Наталия Ивановна

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Наталия Ивановна

Человеком, пришедшим на помощь нашей многодетной семье, стала маленькая, щупленькая Наталия Ивановна — инвалид 1-й группы. После перелома бедра одна нога у Наталии Ивановны была короче другой, поэтому она ходила с палочкой, с трудом переваливаясь всем туловищем из стороны в сторону. Отец Владимир часто привозил нам со своего Лосиновского прихода то шерстяные носочки, то варежки и т.п. Батюшка говорил: «Молитесь за больную Анастасию[6], это она вас обвязывает. А когда ее увидите — благодарите!». Но я с детьми на приходе у мужа бывала раза два в год, где же нам было кого-то благодарить. Когда мы уходили, нас всегда окружала плотная толпа женщин, нас разглядывали, как невидаль, расспрашивали, сколько кому лет, как зовут, совали нам в руки гостинцы, подарки, целовали… Мы спешили спрятаться в свою машину, которая нас увозила, часто без отца. У батюшки всегда были еще дела, и он очень не любил наших посещений. Да и детям не нравилось бывать в Лосинке, хотя мальчикам там разрешалось надевать стихари и прислуживать, что было уже запрещено при Хрущеве. Ребята говорили: «У папы как встал, так и стой всю службу, не сходя с места». Да, отец был строгий. Но я боялась, что строгость оттолкнет от храма детские сердца. Я слышала мнения некоторых детей: «Храм — это место, где дети мучаются, выстаивая часы». Упаси Боже, да не сложится такое понятие у детей верующих родителей. А то священник Орлов говорил моему батюшке: «Моим уже двенадцать и четырнадцать лет, их никаким калачом в храм не заманишь». Чтобы такого не случилось, я в гребневском храме никогда не заставляла детей стоять по принуждению. Едва замечаю, что ребенок начинает крутиться, вздыхать, умоляюще спрашивать, скоро ли конец, я тут же отпускаю дитя на улицу: «Устал? Иди, побегай, посиди на лавочке, а соскучишься — приходи обратно». Старших приходилось посылать на улицу, чтобы следили за малышами. Но в церковной ограде я требовала поведения, соответствующего месту: не кричать, не носиться на велосипеде, не начинать шумных игр, не виснуть на заборах, на лавках, не валяться в снегу или на траве и т.п. Да такого «свободного» поведения не позволяли детям их костюмы: они были наглажены, чисты, девочки носили длинные юбки. Я говорила детям: «Отдыхайте, но ходите, как перед лицом Господа Бога, чтобы не стыдно было вам снова вернуться в церковь». И дети минут через двадцать возвращались ко мне, шепотом спрашивая:

— А что ты о нас папе скажешь?

— Скажу, что были в храме, стояли, сколько могли, — отвечала я.

Я часто и сама выходила из храма, чтобы проверить, что делают дети, чтобы позвать их, когда начнут помазывать елеем или петь величание празднику, читать Евангелие. На чтение канона я всегда выпускала детей, но на «Величит душа моя Господа» — звала назад. Они знали молитву «Честнейшую херувим», им доставляло удовольствие подпевать хору.

Такого церковного воспитания я не могла требовать ни с одной няньки, а потому всегда просила у Господа сподобить меня саму растить детей. А помощница моя Наталия Ивановна была сама из тех, кто обратился к Богу недавно, после перенесенных тяжелых утрат. В молодости Наталия Ивановна жила в Алма-Ате, у нее был свой дом, сад, муж и дети. Она четыре раза рожала детей, но двое вскоре умерли, растила Наталия Ивановна только двух сынков. «До войны я не вспоминала о Боге», — говорила Наталия Ивановна. Но муж не вернулся с фронта, младший сын умер. Оставшись с одним мальчиком, Наталия Ивановна решила переехать в Москву, где у нее были родные. Имея только начальное образование, она устроилась работать на фабрику, в «Химчистку», и опять была далека от религии, пока не позвонили ей из больницы: «Сын Ваш в тяжелом состоянии, упал на уроке физкультуры, ушиб голову». Он скончался через два часа на руках матери. После этой беды последовала другая: сама Наталия Ивановна упала с лестницы на фабрике, сломала ногу.

