4. Борьба

4.

Борьба

Коллеги по автобизнесу отмечали, что Экклстоун изменился. Чувствуя, что богатство совсем рядом — только руку протяни, он утратил весь свой добродушный шарм. «Не лезь туда!» — рявкнул Берни, когда его старый приятель Рон Шоу за традиционным субботним кофе в шутку заметил, что он тоже хотел бы отщипнуть кусочек от пирога «Формулы-1». Они с Шоу больше не владели совместно компанией «Казали Миллс» — сотрудничество резко оборвалось, но Экклстоун по-прежнему любил поболтать с приятелями: букмекером Тони Моррисом, валютчиком Харольдом Даффманом, Брайном Гилбертом, который недавно скупил ряд компаний Роберта Максвелла после краха его империи, и своим портным Фрэнком Фостером. Однажды он пригласил и Макса Мосли. Перед его приходом официантку предупредили, что их приятель только-только вышел из тюрьмы и его нужно накормить очень плотным английским завтраком.

— Он очень гордый и будет отказываться, — сказал Экклстоун, — но ты не поддавайся.

Мосли, конечно же, стал отказываться от жирного.

— Унесите, я не голоден, — говорил он.

— Вам надо позавтракать, — настаивала официантка.

— Это невозможно есть! — возмущался Мосли, и не подозревая, что собравшихся его растерянность чрезвычайно веселит.

Вскоре посиделки переместились из «Квинз» в кафе «Ришу» на Бонд-стрит. Амбиции Экклстоуна вышли на новый уровень.

В отличие от «Феррари» и «Мерседеса», британские команды «Формулы-1» не финансировались богатыми автопроизводителями. Даже возросшие выплаты за участие не покрывали расходов. Закрыть дыру в бюджете можно было за счёт рекламы на болидах.

После того как в 1968 году Колин Чепмен выкрасил «лотус» в цвета «Голд лиф», табачные корпорации искали возможности разместить свою рекламу на болидах и комбинезонах гонщиков. Компания «Бритиш американ тобакко» подписала двухлетнее соглашение на сумму 50 тысяч фунтов в год с командой «Бритиш рейсинг моторс» (БРМ), выступая за которую Грэм Хилл стал чемпионом. БРМ предстояло рекламировать принадлежавшую табачной корпорации марку косметики «Ярдли». Болиды перекрасили в розовый. В 1971 году ставки выросли. Готовясь продавать в Европе сигареты «Мальборо», компания «Филип Моррис» переплюнула «Бритиш американ тобакко» и стала платить БРМ 100 тысяч фунтов в год, что почти покрывало расходную часть бюджета. Болид, раскрашенный под сигаретную пачку «Мальборо», был с большой помпой представлен на специальной презентации. На каждом Гран-при девушки, одетые в цвета «Мальборо», раздавали сигареты и развлекали гостей компании «Филип Моррис». Однако дружелюбный и расточительный шеф БРМ Луис Стэнли потерял хватку и лишился чемпионской машины и пилотов. Спад команды негативно сказался на имидже «Мальборо», и в 1972 году контракт продлевать не стали. «Филип Моррис» нужна была новая команда, и вся «Формула-1» замерла в напряжении. Корпорация поставила единственное условие: одной из машин должен управлять бразильский пилот Эмерсон Фиттипальди. К фаворитам причисляли «Макларен» во главе с солидным и симпатичным Тедди Майером и «Брэбхэм» Экклстоуна, с которым начинали считаться. Экклстоун знал, что «Макларен» связан железобетонным контрактом с «Ярдли», тогда как у «Брэбхэма» серьёзных обязательств ни перед кем не было. Видя, какой договор Чепмен подписал с «Джон Плеер», Экклстоун только злился на своих мелких спонсоров: нефтяную компанию, производителя часов и пивоварню. Против сделки с «Брэбхэмом» выступал Филип Дюффелер — тридцатидвухлетний американец-полиглот, отвечавший в «Филип Моррис» за спонсорские контракты в спортивной отрасли. Он склонялся в сторону «Макларена», однако согласился встретиться с Экклстоуном на вилле в Швейцарии, где отдыхал вместе с Фиттипальди.

Встреча прошла неудачно. Дюффелер был горячим поклонником «Формулы-1», но Экклстоуна недолюбливал и амбиций его не одобрял. По его версии, события развивались так: в ходе обсуждения они вдвоём вышли на балкон. «Тут Берни спросил, — рассказывал потом Дюффелер, — не соглашусь ли я на, скажем так, некий подарок». Слова Экклстоуна в его интерпретации можно было понять как предложение своего рода помощи лично Дюффелеру в обмен на спонсорский контракт с «Брэбхэмом».

Тридцать семь лет спустя Дюффелер отрицал, что под «помощью» имелась в виду взятка: «Он просто предложил помочь». В 2004 году Экклстоуна спросили про историю с Дюффелером. Он заявил, что не помнит ни про какой «подарок» и вообще не выходил на балкон.

«Знаешь, — объяснял Экклстоун Терри Ловеллу, — если прижать меня к стенке, приставить пулемёт ко лбу и спросить: „Ты точно не говорил такого?“, то я отвечу: „Нет, не уверен“, потому что уже просто не помню. Но я вполне мог сказать и: „Твои усилия заслуживают вознаграждения“. В подобных ситуациях всегда так. Обычно сразу говорят: „Хочу процент“. Подойти и попросить „комиссионные“ — это элемент деловых переговоров. Очень жаль, но так уж устроен мир».

Через шесть лет, в 2010-м, Экклстоун снова сказал, что плохо помнит ту встречу, и едко добавил: «Наверное, я мало предложил». Чтобы освежить память, он поговорил с Джоном Хоганом — тогдашним помощником Дюффелера. По рассказам Хогана, Дюффелера в «Филип Моррис» считали «фантазёром». Это недопонимание между крупнейшим спонсором «Формулы-1» и главой объединения английских команд сыграло важную роль в борьбе за власть в автоспорте, которую Экклстоун вёл на протяжении следующих семи лет.

