Чудотворная икона Богоматери

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Чудотворная икона Богоматери

Осенью 52-го года сестра закрытой Марфо-Мариинской обители Ольга Серафимовна Дефендова рассказала нам о чудотворной иконе Богоматери, помогающей при родах. Нас предупредили: «Дважды предлагать эту икону кому-либо не следует. Отвозить к беременной в дом — тоже не следует, нельзя «навязывать» помощь Богоматери. Муж беременной или кто-то из ее семьи должен сам съездить и привезти домой к себе эту иконочку». Она была небольшая, с лист тетради, письмо напоминало стиль XVII века, внешне ничем не поражало. Но мы знали, что дело не во внешнем, а в благодати, которую несла с собой эта икона. Икона — это как бы окошечко, чрез которое к нам нисходит свет милосердия Божьего.

Привезли икону, папа поставил ее у себя на круглом столике, который когда-то служил жертвенником. А теперь на нем стояли иконы, лампады, лежали молитвенники, Евангелие. Вспоминая мои первые тяжелые роды, родные надумали поместить меня в какие-нибудь лучшие условия, чем обычный роддом. Нашли какую-то старушку, бывшую раньше директором НИИ, запаслись распоряжением поместить меня в родовое отделение института. Благо, это было недалеко. А то ведь навещать-то меня все мамочке моей приходилось, а у нее здоровье было неважное, она много операций перенесла.

Повезли меня поздно вечером, в сырую осеннюю погоду. Снег падал и таял, идти было трудно. Мама быстро уехала домой к внучатам, а я осталась одна в приемной. Тут на меня накинулись: «Зачем Вы сюда приехали? Кто Вас направил? Почему?». А я ничего не знаю. Знаю только, что уходить мне поздно, роды начинаются.

Недовольные и грубые сестры, наконец, отвели меня в палату и указали место в углу. Никто не подходил ко мне, никто не интересовался мною. Я молилась Царице Небесной, всю надежду на нее возлагала. «Неужели будет плохо? Нет, теперь такого быть не может — у папы пред образом Богоматери горит лампада, папа молится».

Наконец я попросила отправить меня в родовую. Отвезли, опять спросили: «Какие у Вас сложности? Зачем Вы у нас? Странно!» — и оставили меня на попечение одной молоденькой сестрички. В предыдущих роддомах обстановка была напряженная, как на производстве: все кругом бегали, шумели, одних везли, других смотрели и оставляли пока…, врачи, няни, сестры обслуживали рожениц, не спуская с них глаз. А тут я лежала одна среди ночи. Кругом темно, тихо, нигде ни души. В углу где-то дремала сестричка. Я позвала ее, сказала, что скоро буду рожать, просила ее все приготовить, чтоб принять ребенка. Сестра зажгла свет, посмотрела меня, но решила, что «еще не скоро», и пошла опять дремать. Но я умоляла ее не отходить, а приготовить поднос и все другое… «Ну, для Вашего спокойствия я все приготовила», — ответила она. «Матушка! Царица Небесная! Окажи Свою милость, покажи Свою помощь! » — шептала я.

— Сестра, сестра, скорее ко мне! — закричала я. Та нехотя поднялась, медленно, сонно качаясь, но вдруг подбежала ко мне… и поймала дитя.

— Я не ждала так скоро, — сказала сестра.

А я ждала, я верила, что Царица Небесная не замедлит. И такая радость охватила меня, и уже не о том радость, что родилась дочка, что громко закричала и продолжает орать, а радость о том, что свершилось чудо Божие, что я уже не мучалась, как при первых двух родах, что Матерь Божия помогла. Так всю ночь и ликовало мое сердце. А предо мною было темное окно, чрез которое я видела большие хлопья снега, падающего на ветви и покрывающего все кругом — впервые в эту зиму.

