ТАМ ШЛА БОРЬБА ЗА СМЕРТЬ…

ТАМ ШЛА БОРЬБА ЗА СМЕРТЬ…

«Поэты в миру после строк ставят знак кровоточил… «

А. Башлачев

Суицидальная эстетика в молодежной субкультуре 80–90 гг.

Рок-н-ролл, недальновидно определяемый некоторыми критиками и искусствоведами лишь как музыкальный жанр, на самом деле является особой формой общественного сознания, присущей наиболее интеллектуальной и нравственной части молодежи. За время своего существования он стал, по сути, субкультурой, обладающей определенными характеристиками, сходными с различными религиозными и философскими установками. Рок-н-ролл влиял и продолжает влиять не только на систему ценностей молодежи, но и определяет ее поведение. От того, какие ценностные установки он предложит, будет зависеть ориентация данной молодежной культуры в будущем.

* * *

Определяющим музыкальным стилем рок-н-ролла в нашей стране с конца 80-х (и особенно с начала 90-х) годов является так называемый «сибирский панк», характеризующийся помимо всего прочего, своеобразной суицидальной эстетикой. Программой, эстетическим манифестом этого направления стал магнитоальбом Янки Дягилевой Домой!. Это призыв уйти туда, откуда пришел: в ничто, в прах. Потому как «нам остались только сбитые коленки», и выход из этой реальности, напоминающей «вертолет без окон и дверей», один… Действенность суицидальной установки доказывается не только творчеством, но и личной судьбой. Так, например, сама Яна Дягилева покончила с собой в мае 1991 года. Внушителен и мартиролог всех тех, кто придерживался, в той или иной степени, названной эстетики и в разное время рассчитался с окружающей действительностью: Селиванов, Башлачев, Чумычкин… Это все талантливейшие поэты и музыканты, каждый их которых едва ли дотянул и до тридцати.

Рассмотрим суть этого явления более подробно. Суицидальное поветрие среди молодежи, столь характерное для нашего времени, или, как еще в прошлом веке назвал это явление Ф. М. Достоевский, «суицидальная эпидемия» — вещь неоднозначная, требующая самого пристального внимания и изучения.

Мотивов добровольного ухода человека из жизни много: болезни, физическая ущербность, нужда… И примеров тому в криминальных сводках предостаточно. Нам же любопытнее всего те случаи, когда человек уходит из жизни без видимых к тому оснований и, судя по посмертным запискам, даже в веселом (а если быть еще точнее — ерническом) расположении духа. Ф. Достоевский причину таких счетов с жизнью видел в неверии человека, особенно молодого, в бессмертие собственной души. Как ни странно, именно это неверие, а стало быть, уяснение нелепости и случайности окружающей реальности, приводит к отрыву от жизни, разрыву всех связей (с природой, делом, другими людьми), т. е. разрушению ранее присущего человеку менталитета. Бессмысленность жизни ставит субъекта перед дилеммой: либо примириться с ней, а исходя из ее конечности и бессмысленности — начать жить «животной», «скотской» жизнью, либо уйти из нее. И уход в данном случае представляется единственно возможным, здравым, естественным поступком.

Существует и пограничное суицидное состояние (условно назовем его «ожиданием конца»), порождающее ту эстетику, о которой речь шла выше. Суть его в любовании (впрочем, это не исключает настоящих искренних страданий от той же бессмысленности бытия) своим положением «смертника», «обреченного», «камикадзе». Как у Высоцкого: «Хоть немного еще постою на краю». Причем, возможность прервать собственную жизнь в любой момент ставит человека выше реальности, законов Природы, подымает до уровня Бога. Однако такое положение не вечно, ведь в «кодекс чести» «стоящего на краю» входит не только любование, но и поступок — т. е. собственно суицид.

Внешним проявлением пограничного состояния является абсолютное отрицание всей существующей системы человеческих ценностей. Кроме одной — ценности самого суицида. Состояние конкретизируется в виде саркастического отношения к упорядоченности общественной жизни, высшей степени индивидуализации субъекта, «смури», т. е. поиске в любых проявлениях окружающей реальности подтверждений своей суицидальной установке, особом типе лирического творчества, характеризующегося обостренностью восприятия экзистенции. (Далее один абзац утерян — прим. сост.)

Что может противостоять эстетике, философии суицида или саморазрушения (а рок-н-ролл это и есть, в принципе, «саморазрушение» — Б. Гребенщиков)?

Противостоять может только поиск и достижение гармонии. Другой вопрос — где ее найти? Одни считают — в Боге, другие — в «чистом искусстве» («игре в бисер» — Г. Гессе). Ясно одно: эти поиски — единственная альтернатива «непрерывному» (Е. Летов) суициду, кажущейся (или истинной?) бессмысленности собственного существования.

Валерий Отставных.

* * *

Приставка «суб» в данном случае кажется мне крайне неудачной, по сути своей — почти стыдливой. Рок давно уже признан как самостоятельное культурное явление второй половины XX века. Интересующихся отсылаю к работам известных отечественных культурологов Л. Переверзева и Д. Покровского. — прим. ред.

Ближайшей исторической аналогией представляется «садж» — особый вид старинной арабской поэзии, наложившей яркий отпечаток на стилистику Корана, а также всю ближневосточную культуру — рифмованные фразы с размеренными ритмами, с резкими, стремительными ассонансами; поток сплетающихся в запутанный узор заклинаний. Садж был языком колдунов-кохинов, сопровождающих свои заклятия ударами в барабан или бубен.

Вообще, эстетика рока и психология его восприятия уходят корнями в такую седую древность, когда не только жанры искусства не были рассортированы по творческим союзам (последнее словосочетание следует брать в кавычки), но и само искусство не успело отделиться от религии, общественного сознания народа и повседневного быта. Рокер на сцене — не просто артист, он медиум, аккумулирующий чувства и энергию аудитории и выплескивающий эту эмоционально-энергетическую волну обратно в зал. «…Когда войдешь в город, встретишь сонм пророков, сходящих с высоты, и пред ними псалтирь, и тимпан, и свирель, и гусли, и они пророчествуют, и найдет на тебя дух Божий, и ты будешь пророчествовать с ними, и сделаешься иным человеком». «Пророками» становились выходцы из разных социальных слоев. «Их отличало «странное» поведение во время «камлания», когда они, возбужденные музыкой своих музыкальных инструментов, приходили в экстаз, кричали, скакали, неистовствовали, наносили себе удары и раны…» (Рижский. М. И. «Библейские пророки и библейские пророчества», М., 1987, стр. 46), — прим. ред.

Тезис более чем спорный. Советую автору еще раз внимательно прослушать песню БГ «Игра Наверняка». Как мне представляется, там все-таки речь идет несколько об ином. — прим. ред.

«Молодой Коммунар», Воронеж, 1994 г.