глубокому облегчению, ибо подъём к лагерю V был бы истинным адом), прячась от солнца до самого заката. Затем мы стали прятаться от холода.

В этот вечер в пирамидальной палатке мы сидели с кружками чая в руках и снова обсуждали в наступающих сумерках план действия на ближайшие дни. Моей задачей было идти вверх и работать 16-го и 17-го вместе с Джорджем на стене; если возможно, установить 16-го лагерь VII. Глаза всех были уже прикованы к этой стене. И в течение всей второй половины дня, как бы ни начинался разговор, он неизменно возвращался к одному и тому же вопросу: как скоро мы сможем подняться и сколько шерпов должны будут забросить до самого Седла жизненно необходимые для штурма грузы? Наше внимание было приковано к маленьким фигуркам на стене; за едой кто-то обязательно вставал в перерыве между двумя блюдами и смотрел наверх.

Наконец-то они обошли этот большой серак! И у всех вырывался вздох облегчения.

Вечером 17-го я должен был спуститься для отдыха, пока будет организовываться первый подъём шерпов. Джон стремился, отчаянно стремился к тому, чтобы обе группы поднялись до Седла 21-го и 22-го мая (вторая под руководством Чарлза Уайли). Швейцарцы, когда пытались пройти стену за один день, недооценили влияние высоты на восходителей при таком большом переходе. Теперь и мы, будучи предупрежденными, все же не учли высоту и трудность пути. Нам казалось, что четырех дней будет достаточно для прокладки тропы. В действительности понадобилось одиннадцать, и в то же время причина такого расхождения была для нас неясна. Дело в том, что вначале считалось, что высота Цирка (лагерь V) равна всего 7015 метров. В настоящее время мы оцениваем её всего в 6700 метров, и, таким образом, подъём до верха Контрфорса Женевцев составляет не менее 1200 метров

По мере того как работа на стене Лхоцзе шла своим чередом, лагерь III должен был почти полностью эвакуироваться; палатки перебрасывались в лагерь IV, где уже в ближайшие дни должен был собраться практически весь состав экспедиции. Грегу надлежало руководить заброской из лагеря IV в V, Джону — из III в IV. Чарлзу Эвансу следовало организовать подъём к лагерю VI или VII, в то время как Том терялся между всеми четырьмя лагерями в таинственных проблемах кислорода.

К тому времени мы все были снабжены высотной обувью, распределение которой мы с Джоном осуществили не без труда в лагере III. Она предназначалась только для тех, кто будет работать в верхней части вершины, и дала повод к возникновению обычной в таких случаях паники. То был лишь один сапог, то не подходили кошки. Об этих ботинках написано было немало. Выскажу здесь свое впечатление.

Обувь была специально изготовлена для экспедиции в Ноттингеме; основными требованиями к ней были сохранение тепла и малый вес. Обувь была черного цвета, водонепроницаема. Внутри ботинок — прокладка из гагачьего пуха, в которой уютно тонула нога. Восходитель в такой обуви выглядел как какое-то двуногое существо со слоновыми ногами. Толстая подошва состояла из нескольких слоев изолирующего материала, столь эффективного, что я, например, ни разу не мог пожаловаться на холод. Недостатков, причем неизбежных, было два. Срок жизни этой обуви предполагался недолгим, и действительно вскоре появились трещины и разрывы, зачастую образованные зубом кошки. Так как подошва с подметкой из микропористой резины была весьма широкой, нога плохо чувствовала рельеф. Высотные кошки, естественно, были также широкими, и продвижение по ступеням было затруднительным. Однако нельзя обладать всем сразу; тепло и легкость — вот что было самым важным.

15-го мая в 6.45 мы с Эдом наконец тронулись в путь. Нас сопровождал Дава Тхондуп, чтобы поднести наши вещи до лагеря V. Утро было холодным, голубые тени пересекали Цирк, но справа от нас, в недосягаемой вышине, гранит Нупцзе уже теплился золотом. Хрустящий снег хорошо держал, и идти было нетрудно.

Небольшой обход позволил избежать подъема по изобилующему трещинами склону, известному под названием Вторая ступень, и привел нас вплотную к провалу под Эверестом. Невдалеке, на левой по ходу морене, была могила Мингма Дории, на которую нам указал Даватхондуп. Во время осенней швейцарской экспедиции предшествующего года этот чудесный шерп был убит обломком льда на стене Лхоцзе.