В конце концов Дюффелер отвёз Экклстоуна в аэропорт Женевы. Попрощались они довольно холодно, впрочем, Экклстоун впоследствии звонил Дюффелеру узнать, что тот решил. Однако Тедди Майер сумел расторгнуть контракт с «Бритиш американ тобакко» и уже готовился подписать с «Филип Моррис» новое соглашение о сотрудничестве, которому суждено будет продлиться двадцать два года. Дюффелер вспоминал, как лично сообщил эту новость Экклстоуну в Лондоне, после чего разговор продолжился в весьма желчном ключе. «Я не питал к Дюффелеру особой любви, — признался Экклстоун. — Он-то считал себя героем». Надежды Дюффелера, что Экклстоун окажется очередным мелким выскочкой и скоро исчезнет с горизонта, рассеялись во время Гран-при Аргентины 1974 года.

Экклстоун прибыл в Буэнос-Айрес в самом начале января 1974 года. Он верил, что Гордон Мюррей сумел создать чемпионскую машину. Его первый пилот Карлос Ройтеманн мечтал о победе, особенно в родных стенах. В отеле, у бассейна, где собрались все прибывшие на гонку, царило оживление. Один немецкий гонщик проплыл под водой весь бассейн туда и обратно, но Экклстоун отозвался о его достижении пренебрежительно. Когда другие заявили, что сам-то он так не сможет, Берни переспросил:

— Значит, я не смогу переплыть бассейн под водой и вернуться?

— Не сможешь, — отозвались все хором.

— Хорошо, сколько поставите?

— Сто долларов! — понеслось отовсюду.

— Давайте тогда обговорим все условия. Вы считаете, что я не смогу проплыть под водой туда и обратно? — Кругом закивали. — Ладно, — сказал Экклстоун и велел Херби Блашу: — Принеси-ка мне трубку с маской.

Проигравшие сошлись во мнении, что и в переговорах Экклстоун использовал схожую тактику. Пройдя школу торговца автомобилями, он не только помнил прописанные условия, но часто полагался на то, чего никто не принимал во внимание, — в данном случае на трубку с маской.

Заняв седьмое место в Аргентине, а потом и в Бразилии, Карлос Ройтеманн отправился с Экклстоуном в Южную Африку. На «Кьялами» всегда было весело. В отеле «Ранчо», как обычно, хватало симпатичных девушек из обслуживающего персонала, а зрители прибывали десятками тысяч в предвкушении захватывающей гонки. К всеобщему изумлению, первым финишировал Ройтеманн. Владелец команды ничуть не удивился и отказался праздновать первую победу в Гран-при. Точно так же не праздновал он и успехи в Австрии и США. Экклстоун всегда покидал трассу до того, как перед Ройтеманном мелькнёт клетчатый флаг. «Не люблю, когда что-то заканчивается», — объяснял он своему пилоту. Эту чувствительность иногда принимали за слабость. На самом деле настоящей радостью для него было увидеть, как сыграет рискованная ставка, а потом сгрести со стола выигрыш. Истинный волк-одиночка, он никогда не дружил с наёмными работниками. Дела «Брэбхэма» пошли на лад, но Экклстоун всё бесился. «Машины были грязные!» — орал он Блашу. Досталось за какой-то проступок и Мюррею. Единственной радостью стал телефонный звонок от графа Витторио Росси с приглашением посетить Монако.

— Можешь себе представить: торговец подержанными автомобилями ужинает с графом? — спросил он Блаша, вернувшись из поездки со спонсорским предложением «Мартини» на 1975 год. На белых болидах появились алые полосы.

Успех на трассе позволил Экклстоуну зарабатывать деньги привычным способом, хорошо знакомым всякому, кто сталкивался со спекулянтами на Уоррен-стрит. Первыми этот способ испытали на себе организаторы Гран-при Канады, где «Формула-1» превосходила популярностью все остальные виды спорта. Экклстоун потребовал от автодромов Канады и США платить за каждую гонку уже 350 тысяч. Канадцы отказались увеличить выплаты в 1975 году, и тогда Экклстоун выдвинул ультиматум: если деньги не будут переведены к указанной дате, гонка не состоится. Срок прошёл, и он объявил об отмене Гран-при Канады. Устроители тут же согласились доплатить, однако, к своему удивлению, получили отказ. «Если я что-то пообещал, то так и будет», — спокойно объяснил Экклстоун. Это была не угроза, а просто объяснение его абсолютно негибкой деловой политики. Если кто-то из представителей команд сомневался в решениях Экклстоуна, то Мосли тут же их успокаивал. Усвоив урок, канадские организаторы нашли дополнительные средства, и Экклстоун согласился вернуть монреальскую гонку в календарь уже на следующий год.

Вскоре ту же тактику Экклстоуна испытали на себе парижские функционеры ФИА. Он уже неплохо зарабатывал в ФОКА (до этого момента называвшейся не FOCA, а FICA), но хотел всё больше и больше. Он требовал с каждого из европейских автодромов по 270 тысяч долларов за гонку, а также оплату расходов команд. Их вполне предсказуемые возражения работали на Экклстоуна и его масштабный план.

Он понимал, какие выгоды принесли бы «Формуле-1» трансляции гонок, однако спутниковое телевидение ещё только зарождалось. Не имея возможности вести репортаж напрямую, телекомпании записывали фрагменты гонок на плёнку, доставляли их в студию, там обрабатывали, монтировали и лишь затем показывали в новостных выпусках. В Великобритании гонки не освещались даже в столь жалком объёме. Дирекция «Би-би-си» отказалась транслировать «Формулу-1» после того, как на болиде Джона Сёртиса появилась вызывающая реклама презервативов «Дюрекс». Переубедить вещательную корпорацию не представлялось возможным, пока на телевизионные права не существовало спроса и, как следствие, отсутствовала конкуренция. В Рио Экклстоун случайно познакомился с американским спортивным агентом Марком Маккормаком. Его рассказ о продаже прав на трансляции тенниса натолкнул Экклстоуна на мысль не просто торговать телеправами, но ещё и предлагать на гонках спонсорские пакеты.

Маккормак не только основал «Ай-Эм-Джи», но и был агентом ряда известных спортсменов, в том числе Джеки Стюарта и Грэма Хилла. Он рассчитывал править «Формулой-1» вместе с Экклстоуном. «Маккормак споткнётся о собственное эго, — заметил Джон Хоган, — да и вообще это слишком сложно». Экклстоун отклонил предложение американца, но усвоил его идеи.