И вот, только лишившись семьи и здоровья, Наталия Ивановна задумалась над жизнью: к чему она ее вела? Что ждет ее дальше? Муж — в числе отдавших жизнь свою за Родину. Господь примет его, как исполнившего заповедь Божию о любви к ближнему. Четверо детей умерли в детстве, стало быть, и они унаследуют, как еще безгрешные, Небесное Царство. Тогда и ей самой надлежит встать на путь, ведущий в вечную жизнь. И Наталия Ивановна пришла в храм, чтобы остаток дней своих служить Богу. Она посещала все службы, вязала для детей отца Владимира. А когда услышала, что у батюшки в семье больной младенец, то решила: руки у меня есть, я могу его пеленать, кормить из бутылочки. Итак, Феденьке Бог послал няньку. Ну, и сильный же, настойчивый характер был у Наталии Ивановны! Мамочка моя говорила: «Ей бы министром быть, если б образование имела!». Во все дела она вникала, давала советы, батюшку уважала, а Федюшку и детей — всех нас любила без памяти! Часов в шесть утра она приходила ко мне в детскую, забирала к себе Федю со словами: «Поспи, моя дорогая, пока дети спят, ведь ты всю ночь не спавши». — «Нет, я спала», — говорю я. А Наталия Ивановна свое: «Знаю я, знаю… Не рассказывай мне. У меня были дети, я знаю, какой сон с грудничком, знаю…». И унесет от меня крошку моего, а я и на самом деле еще часик посплю.

А в десятом часу утра Наталия Ивановна отправлялась с Федей в ограду, то есть к храму. Там под липками они оставались часов до шести вечера, пока их комары не одолевали. Старшие дети тоже гуляли в ограде, приносили для Феди очередные бутылочки с питанием, пеленки, забирали грязное бельишко. Обедать Наталия Ивановна отказалась приходить, поэтому ребята носили ей и суп, и второе, и питье. Она разъезжала с колясочкой по всем дорожкам церковного парка, выбирая безветренные уголочки у стен храмов, натягивая «паруса» из пеленок над младенцем. Так и провел Феденька свое первое лето на воздухе, окреп и подрос. В августе он уже крепко сидел и в декабре начал ходить. Зимой, конечно, долгое гуляние прекращалось, Наталия Ивановна командовала уже по дому. Я в тот год отправляла в школу Катюшу, которая мечтала с пяти лет о школе, выучилась сама читать и писать. Она внимательно следила за уроками братишек, забрала себе поношенный ранец, набила его книгами, таскала за собой. Катя целыми днями играла в школу, воображала, что учит уроки, собирает книги, смотрит на часы, говорит: «Пора идти, надо еще успеть с горы на «панфее» (портфеле) покататься». Все рассмеялись: «Вот почему ребята стали рано из дому выходить — снежная гора на пути появилась!». Но и этот год немного пришлось нашим детям посещать школу. Опять пошли инфекционные заболевания, перебравшие всех по очереди: с начала года — свинка, потом корь. Ничего, Бог миловал, все поправились, хотя старшие болели тяжело. Феде сделали прививку гамма-глобулина, и он перенес корь на ногах. Даже сыпь была только под глазками. Но Наталия Ивановна очень волновалась: «Ах, у него все на нутро ляжет». Напрасно мы ее успокаивали, переубедить ее в чем-либо было невозможно. Доходило до смешного. Наберет она копеек полный кошелек, начнет разбрасывать монетки горстями по всем комнатам. Денежки звенят по стеклам, раскатываются, ребята хохочут. «Нет, вы не смейтесь, так надо, чтобы денег в доме было много, они должны везде валяться», — уверяет Наталия Ивановна. К сожалению, она верила в приметы.

Девочки мои, играя в своем уголке в куклы, надумали там готовить обед. Принесли на второй этаж хлеба, яблок, морковки и т.п., устроили кукольную столовую. Вскоре в детской появились огромные черные тараканы. Мы с отцом стали думать, как нам бороться с тараканами, но Наталия Ивановна твердо заявила: «Не надо их травить: это к деньгам, к богатству».