Эд чувствовал себя неважно, возможно, из-за плохо проведенной ночи; он даже дважды останавливался для отдыха, что для него было совсем необычно. Однако мы все же дошли до лагеря V уже к 7.55. Переход был примерно в 1,5 километра, а набор высоты — 250 метров. Когда мы прибыли в лагерь, тень Эвереста, подползающая к большой стене Нупцзе, добралась наконец и до нас. Ослепительный блеск солнца радовал глаз и согревал душу. На наш зов из палатки выглянул Майкл Уэстмекотт.

Майкла преследовало исключительное невезение. Уже при уходе с Джорджем из Базового лагеря его мучил кашель. На протяжении всей ночи его хриплый лай звучал как грозное предостережение. После прихода в лагерь V он хотел вместе с тремя шерпами, доставившими вверх первую заброску, выйти в лагерь VI. Однако Майкл до сих пор ещё страдал «базолагеритисом» и был вынужден остаться в лагере V. Теперь он решил идти вниз, однако к тому времени лагерь оказался без спичек, и бедный наш товарищ потратил все утро в отчаянных попытках поддержать огонь, направляя струю кислорода на горелку с сухим спиртом. Система работать отказывалась. Прошло много времени, пока удалось разжечь огонь и вскипятить достаточно воды для нас пятерых (поскольку к тому времени Том и Чарлз ещё не пришли) и для троих шерпов. Мы лежали, стиснутые как сельди в бочке, в палатке «Мид», все более ослабевая по мере уплотнения атмосферы. Стремление двигаться дальше постепенно угасало. Солнце жарило вовсю, когда наконец мы с Эдом в сопровождении Да Тенсинга, Гиальена и Анг Намгиала вышли к лагерю VI.

Лагерь V представляет собой ближайшее к стене Лхоцзе безопасное место. Можно было бы установить палатки и повыше, однако справа от ледяного ребра» по которому предстояло подниматься, стометровая стена, бомбардируя площадку, посылала в это время гостинцы размером с грузовик.

Мы пришли к выводу, что два часа следует считать неплохим временем для перехода в лагерь VI. Первый час расходуется на скучный подъём по снежному склону к подножию ледяной стены. Мне нравился общий вид стены Лхоцзе, приютившейся на дне гигантской белой чаши, край которой был когда-то отбит, чтобы освободить место для Цирка. От центра чаши взмывает вверх, до двух третей высоты стены, выпуклая структура, похожая на ряд громадных горбов. Этот хаос глыб и трещин резко контрастирует с мягкими ровными склонами с каждой стороны. За этими склонами, уклоняясь влево, начинается скальное ребро, ведущее к возвышенности как раз над самым Седлом и известное под названием Контрфорса Женевцев.

У подножия крутого участка есть ровная площадка, на которой мы подвязали кошки. Небольшой желоб, ограниченный слева вертикальными ледяными стенами, позволил без особого труда набрать высоту. Каждая ступенька была заполнена снежной пылью, занесенной ветром, который начинал теперь бушевать. В лагере V было тихо и тепло. Теперь мне пришлось надеть свитер, а затем и штормовку. Пошли дальше. Первым шёл Эд. Очередным препятствием был траверс по снегу вокруг громадного горба. Здесь ступени были также засыпаны. Расчистив дорогу, мы сказали одному из шерпов, кажется Да Тенсингу, оставить тут верёвку, чтобы на обратном пути устроить перила. Выше крутой, наполненный снегом желоб вел к подножию того, что было действительно ключом этого участка. Со стены почти вертикально свисала верёвка. Посмотрев вверх и затем направо, я увидел что мы находимся как раз на правом склоне нашего ряда горбов. Еще правее можно было видеть сверкающий изгиб чаши, переходящий в сераки, обломки которых образовали внизу мощное нагромождение «колотого сахара».

Именно здесь швейцарцы навесили 130 метров перил, замененных нами верёвкой из манильской пеньки. При расчистке ступеней в нижней части крутого участка на головы нижестоящих валились сверху порядочные осколки. Лучше было немного переждать, пока связка Эда (Гиальен и Анг Намгиал) не скроется за перегибом, Ниже я хорошо мог регулировать свое дыхание в соответствии с темпом движения. Маленькая пауза, и жизнь приходит в равновесие; взгляд вниз, на сверкающую чистоту белых полей в Цирке, легкий рывок обернутой вокруг головки ледоруба верёвки – сигнал Да Тенсингу подходить ко мне. Подъем ноги, шаг вперед, руки счищают снег, нога нащупывает следующую ступеньку. Так или иначе мы находились уже примерно на 7000 метров, на высоте вполне почтенной гималайской вершины. Работа на такой высоте прерывает дыхание. Мы вполне могли оценить, какую выдающуюся работу выполнили Джордж и Анг Ниима, обеспечив безопасность и соорудив настоящую лестницу на чрезвычайно крутом участке, а также какими поразительными были усилия швейцарцев.