Без всякого предупреждения он включил в контракты с автодромами пункт о передаче ФОКА телевизионных прав на «Формулу-1». Поскольку телевидение казалось вопросом второстепенным, никто возражать не стал. Владельцы трасс были заняты борьбой с попытками Экклстоуна выговорить для команд ещё больше денег. В ответ он потребовал вновь увеличить сумму выплаты командам — до 300 тысяч долларов за гонку. Взбешённые невозможностью выступить единым фронтом (Экклстоун всегда вёл переговоры с каждым автодромом отдельно, а сам представлял все команды разом), устроители гонок обратились в парижскую штаб-квартиру ФИА с требованием призвать противника к порядку. ФИА отреагировала ультиматумом: если Экклстоун не прекратит требовать больше денег, британские команды будут исключены из чемпионата 1976 года. Экклстоун был рад объявлению войны, хоть и не ожидал его.

Встреча с Пьером Юже, бельгийским чиновником в отставке, направленным блюсти интересы ФИА, была запланирована всё в том же «Эксельсиоре». Едва все собрались, завыла пожарная сирена. Кое-кто бросился в фойе, опасаясь очередного теракта ИРА, Экклстоун же с всегдашним хладнокровием скомандовал: «За мной», — и двинулся к чёрному ходу. «Другие пусть бегут туда. Бомбу скорее заложат у главного входа».

Очередную встречу назначили на ноябрь 1975 года в Брюсселе. Экклстоун вошёл в помещение вместе с Мосли и сразу заметил, что несколько картин висят криво. С невозмутимым видом поправив их, он безучастно посмотрел на Юже. Этот представитель загадочной бюрократической организации энтузиастов от автоспорта, размахивая тростью, распространялся о том, что чемпионат 1976 года не начнётся, пока ФИА не одобрит условия соглашения между ФОКА и организаторами гонок. В понимании Экклстоуна правила существовали исключительно для того, чтобы их обходить.

— Мы вложили деньги, — заявил Экклстоун и объяснил, что соглашения заключены между ним и владельцами автодромов. — А где ваши деньги? — накинулся он на Юже. — Если мы не выйдем на старт, вы потеряете «Формулу-1».

Мосли удовлетворённо заметил, что Юже ошарашен. Чем бы ФИА ни грозила, без британских команд гонки не состоятся.

— Давайте говорить серьёзно, — продолжил Экклстоун.

Рядом с Юже сидел Жан-Мари Балестр — богатый и задиристый французский издатель, который в годы Второй мировой служил во французском подразделении СС и даже фотографировался в нацистской форме. Этот любитель автоспорта всегда одевался с иголочки и грезил властью. Экклстоун сразу подметил его слабое место. Балестр был человеком несдержанным, тщеславным и далеко не таким умным, как считал он сам, из-за чего регулярно попадался в расставленные сети.

— Нам нужны деньги, а не ты! — нетерпеливо выкрикнул он и сломал карандаш.

Экклстоун эффектно осадил задиру. Он поднялся, как ни в чём не бывало подошёл к двери и выключил свет.

— Видишь, я даже темноты не боюсь — не то что тебя.

Оба чиновника спасовали перед врагом, который не давал передышки. В ледяном взгляде Экклстоуна Максу Мосли виделась бесстрастная, неумолимая сила, способная подавить любое сопротивление. Юже не стал возражать против суммы в 270 тысяч долларов за гонку. Экклстоун не удержался от искушения потребовать ещё 5 тысяч сверху. Мосли был ошарашен.

— Bon, — с кислой улыбкой признал поражение Юже.

Экклстоун всегда знал, что удачу нужно заслужить. Чемпионат 1976 года был спасён.

Следующим на очереди стал Карлос Ройтеманн. «Брэбхэм» уверенно начал чемпионат 1975 года, хорошо выступив в Аргентине, Бразилии и Германии, но затем удача от команды отвернулась. Ники Лауда на великолепном болиде «Феррари» рвался к победе, следом за ним шёл Фиттипальди из «Макларена». Ройтеманн держался третьим с большим отставанием от лидеров. Наступил сентябрь, и в Монце, предпоследней гонке сезона, итоговый успех пришедшего третьим Лауды вдруг оказался под угрозой. Представитель ФИА взял из его машины образец топлива.

— С горючим всё нормально? — поинтересовался Лауда у руководителя команды «Феррари» Луки Монтеземоло.

— Да, — ответил тот.

— Точно?

— Ну, вообще-то, мы там кое-что пробовали… — признался Монтеземоло.

Лауда помчался к Экклстоуну.

— У меня взяли топливо на анализ. Что делать?

Экклстоун отыскал стюарда ФИА.

— Дай-ка посмотреть образец, — потребовал он и выхватил пробирку. — Какое ж это топливо? — усмехнулся он, выливая содержимое на землю. — Это моча.

Лауда в итоге стал чемпионом.

Экклстоун рассчитывал, что удача повернётся к нему в 1976-м. Он перешёл с двигателей «косуорт» на «альфа-ромео», которые производитель поставлял бесплатно. Новый двигатель стал ломаться во всех гонках подряд, начиная с Бразилии. Ройтеманн раз за разом сходил с дистанции. Расстроившись, он стал требовать повышения зарплаты, однако Экклстоун отказал. «Другой найдётся», — рассудил он — точь-в-точь как Энцо Феррари, который не желал признавать заслуги пилотов, считая, что гонку выигрывает машина. Правда, он никогда не винил пилота, если машина не выигрывала.

Ройтеманн решил уйти и стал пилотом «Феррари», а Экклстоуну выплатили неустойку за разрыв контракта. «Я даже помог ему вытрясти из „Феррари“ побольше денег», — говорил Экклстоун, веривший в своего второго пилота, тридцатидвухлетнего бразильца Карлоса Пасе. Финансы его не волновали. Контракт с «Мартини» и бесплатные двигатели благотворно сказались на бюджете «Брэбхэма».