Вообще, в семье все слушались батюшку. Володе не нравилось своеволие Наталии Ивановны. Вечером он мне говорил: «Все спят, день окончен, скажи Наталии Ивановне, чтобы кончала греметь на кухне кастрюлями». Но говорить ей было бесполезно. Она указывала мне на грязь, уверяла, что копоть можно отчистить и продолжала скрести мои черные сковородки. Отец качал головой: «Вот неугомонная! Доведет себя до инфаркта. Пойди, выверни пробки». Я слушалась. «Ах, беда какая! Свет погас», — вздыхала Наталия Ивановна и в темноте добиралась до своей постели.

Как ни благодарны мы были Наталии Ивановне за ее бескорыстную помощь и самоотверженный труд, все же терпели мы ее только по нужде. Присутствие чужого по духу человека в своей семье всегда вносит дисгармонию в обычный уклад жизни. Дети быстро начинают перенимать у нового человека то, что раньше они не встречали: манеру держаться, говорить, действовать. Например, моим ребяткам никогда раньше и в голову не приходило, что можно не слушаться, не подчиняться, спорить с родителями. Дурной пример заразителен. Были и со старшими детьми случаи неповиновения и своеволия, но это быстро пресекалось строгостью родителей. Но над «бабой Натой» (так звал Федя Наталию Ивановну) мы с Володей не могли проявить свою власть. Она упорно оставалась при своем мнении, а мы — при своем. Например, когда Федя подрос, Наталия Ивановна стала требовать, чтобы его белье стиралось отдельно от другого детского. Нет, я не могла выделять Федю. Бывало, что малыш ломает и рушит все, построенное на полу старшими. Дети защищают свои домики, отгоняют Федю, а он кричит, сопротивляется. Наталия Ивановна слышит его плач, входит и говорит: «Кто мово? (то есть — «кто моего обидел?») А ну-ка все до одного, чтобы не было никого!» — командует Наталия Ивановна. Это значит, что все дети должны уйти из комнаты, предоставив Федюшке раскидывать и кубики, и игрушки. «Нет, — говорю я няньке, — так не годится. Федя должен знать слово нельзя». Но быть строгой со своим любимцем Наталия Ивановна была не в состоянии, баловала его.

Мы заметили, что как скоро Федя увидит миску с водой, принесенную на стол, чтобы вымыть ему личико и ручки после еды, он оживает, перестает отворачиваться от ложки, с восторгом плещется. Пользуясь моментом, Наталия Ивановна умудряется в эти минуты всунуть в рот малышу еще несколько ложек супу. Тогда тазик с холодной водой стал ставиться на стол одновременно с кашей, супом, с любой едой. Федюшка дрыгался, умывался, стол был залит, вода текла и на пол. Довольная радостью Феди Наталия Ивановна быстро отправляла ему в рот ложку за ложкой. В один из таких моментов вошел отец и спросил:

— Что это такое?

Наталия Ивановна с улыбкой ответила:

— Мы, папочка, так кушаем, иначе не умеем.

— Прекратить это баловство! — рявкнул отец.

— Да он иначе ротик не откроет, он уж так привык кушать, — защищала Наталия Ивановна Федю.

— Захочет есть — рот откроет! — твердо сказал отец. — И чтоб такого болота я больше не видел.

В следующее кормление годовалый Федя долго хлопал по клеенке ручками, показывал нам, что мы забыли поставить воду. Но я сказала, что отца надо слушаться. Наталия Ивановна чуть не плакала от горя. Конечно, кушать Федя стал и без воды, но Наталия Ивановна стала все чаще уезжать в свою Перловку. «Благословляю Вас поехать и отдохнуть от нас», — ласково говорил ей отец Владимир. Наталия Ивановна покорялась, но долго жить без Феди уже не могла. Через неделю или две она опять приезжала (на машине), причем привозила Феде новые дорогие игрушки, обувь и т.п.