Метров через тридцать вышли на самую щеку, если можно так выразиться, нашего горба. Далее путь идет по диагонали влево, к невидимой пока что цели. Обычная техника движения заключалась в том, чтобы держать верёвку в правой руке, пробовать путь ледорубом и расчищать снег левой рукой. Это была тяжелая работа. Подниматься все время приходилось боком подобно крабу, и подъему, казалось, не будет конца. Наконец верёвка кончилась у крюка, её место занял нейлоновый репшнур.

Внезапно сквозь серое окружение блеснуло оранжевое пятно. Из палатки выглядывал, скаля зубы, Джордж, снимающий кинокамерой наши последние шаги. Это был его излюбленный трюк, примененный им несколькими днями ранее на Джоне, когда тот поднялся, чтобы его навестить. Снег был тогда очень глубоким, подъём тяжелым, и у Джона был соответствующий вид. Он выглядел именно так, как показывают гималайского восходителя в кино. Подняв голову и встретившись взглядом с беспощадной камерой, он пришел в шоковое состояние.

В лагере VI было место лишь для одной палатки. Это был небольшой выступ над горбом, защищенный от обстрела сверху изгибом серака. Таким образом, условия для уютной беседы были неподходящими. Мы стояли в снегу в довольно утомительной позе. После краткого отдыха Эд благородно решил перетащить для нас палатку, примус и прочее снаряжение вплоть до местоположения лагеря VII. Тут, стоя по-прежнему в снегу и стараясь не запутаться в бесчисленных верёвках, мы начали обсуждать весьма важный вопрос: не будет ли подъём от V до VII лагеря слишком длинным? Джорджу для первого подъема из VI в VII потребовалось пять с половиной часов, и, даже учитывая, что повторное восхождений всегда проще первого, переход все же очень длинен. Если мы считаем необходимым устройство промежуточного лагеря, надо прежде всего посоветоваться с Джоном.

Эд с тремя шерпами вышел в путь. Я осторожно обошел вокруг палатки, так как идущий вниз склон был слишком крут для человека в кошках. Через минуту, разрушив снежную площадку перед входом, я снял кошки. Мы втиснулись в палатку, и Анг Ниима приготовил чай

Несколько слов об Анг Нииме. На низких высотах он казался нам человеком, явно не приспособленным к делу. Однако в действительности он принадлежал к тем (а таких, может быть, немало), которые хорошо себя проявляют на высоте более 6000 метров, так как только здесь они обретают свое истинное «я»; они становятся не только более деятельными, они становятся намного лучше. В течение последних дней он вместе с Джорджем хорошо справлялся как с прокладыванием пути по льду, так и с лагерными обязанностями. Позднее он участвовал в заброске в самый верхний лагерь.

Мы сидели, разместившись как попало в палатке, и пили чай. Порывы ветра усилились, и стенки палатки хлопали над нашими головами. Первейшей задачей было обеспечение нормальной работы примуса. Несмотря на ветрозащитный экран, пламя трепетало и стремилось погаснуть при каждом порыве. Как я уже говорил, палатки «Мид» закрывались с обеих сторон рукавами, иначе говоря, цилиндрическим отверстием 200 мм в диаметре с аппендиксом длиной около 600 мм; после того как все влезали в палатку, аппендикс завязывался. Тесьма, завязывающая входы, порвалась, и мне пришлось барахтаться (поскольку моя сторона была как раз подветренная), пытаясь зажать рукав, когда я слышал, что начинается порыв ветра. Только поздно вечером пришла мне в голову мысль использовать в качестве завязки кусок ленты, свисающей с потолка. Однако и это оказалось неудобным. Когда нужно было выйти наружу, ленту приходилось отвязывать, а по возвращении она оказывалась потерянной и приходилось обрывать ещё кусок. А ведь запас ленты был ограниченный.

Несмотря на все, мы ухитрились наладить приготовление чая. К 4 часам вернулся забросивший за нас грузы Эд. Он дошел до лагеря VII за один час пятьдесят минут, и, по-видимому, этот рекорд так и остался непобитым. Когда он отправился в Передовой Базовый лагерь, ещё светило солнце, но воздух был холодным: едва высунешь голову из палатки, как пронзительные порывы ветра обжигают лицо.