Европейским этапам «Формулы-1» в 1976 году сопутствовал необычный ажиотаж. Мало того, что сами гонки проходили на редкость увлекательно, так ещё и имя очаровательного светловолосого гонщика «Макларена» Джеймса Ханта то и дело мелькало в заголовках газет в связи с его амурными похождениями. Жена Ханта Сьюзи ушла к актёру Ричарду Бёртону, и пилот теперь не пропускал ни одной юбки и вечеринки. Газеты весь сезон следили за его подвигами, не забывая упомянуть жгучую зависть конкурентов. Однажды репортёры пробрались в его номер, и, когда Хант вернулся туда (само собой, с очередной подружкой), вся комната от пола до потолка была заставлена включёнными на полную громкость телевизорами.

На трассе же Хант поначалу не мог составить Ники Лауде конкуренцию в борьбе за звание чемпиона. Его «макларен» то и дело ломался, и в июле в Брандс-Хэтч Лауда праздновал победу уже в пятый раз. «Хитёр, мошенник», — отзывался Экклстоун об австрийце, который вступил в пору расцвета и то выходил вперёд с самого старта, то «отсиживался сзади и пожинал плоды после аварии лидеров». Непредсказуемую манеру Ханта, успехи которого в борьбе с Лаудой зависели исключительно от настроения британца, Экклстоун называл другим словом: «волшебство».

Поразительно зрелищной выдалась гонка на калифорнийской трассе в Лонг-Бич. Экклстоун убедил «братство» провести этап чемпионата на старой трассе к югу от Лос-Анджелеса. Команды жаловались, мол, это далеко, а город — настоящее захолустье. Лишь после того, как Экклстоун взял на себя финансовые риски, пообещав, что заплатит командам независимо от результата, они нехотя согласились лететь на Западное побережье. Клинт Иствуд с целым выводком звёзд Голливуда гарантировал своим присутствием повышенное внимание прессы. После гонки Энн Джонс собрала выручку и, отложив причитающееся командам, обнаружила, что на долю Экклстоуна ничего не осталось. Зато на трассе развернулась настоящая драма. Всем запомнился Хант, который выбыл из гонки и гневно потрясал кулаками на пит-лейн, глядя, как его конкурент Лауда финиширует вторым.

1 августа все решили, что их бурному соперничеству пришёл конец. На «Нюрбургринге» — опаснейшей трассе в горах Айфель — Лауду извлекли после аварии из горящей «феррари», и он должен был умереть от страшных ожогов. Однако австриец с перебинтованной головой и обезображенным лицом уже через шесть недель вернулся защищать свой титул в Монце. К восхищению итальянских фанов, он финишировал четвёртым, несмотря на раны. Бескомпромиссная дуэль светловолосой секс-машины и раненого героя продолжилась в Америке и Канаде. Оба этапа выиграл Хант. Перед последней гонкой, которая должна была состояться в октябре в Японии, соперников разделяло всего очко, а после шумной ссоры по поводу той аварии на «Нюрбургринге» они почти не разговаривали. Судьба чемпионского титула зависела от того, кто придёт первым в гонке у подножия Фудзи. Весь мир следил за противоборством друг храбрецов. Экклстоун ухватился за возможность наконец заманить в «Формулу-1» телевизионные компании, но сначала нужно было отделаться от назойливого конкурента.

В 1975 году Патрик Дюффелер хотел организовать Гран-при в окрестностях Токио и, с одобрения ФИА, заручился поддержкой японских властей, прессы и остальных крупных спонсоров, мечтавших примкнуть к затеянной руководством «Филип Моррис» кампании по продвижению «Мальборо» в Японии. Экклстоун сомневался. Другие страны, в том числе Саудовская Аравия и Филиппины, тоже готовы были принять этап «Формулы-1», однако некоторые команды не соглашались выезжать больше чем на шестнадцать гонок в год. Они даже посмеивались над самой идеей организовать гонку в Японии, считая, что это слишком дорого. Так или иначе, Экклстоун в 1975 году убедил команды лететь из Нью-Йорка прямо в Японию. Дюффелер торжественно объявил это своим достижением. В этот момент Экклстоун и нанёс собственный удар. По его понятиям, пока договорённость не высечена в граните, её условия вовсе не являются незыблемыми, особенно если появляется шанс выторговать ещё денег. Ухватившись за возможность расквитаться с Дюффелером, он на время забыл о «Брэбхэме» и выступил в роли представителя ФОКА. Экклстоун знал, что, по мнению амбициозного американца, верховодить в «Формуле-1» должны владельцы автодромов, а не команды.

В июле 1976 года, за три месяца до гонки, Экклстоун встретился с её организаторами на Гран-при Франции и сообщил, что не может рекомендовать командам согласиться на японский этап. Он хотел получить дополнительные средства на покрытие издержек. Дюффелер, взбешённый этой тактикой в духе профсоюзных боссов, требовал от японцев держаться до последнего. «Не поддавайтесь!» — вопил он, искренне полагая, что предусмотрел любые уловки Экклстоуна. Дюффелер обожал автоспорт и прекрасно понимал, как вреден образовавшийся в «Формуле-1» «вакуум некомпетентного управления». ФИА представляла собой сплошное посмешище. Её члены щеголяли в блейзерах, но при этом были безвольны и глуповаты. В частности, именно крикливый и агрессивный Генри Трой спутал ФИА все карты в борьбе с Экклстоуном. Однако Дюффелер мечтал одолеть Экклстоуна даже с этими растяпами.

— Скажи, Патрик, — вежливо убеждал его Мосли, — зачем затевать войну? Давай лучше работать вместе.

Но Дюффелер отказался. Он знал, что Экклстоун перехитрит любого.

— Я не одобряю подход Берни к бизнесу, — ответил он. — В денежных вопросах Берни — бог. Но он хочет ослабить саму организацию.

Мосли был не согласен.

— Многие, — продолжал Дюффелер, — боятся Берни — это и механики, и пилоты, и руководители команд. Он грубый. Он всегда знает, чего хочет, и не терпит возражений.

— Тут наши мнения расходятся, — пожал плечами Мосли.