Катюшу мою унесли куда-то близко, я слышала ее крик до самого утра. «Ну и певунья будет!» — думала я. Спать я не могла, ужасно хотелось пить, а попросить не у кого — нигде ни души, все спят. Наконец раздалось шлепанье тапок. Я попросила пить. Из крана кто-то налил мне ледяной воды. Пить ее я побоялась, так как была вся потная и знала, что страдаю хроническими ангинами. Опять идет няня, опять я прошу теплого питья. «Вскипит вода, тогда принесу», — слышу ответ. Жду, жду… Несут?

— Осторожно, тут крутой кипяток! — слышу.

— Но я не могу взять раскаленную кружку, — говорю я. В ответ:

— Поставлю на полку, остынет и выпьете.

Итак, я опять мучаюсь жаждой. Ночь, темно. Скоро ли утро? Когда же меня напоят? Но на душе радость великая, ликую, как в праздник.

Еще семь дней я мучалась послеродовыми схватками. Боли усиливались особенно во время кормления, сжимала зубы, чтобы не закричать. Впоследствии я узнала, что одна-две таблеточки «Бехтеревки» спасают от этих мук. Но врач была ко мне так невнимательна, что я дивилась: «Со всеми подолгу разговаривает, а меня и замечать не хочет!». Потом я поняла, что, наверное, все окружающие меня матери были знакомы врачам или, может быть, давали им взятки… Не знаю… Но мои родители этого делать не умели, считали, видно, грехом. А мне, значит, Бог потерпеть велел. Но Он и духовную отраду посылал, и терпение давал… Слава Богу за все! Ведь как же страдал наш народ в 1952 году! Аресты, тюрьмы, расстрелы! А я лежала ухоженная, в теплой больнице — разве это страдание? Это милость Божия — дочку ведь Бог послал нам — Катюшу.

В ту зиму однажды пришла к нам знакомая женщина, привозившая из деревни молоко для городских жителей. Эта простая баба с ужасом сообщила нам, что «Сталин умирает, теперь все мы погибнем!». Так воспитан был к пятидесятым годам наш русский народ, что доверял Сталину, называл его «отцом» и находился в полном неведении о всех ужасах в лагерях и тюрьмах сталинского режима.

Я сама была в Елоховском соборе, когда служили молебен о здоровье Сталина. Народ молился, но вождь умер совсем неожиданно. Сразу ничего не изменилось, все еще продолжали трепетать пред именем тирана. Приказано было всем, кто стоял на ногах, идти на похороны Сталина. Куда идти, что делать — никто не знал, однако народ повалил в центр Москвы неорганизованными толпами. Все улицы центра города были три дня запружены такой плотной стеной живых человеческих тел, что и весь транспорт остановился, и вся городская жизнь замерла: ни магазины не работали, ни к одному учреждению нельзя было пробиться через толпу удивленных и испуганных людей. Чтобы не быть раздавленными, люди заходили в любые подъезды, заполняли дворы, взбирались по лестницам до чердаков. Рассказывали потом, что на Трубной площади, где улица спускалась вниз, было что-то страшное: толпа налегла на стоявшие машины, которые без водителей покатили вниз, давя народ. Из той квартиры, которая была над нашей, юноша восемнадцати лет три дня не возвращался с похорон Сталина. Волнение родителей было непередаваемо. Наконец, через трое суток, сын их смог пробраться через толпы и прийти домой. А все эти дни он с товарищами отсиживался на чердаке какого-то дома, так как выйти было невозможно, народ стоял плотной стеной, стонал и падал. Говорили, что после похорон Сталина все больницы Москвы были переполнены…

И только года через два, когда расстреляли Берию, правую руку Сталина, люди вздохнули свободно, кончился страх, появились улыбки и шутки. Тогда у меня на детской елке сосед-малыш лет четырех вышел сказать стихи, но пропел частушку:

Берия, Берия, потерял доверие,

А товарищ Маленков надавал ему пинков!

Все от неожиданности весело рассмеялись.