Дел было по горло. В 5 часов Джордж начал бесконечный разговор по радио о промежуточном лагере и о других делах. Я решил набрать снега, но прошло, наверное, четверть часа, пока моё решение не претворилось в действие. Мне пришлось вылезать дважды, причем каждый раз это было связано со значительным усилием воли. Я решил сложить вырубленные мной ледяные осколки около входа, в зоне досягаемости. Казалось, я никогда не покончу с этой нудной работой. Через несколько минут я отступил, вполз на коленях на спальный мешок, засунул руки в карманы и стал бешено тереть их о бедра — примитивный способ, однако быстро восстанавливающий кровообращение. И тем не менее когда я вышел из палатки, то невольно остановился; сияющая передо мной красота была столь непреодолимой, что ворчание на холод казалось просто абсурдом. От нашего орлиного гнезда взор скользнул вниз, в самое необычайное в мире ущелье, где ровная белая река Цирка петляла в фантастическом мире черных контрфорсов. Далеко внизу виднелись игрушечные палатки лагеря V, лагерь VI выглядел как грязное пятно. Пумори (7137м) — великолепный задний план всей картины — посматривала теперь на нас как на равных себе. Ее конус ни в чем не уступал двум возвышающимся за ним великанам Чо-Ойу (8204 м) и Кьянчунг Канг (7900 м). Зачастую она (ибо Пумори, бесспорно, она) использовала значительную облачную завесу, чтобы закрыть неуклюжих мужланов. Над облаком тумана небо с заходящим солнцем отливало чистым серебром.

Пока мы дождались ужина, в палатке стало почти темно. Громадный ком снега давал в кастрюле при таянии лишь 10—12 мм воды, и кто-то должен был вылезать за новой порцией. Мы ели, полулежа на спальных мешках, рискованно балансируя различной утварью. Недостатком обеда в спальном мешке (если в силу гигиенических причин вы укладываетесь валетом) является большое расстояние между соседями. Чтобы вылезти за снегом или умыться, приходится прилагать большие усилия. К счастью, прибегать к последней процедуре на высоте приходится далеко не часто. За едой продолжалась беседа. Джордж весьма живо рассказал нам об испытаниях, которые выпали на его долю в связи со свежевыпавшим снегом. Я похвалил великолепную работу, выполненную его группой внизу. Очень быстро мы перешли на нестареющую тему — еду. Продуктов питания недостаточно, а штурмовых пайков слишком много.

Эти пайки были теперь разделены на упакованные в фольгу пакеты, в каждом из которых находился двухдневный запас таких продуктов, за которые никто не дрался. Поскольку грейпнатс и пеммикан (то и другое нас вполне устраивало) были исключены, основательной пищи было ещё меньше, чем раньше. «Каждую ночь,— сказал мне Джордж,— он устраивает скандал по радио, требуя вместо кислорода побольше консервов. Нам говорили, что на высотах 6700 метров есть не хочется, однако на деле аппетит у нас и не собирался пропадать так как мы слишком хорошо акклиматизировались. Во всяком случае сегодня мы притащили с собой несколько банок и, кроме того, прикончили остатки швейцарского бекона».

Ветер усиливался. Для нас было очевидным, что эта маленькая палатка, освещаемая трепещущим пламенем свечи, была единственной целью его преступных намерений. Моя импровизированная дверная лента хлопала, натягивалась и пропускала небольшие порции снега, сброшенного с верхних склонов. Далеко вверху, на Южном Седле, возникал заглушающий симфонию глубокий рев. Через минуту или две сильный шквал тяжело мчался по «траверсу», и затем тишина, пока воздух не начнет трепетать, как будто какой-то призрак высекает искры изо льда. Глухой звук — палатка встряхивается, бешено хлопает, и на неё со свистом обрушивается снежный заряд. С трудом приготовленная чашка кофе долго ждет, пока мы прислушиваемся. Наконец с грехом пополам кружки вымыты. На дне кастрюли лишь грязные капли. И вот блаженный миг: мы залезаем в спальные мешки.

Эта ночь играла важную роль. Мы должны были на следующий день установить лагерь VII, от которого зависел дальнейший режим всего восхождения. Значит, несмотря на ветер, я во что бы то ни стало должен был этой ночью выспаться. Я никогда не пользовался снотворным, но у меня были странного вида зеленые ромбовидные таблетки, рекламируемые как снотворные. «А вы как, Джордж?» — «Пожалуй, мне лучше также принять одну»,— ответил он.