Ни для кого не было секретом, что Дюффелера подталкивал к противостоянию с Экклстоуном бывший директор «Порше» Хушке фон Ханштайн. Тот страстно ненавидел Экклстоуна — «невоспитанного коротышку», не в последнюю очередь потому, что состоял во время войны в национал-социалистической партии. Фон Ханштайн презирал британцев, считая их «идиотами», однако хитрость Экклстоуна должна была его в этом разуверить. Несмотря на все предосторожности Дюффелера, тот всё же отыскал лазейку в контракте. Японцы согласились раскошелиться. «ФИА просто чудовищно неэффективна, — жаловался Дюффелер. — Мой план был обречён на неудачу».

Через несколько недель Дюффелер встретился с Экклстоуном во Франции и с обидой спросил:

— Берни, почему ты так поступаешь?

— Потому что могу, — лаконично ответил Экклстоун.

Пока команды не прибыли в Японию, интерес публики к борьбе Лауды и Ханта подогревала любительская запись с аварией Лауды, которую постоянно крутили по телевизору, тут же упоминая и о любовных похождениях Ханта. Внимание газетчиков и ожидаемые толпы зрителей подталкивали телекомпании к тому, чтобы отбросить предубеждения против показа облепленных рекламой болидов и придумать, как передать картинку в Европу. Экклстоун понимал, что возможность представилась уникальная, но есть одно препятствие: с юридической точки зрения он не мог продать телевизионные права вещательным корпорациям. Тем не менее, зная, что Чепмена и Энцо Феррари это не волнует, а остальные боссы слишком слабы, Экклстоун от лица ФОКА вступил в переговоры с Европейским вещательным союзом (ЕВС) — некоммерческой организацией, представляющей все государственные телевизионные сети Европы. Он быстро понял, сколь неповоротлива бюрократическая машина ЕВС. Тогда Экклстоун предложил «Би-би-си» снять гонку и переправить плёнку самолётом в Лондон.

Завязка обещала колоссальный зрительский интерес, который, впрочем, мгновенно испарился, когда Лауда сошёл с трассы, испугавшись сумерек в сочетании с тропическим ливнем, после чего незамедлительно умчался в аэропорт. К его удивлению, дождь вдруг прекратился, а Фрэнк Уильямс велел своему пилоту пропустить Ханта, чтобы обеспечить британцу победу в общем зачёте.

Вернувшись в Европу, Дюффелер убедил Юже, что деятельность Экклстоуна ставит под угрозу руководящую роль ФИА в «королевских автогонках». Он объяснял, что, требуя от организаторов всё больших выплат во избежание «неприятных последствий» вроде неявки команд на гонку «в связи недостаточными мерами безопасности», Экклстоун подрывает авторитет ФИА. Дюффелер говорил: «Экклстоун любит постоянно оказывать давление и отлично умеет это делать». И добавлял: «Берни мне нравится — но мне не нравится его стремление подмять под себя автоспорт».

Дюффелер предложил ФИА объединить усилия устроителей гонок в борьбе с Экклстоуном и ФОКА. Такие противостояния Берни обожал. Он рассчитывал переиграть Дюффелера, поскольку поддерживал дружеские отношения со всеми владельцами автодромов.

Американец не сдавался. Его назначили бороться с Экклстоуном вместо Юже, чтобы восстановить авторитет ФИА. Встретившись с Дюффелером, Экклстоун отказался прекратить переговоры с автодромами. Желая продемонстрировать свою непокорность, он встал, ещё раз поправил картины и заявил, что организует Гран-при Нидерландов без санкции ФИА. Дюффелер в ответ объявил о создании «Уорлд чемпионшип рейсинг» (УЧР) — альтернативы ФОКА. Восемь автодромов поддержали Дюффелера, а восемь оказались на стороне Экклстоуна. Линия фронта определилась.

Для победы над Дюффелером нужно было обеспечить полное единство в стане команд. На очередной встрече в Хитроу Экклстоун внимательно прислушивался к своей пастве. Собравшиеся за столом темпераментные эгоисты постоянно в чём-то подозревали друг друга, и он успешно сталкивал их лбами. Команды же всецело зависели от Экклстоуна, который решал их проблемы: то договаривался о визе для южноафриканского пилота, пострадавшего от введённых в борьбе с апартеидом санкций; то доставал нужные запчасти; то убеждал спонсора продолжить сотрудничество. В ноябре 1976 года команды поддержали Берни, который никогда их не подводил. Предъявил свой козырь и Дюффелер. Организаторы Гран-при Аргентины, запланированного на январь 1977 года, были на его стороне. Дюффелер предупредил Экклстоуна, что гонки не будет, если команды не выполнят его требований. Вдобавок его поддержали Мишель Боэри и прочие деятели ФИА. Экклстоун вышел из себя. Именно он воскресил Гран-при Аргентины — и теперь его устроители переметнулись к противнику. Он решил оставить Дюффелера в дураках и сам отменил гонку.

Дюффелер задумал сыграть на повышение и начал кампанию в прессе, сравнивая «беспринципные» методы Экклстоуна с действиями мафии. На страницах спортивных газет Великобритании и Европы развернулась яростная битва. «Я знаю, что раньше ассоциацию конструкторов сравнивали с мафией, — не остался в долгу Экклстоун, — а меня даже называли крёстным отцом, но это не так. Хотел бы я быть крёстным отцом. Они ведь ворочают миллионами, так? Летают на самолётах, а не трясутся в поездах, как я. Уж поверьте, если б я был крёстным отцом, то не ввязывался бы в склоки из-за машин, которые носятся по кругу».

Экклстоун решил, что Дюффелер просчитался.

«Скажите мне, что означает слово „беспринципный“? Я его не понимаю. Проблема — в деньгах». В прессе он утверждал, что просто защищает команды. Что он ничего не заработал на любимом спорте, а, наоборот, вложил в него свои деньги и даже их не вернул. Экклстоун обожал эту лукавую маску торговца. Да, я маленький, но не боюсь драки. «Я не ребёнок, — заявлял он, — и уверен, что за правду нужно сражаться». Словно хитрый политикан, он представлял себя непонятой жертвой чужих интриг. Хотя «Брэбхэм» твёрдо стоял на ногах, а деятельность в ФОКА приносила ему немалые барыши, Экклстоун, не моргнув глазом, утверждал в интервью: «Автогонки не принесли мне ни гроша». Время от времени он переходил на угрожающий тон и предупреждал: все, кто исподтишка строит козни, «сойдут со сцены», а всякий, кто попытается его обмануть, — «мертвец». Никому не удавалось обойти его безнаказанно. «Я мог бы свозить вас на кладбище, где лежат мои враги», — заявлял он позднее. Постоянное напряжение и обмен угрозами должны были помешать планам Дюффелера создать «Уорлд чемпионшип рейсинг».

Как любой хороший игрок в покер, Экклстоун знал, когда сбросить карты. К началу января он понял, что аргентинцы горой стоят за Дюффелера и ему следует быть реалистом. Британским командам нужны были гонки, так что Экклстоун погрузил все машины и оборудование в «Боинг-747» и отправил в Буэнос-Айрес. Дюффелер ликовал: «Я победил Экклстоуна». Тот едва сдерживал гнев. Ничего, он подождёт следующей раздачи, а пока можно и повеселиться. Желая позлить «Феррари», он договорился с организаторами, что те уменьшат количество кругов, поскольку стоящий на «Брэбхэмах» двигатель «альфа-ромео» нещадно «ест» масло. На глазах у Экклстоуна, Чепмена и остальных менеджеров английских команд руководителя «Феррари» Марко Пиччинини известили об изменении регламента. Лицо итальянца перекосилось, и он в гневе помчался к стюардам жаловаться, что Экклстоуну помогают. Те с улыбкой пожали плечами. Вернувшись в боксы, Пиччинини увидел, как смеются над ним англичане во главе с Экклстоуном. Он же смеялся последним и в конце гонки: Карлос Пасе на «брэбхэме» финишировал вторым, опередив «феррари» Ройтеманна на две секунды.

Две недели спустя Экклстоун смиренно отправился вместе с командами на Гран-при Бразилии, тоже проходивший на условиях Дюффелера. Лёжа у бассейна гостиницы в Рио, он спросил у Мосли: «Сколько стоит этот отель?» Тот смущённо промолчал. Чтобы убить время, Экклстоун рассчитал стоимость, исходя из количества номеров, расценок и расходов, а потом стал распространяться о коммерческих возможностях. Отлично разбиравшийся в юридических аспектах Мосли и Экклстоун с его деловой хваткой составили очень сильную пару.

Его дочь Дебби позвонила из Англии и сообщила, что выходит замуж.

— Всё будет тихо, по-семейному, — объяснила она.

— Ну тогда приходи в тапочках, — заявил Экклстоун и отказался приехать, хотя приглашены были только Айви, его родители и ещё пятеро гостей. Тихие семейные церемонии он особенно ненавидел и на этот раз отыскал хороший повод отказаться.

Гонка сложилась неудачно. Пасе выбыл из-за аварии, а Ройтеманн выиграл. Семь недель спустя, провалившись ещё и в Южной Африке, Пасе погиб в авиакатастрофе. Экклстоун был потрясён и к тому же остался без ведущего пилота. Он предложил Джеймсу Ханту миллион долларов за один сезон, но тот отказался.

Успехи Дюффелера угрожали коммерческим перспективам Экклстоуна. Необходимо было разобраться с американцем на родной земле. Владельцам европейских автодромов Экклстоун сурово заявил: если они откажутся принимать гонки на условиях ФОКА, то «Формула-1» переедет на другую трассу или даже в другую страну. Дюффелер, напомнил он, не может гарантировать участия команд — это по силам лишь Экклстоуну. Обращаться к Дюффелеру бесполезно — тот не сможет координировать действия организаторов в семнадцати странах и на разных языках. Наконец, Экклстоун выложил козырного туза. ФИА и Дюффелер полагали, что в 1978 году состоится восемнадцать этапов, но команды, как это ни печально, согласны лишь на двенадцать. Эта угроза должна была здорово напугать поддержавших Дюффелера, особенно тех, чьи автодромы не приносили большого дохода — ведь они рисковали лишиться этапа «Формулы-1». Первыми дрогнули шведы, а за ними и остальные.

Дюффелер был ошарашен. Мало того, его раздражала нещадная критика Пьера Юже, который желал снова возглавить переговоры. Прежде чем передать полномочия «высокомерному и самодовольному» Юже, Дюффелер организовал ещё одну встречу с Экклстоуном, на которую явился, по его собственным словам, «раздавленным». «Я понимал, что Берни победит. Он разделял и властвовал. Мне это надоело».

Возобновились переговоры с Юже. Экклстоун сообразил, что он может отказаться от участия в гонках под эгидой «Уорлд чемпионшип рейсинг», а вот Юже не пойдёт на срыв намеченных в Европе соревнований. Оба понимали: победа достанется тому, кого поддержит Энцо Феррари. Юже рассчитывал, что «Феррари» примет сторону ФИА, ведь ФОКА противостояла крупным автопроизводителям.

Энцо Феррари наслаждался своим могуществом. Без блистательной итальянской команды, старейшей в этом виде спорта, не стартовала бы ни одна гонка. Хотя англичане с успехом противостояли «Феррари» на трассах, семидесятидевятилетний итальянец выжидал у себя в Маранелло, неподалёку от Модены, отлично понимая: рано или поздно Экклстоуну придётся проявить уважение — иначе спор с ФИА ему не разрешить. Феррари хвастался, что переговоры на тему автоспорта у него в крови. Экклстоун ещё не родился, когда он перевёз свои машины к итальянской границе, но отказывался въезжать во Францию, пока организаторы Гран-при Монако не заплатят солидную сумму за участие — и в итоге получил деньги наличными. Просьба Экклстоуна о встрече с патриархом не оказалась для него неожиданностью, равно как и для Берни — пожелание Феррари видеть его у себя. К папе римскому приезжали в Ватикан, а Феррари ждал гостей в Модене.

За три прошедших года Экклстоун и другие представители английских команд пару раз летали на денёк в Болонью встретиться с Феррари. За превосходным обедом почти не говорили о делах. В 1976 году все громко смеялись, когда Феррари заказал для Экклстоуна большую порцию пармезана, который считается сильным афродизиаком, и театрально прошептал: «Ну теперь-то коротышка заведётся». В знак уважения присутствующие обращались только к Феррари — беседа получалась утомительной и лишённой всяческой спонтанности. Зато потом Феррари пригласил подвыпивших гостей: Экклстоуна, Мосли, Чепмена, Тиррела, Майера и Уильямса — съездить на тренировочную трассу и прокатиться на «феррари» — лучший подарок бывшему гонщику. За время их недолгого общения Экклстоун уяснил, что Феррари больше ценит машины и двигатели, чем пилотов, от которых требовалось лишь доказать свою храбрость и мастерство. Их-то хоть помянут после гибели.

Феррари восхищался Чепменом. Основатель «Лотуса» был не только блестящим конструктором, но и храбрым человеком. Незадолго до поездки в Италию Экклстоун как-то полетел с Чепменом на «Чероки» из Биггин-Хилла в Гэтвик. Едва они поднялись в воздух, под брюхом самолёта что-то стукнуло. Экклстоун обернулся и увидел оборванные телефонные провода. Хуже того, дверь оказалась открыта. «Закроем, когда сядем», — рассмеялся Чепмен.

Оба отлично помнили прошлогодний визит в Маранелло и жуткую дорогу сквозь ледяной туман обратно в аэропорт Болоньи, где дожидалась «Сессна» Экклстоуна. Пилот покачал головой и объявил:

— Взлёт не разрешают. Аэропорт закрыт, но в гостинице есть номера для всех.

Экклстоун спешил вернуться в Лондон и сказал Чепмену:

— Иди, научи его, как взлетать.

Вскоре Чепмен вернулся и тоже покачал головой:

— Туман такой густой, что машина сопровождения не может отыскать самолёт.

— Ладно, — сказал Экклстоун. — Тогда просто сядем в салон и включим двигатель, чтобы согреться.

Они не без труда отыскали самолёт в клубах тумана, после чего Экклстоун убедил диспетчера включить освещение ВПП.

— Включай второй двигатель, — распорядился Экклстоун и добавил: — Просто чтобы согреться.

— Послушай, — вмешался Мосли, — видно только два ближайших огня.

— Нет, три, — возразил Экклстоун и велел: — Немедленно взлетай.

Подгоняемый пассажирами, пилот начал разгон… Через две минуты после взлёта самолёт вырвался из тумана к яркому свету солнца. Экклстоун вновь продемонстрировал, что его ничто не остановит.

И вот спустя год, 16 февраля 1977-го, Экклстоун летел на встречу с Феррари в Маранелло в сопровождении одного лишь Мосли. Цель визита была очень серьёзной. Хотя Феррари не говорил по-английски, а Экклстоун — по-итальянски, общались они без больших проблем. Феррари, как и Экклстоун, мог обсуждать дела на любом языке, тем более у него имелся переводчик. Разглядывая друг друга сквозь тёмные стёкла очков, оба чувствовали, насколько собеседник ценит настоящее мастерство. Оба когда-то торговали подержанными машинами, жили по законам улицы и обожали автогонки и азартные игры. Оба не любили внешних эффектов. Феррари подъехал к офису на стареньком «рено», и его гость оценил это по достоинству — он всё больше и больше уважал своего наставника. Феррари так и не оправился от потери сына, умершего в 1956 году, однако даже не пытался разуверить Экклстоуна, что тот мог бы «стать протеже старика». Они не раз выражали взаимное восхищение, причём Экклстоун больше всего ценил Феррари за блестящее владение искусством продажи. Прежде чем приступить к переговорам, итальянец продемонстрировал своё мастерство в разговоре с клиентом, который подумывал купить «феррари».

— К сожалению, очереди придётся ждать два года, — сообщил он, следя за озабоченным лицом покупателя.

Феррари прекрасно знал, что у него полно непроданных машин, однако на глазах у Экклстоуна несколько минут разыгрывал комедию с вызовом сотрудников и мучительными попытками угодить своему покупателю в ущерб другому клиенту, который «к несчастью, будет вынужден немного подождать». После душещипательной мелодрамы с розысками дефицитной машины благодарный клиент заплатил полную цену. За обаянием Феррари, которое не испортишь никаким переводом, скрывался жесточайший эгоизм.

— Ты слишком много говоришь о деньгах, — упрекнул он Экклстоуна за обедом и, постучав по столу, изрёк: — Спорт — на столе, а бизнес — под столом.

Экклстоун кивнул, точно примерный ученик.

Рассыпаясь в комплиментах Феррари, он рассчитывал на поддержку итальянца в борьбе с Юже. Экклстоун ожидал, что юный помощник Феррари Лука Монтеземоло будет колебаться то в одну, то в другую сторону в расчёте выторговать побольше призовых и денег на покрытие транспортных расходов. Однако «Монтесуму», как того в шутку прозвали, сменил Марко Пиччинини, сын банкира из Монте-Карло, клиентом которого был и Энцо Феррари.

— Почему Энцо выбрал Марко? — спросил Экклстоун у Монтеземоло.

— Потому что он говорит на трёх языках и не просит много денег, — ответил протеже Джанни Аньелли, исполнительного директора «Фиата» и владельца «Феррари».

В обмен на поддержку в борьбе с ФИА Феррари ожидал особых привилегий, а поскольку оба они трепетно относились к финансам, ему пришлось повторить свой совет поменьше вспоминать о деньгах. «Ведь открывая бордель, ты не будешь писать на вывеске крупными буквами: „Бордель“, — сказал он Экклстоуну. — Ты напишешь: „Отель“, а бордель откроешь в подвале». Экклстоун кивнул в знак согласия. Он понял: самодовольный Феррари считает себя котом, а Экклстоуна, Юже и всех остальных — мышами.

«Я знал, нам предстоит сыграть в игру, — сказал он позднее Джону Хогану, — и он оказался очень хорош. Ум словно стальные тиски. Ни единой мелочи не пропустит».

Феррари тоже был полон подозрений. «Не слишком сближайся с ФОКА и Экклстоуном, — говорил он Пиччинини. — Хотя мы их всё же поддержим».

Альянс ФОКА и Феррари склонил владельцев трасс на сторону Экклстоуна. На 1977 год было запланировано семнадцать гонок. Юже был повержен, а Мосли изумлён. Он понял: ради намеченной цели Экклстоун пообещает что угодно, а если его поймают, быстро придумает, как выкрутиться. Сам Берни выражался поэтичнее: «Мне нравится тихая, молчаливая борьба, а не шумные схватки со стрельбой». Он знал, что война с ФИА ещё не закончена.

Поддержка Феррари сыграла важную роль, однако важнее дружбы с Энцо для Экклстоуна были интересы дела. Особенно досаждали ему регулярные провалы «Брэбхэма» в гонках. Всё шло не так. Он лишился лучших пилотов, а двигатель «альфа-ромео» постоянно ломался. Однако Экклстоун не сдавался. Лаборатории и производство переехали в промзону Чессингтона, где находился огромный ангар — в четыре раза больше всех ветхих построек Вейбриджа. Рассчитывая получить серьёзное преимущество перед конкурентами, Экклстоун сделал предложение Ники Лауде. Он знал, что австриец недоволен своим положением. После той аварии на «Нюрбургринге» Энцо Феррари уже не верил, что чемпион 1975 года когда-нибудь вернёт прежнюю форму, и перевёл его на роль второго пилота. По мнению Лауды, Феррари считал его «отработанным материалом», хотел «уничтожить морально и отправить на пенсию», поскольку «не знал, как быть с действующим чемпионом, у которого изуродовано лицо». Обидело Лауду и то, что Феррари отказался даже обсуждать с ним повышение зарплаты, хотя австриец был в шаге от победы в чемпионате 1977 года. Прослышав о его недовольстве, Экклстоун будто бы случайно столкнулся с Лаудой в паддоке Монцы.

— Хочешь всё изменить? — спросил он.

Лауда кивнул.

— Встретимся в парке, — предложил Экклстоун.

Они договорились об условиях и пожали друг другу руки. «Я обрадовался: ведь мой уход будет для Энцо Феррари как пощёчина, — писал Лауда. — Я был сыт по горло „коммендаторе“ и его окружением». После этого Энцо Феррари не разговаривал с Лаудой два года.

Лауда был не просто отважный пилот, но и прожжённый делец, которому жёсткие переговоры с Экклстоуном приносили удовольствие. Благодаря его приходу «Брэбхэму» достался спонсорский контракт с итальянской молочной компанией «Пармалат». Команда получала 10 миллионов фунтов в год на расходы, а взамен Экклстоун согласился раскрасить болид в фирменные цвета концерна: красный, белый и синий, а также продвигать продукцию «Пармалат» в Великобритании (впрочем, от этой идеи итальянцы в итоге отказались). В ходе переговоров Лауду неоднократно сбивала с толку манера Экклстоуна находить «любой повод, любую полуправду — лишь бы увести разговор в сторону. Он будет заявлять, что чёрное — это белое или что дважды два — пять, — словом, что ему на ум придёт… Он хитрит, изворачивается, и собеседнику не за что ухватиться. Правда, как только соглашение достигнуто, можно ничего не бояться. Он всегда держит слово».

Лауда пришёл в «Брэбхэм» в тот момент, когда Экклстоун с Мюрреем только-только начали обживать новое здание. Разумеется, Экклстоун внёс ряд модификаций. Окна уборных заложили кирпичом, возвели дополнительные стены, а ещё в уборных через две минуты автоматически гас свет — экономили электричество. Узнав, что его электрики без труда отключили новомодное устройство, Экклстоун вышел из себя. Шторы на окнах в конструкторском отделе он закрепил намертво, чтобы света в помещении было столько, сколько ему нравится, причём с Мюрреем советоваться не стал. Его собственный кабинет фактически пустовал: большой стол, шредер и секретарша, — однако Экклстоуна не устраивал вид из окна. Он обратился в муниципальный совет с просьбой передвинуть страшно раздражавший его фонарный столб, а получив отказ, не смирился и нанял рабочих. Те выкопали бетонный столб и установили его в сторонке, вне поля зрения Берни. Под стать придирчивости была и его бережливость. Он отправлялся вместе со всеми пообедать в паб «Стар» с карманами, полными денег, — совсем как во времена Уоррен-стрит, — однако всякий раз бросал монетку, решая, что заказать: сандвич с пинтой пива или поджарку с соусом. В лабораториях больше не было той напряжённой атмосферы. Берни везде установил страховочные сети. Ровно в два часа все возвращались к работе.

Мюррей доводил до ума свой новый план. Исход битвы конструкторов решали уже не двигатели, шины и системы подачи топлива. На первый план вышла форма болидов. Вслед за Чепменом все стали улучшать аэродинамику, прижимая машину к земле, что давало выигрыш в скорости. Мошенничество шагнуло на новый уровень.

На заре «Формулы-1» было установлено, что масса машины сильно влияет на скорость, поэтому технические делегаты взвешивали болиды перед началом гонки. Мошенничество начиналось уже после взвешивания. За обедом в «Стар» Экклстоун обожал рассказывать, как в 1975 году главный конструктор Фрэнка Уильямса примчался к боссу со словами:

— Экклстоун утяжеляет машину свинцом! Я сам только что видел.

— Знаю, — ответил Уильямс. — Только никому не говори. Это я ему свинца одолжил.

Времена изменились, и конструкторы плотно занялись аэродинамикой, стараясь увеличить прижимную силу. В 1977 году в технический регламент был включён запрет на подвижные аэродинамические элементы. Стремясь обойти это ограничение, Чепмен установил на «лотусы» специальные «юбки», благодаря которым под днищем создавалось разрежение, что увеличивало прижимную силу и, как следствие, скорость болида. Его нововведение породило бурные споры и протесты. «Дураки, — говаривал Чепмен, — подчиняются правилам, а умные люди их интерпретируют». Мюррей нашёл оригинальное решение, которое держалось в строжайшем секрете. Одни полагали, что он смошенничал, другие — что удачно обошёл ограничения. При осмотре машины технический делегат мог обратить внимание на дополнительный вентилятор охлаждения двигателя, который в реальности отсасывал воздух из-под днища болида, повышая его скорость.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.