Сила благодати преподобного Сергия

Сила благодати преподобного Сергия

Когда мы еще жили вместе с семьей Никологорских, то со всяким народом приходилось встречаться на кухне. Василий был еще на должности церковного старосты, поэтому к нему приезжало много людей, все больше по делам храма: то масло лампадное, то свечи привозили, то хоронили кого-то — и всегда требовался староста. А он бывал частенько пьян, за что его три раза снимали с должности, но после двух первых раз опять восстанавливали, помня его отца и уважая все семейство. Свекровь топила печь да ухаживала за скотом, так что отворять дверь и встречать да провожать людей часто приходилось и мне. Мать всегда старалась скрыть недостатки сына, никогда не говорила, что он пьян, а посылала человека искать Василия в ограде, то есть при храме. Его искали, не находили, опять возвращались к нам, обращались ко мне. Мне жалко и неудобно было гонять людей. Я как-то откровенно сказала:

— Его нечего искать или беспокоить — он спит. И не добудишься — пьян.

Уж как на меня рассердилась свекровь! Но Володя был за меня: «Она правду сказала!». А когда Василий был трезв, то принимал не иначе, как поставив бутылку на стол. И потому нам с детьми приходилось тогда сидеть во всяком обществе. И шутки нетрезвые, и безобразные анекдоты — все приходилось выслушивать. Я радовалась тому, что малыши еще не понимали смысла слов, оба сыночка тогда еще не говорили. Но на чуткого и восприимчивого ко всему Коленьку эта обстановка производила, видно, тяжкое впечатление.

Однажды Коля увидел умирающего слабого старика, похожего на скелет, обтянутый кожей. Его везли из больницы. Но дорогу замело снегом, машина до Слободы проехать не смогла, поэтому старика завели под руки на ночлег в наш дом. Коленька, как увидел умирающего, посмотрел на него пристально и закричал, завизжал, весь затрясся. Насилу мы его успокоили. Но с тех пор Коленька наш стал иногда кричать по вечерам. Это происходило тогда, когда его давно не причащали или было некому отнести малыша в церковь. И вот, около двенадцати часов ночи уже спящий ребенок просыпался с диким отчаянным воплем. Боясь этих страхов, мы с Володей ставили рядом с кроваткой Коли святую воду, клали Распятие, всю ночь горела лампада. Мы брали ребенка на руки, целовали, ласкали, но он бился, кидался в сторону, а кричал так, как будто его шпарят. Конечно, мы молились, кропили кругом святой водой, и шум прекращался. А на третьем году жизни, когда Коля уже начал говорить, я спросила его:

— Деточка, ну почему ты так кидаешься и кричишь, ты ведь всех будишь. Смотри, как у нас уютно, тихо, огонек пред иконами светится, папа и мама с тобою рядом. Чего ты боишься?

Все еще всхлипывая и прижимаясь ко мне, Коленька ответил, протянув ручонку в сторону:

— Там был серый дядя.

Мы с Володей понимали, что враг преследует нашего сынка. Я часто говорила мужу, что следует свезти Колю к мощам преподобного Сергия. Но я три года подряд рожала, так что или кормила младенца, или носила внутри. Поднимать увесистого Колю я не могла, а отец служил или уезжал на требы. Но вот Коля тяжело заболел.

Лето стояло жаркое, сухое. Я была уже хозяйкой, могла распоряжаться своим временем. После утреннего завтрака я брала своих троих детей и до обеда уходила с ними гулять на остров, что на пруду за усадьбой. Дома оставалась молодая нянька, которая и воды принесет с колодца, и пеленки постирает, и уберется, и суп нам сварит на плитке или керогазе (который мы тогда уже приобрели). А я легко шагаю через ложбину сухого пруда до быстрой извилистой речушки, которая тогда еще (после войны) не была запружена. На руках я носила восьмимесячную Катюшу, а рядом со мной бежали мальчуганы. В одном месте Любосеевка наша широко разливалась, образуя брод. Тут вода и до колен не доходила. В прохладную погоду я переходила воду в резиновых сапогах, а детей переносила по очереди. А в жаркие дни мальчики с удовольствием перебегали речку босиком, при этом брызгались, смеялись, баловались в прозрачных струях прохладной воды, как это свойственно детям.

Придя на остров, я расстилала широко одеяльце, сажала на него Катюшу. Двухлетний Симочка оставался стеречь сестренку, а я с Колей начинала искать землянику. Набрав немного, мы приносили ягодки малышам, которые с восторгом «клевали» их по одной штучке. Мы часто меняли места, искали тень, искали ягодники. А отходили мы с Колей всего на несколько шагов, чтобы нам слышен был зов Симочки: «Мама, колей (скорей)…, Катя…». Больше он еще сказать ничего не мог, но я понимала: Катюша сползла с одеяла и уже могла начать набивать себе в рот траву, шишки и т.п. Надо было спешить и снова водворять девочку на середину одеяла. Какие же счастливые это были часы: солнце, тепло, птицы поют, нигде ни души, только трое моих деток веселятся рядом.

Но в одно прекрасное утро Коля, бегая еще около дома, сказал, что у него сильно болит горло. Я посмотрела — горло красное. Смерила Коле температуру — тридцать восемь. Володя был дома. Если б это была ангина, то Коля не жаловался бы на боли постоянно. Но он плакал, тосковал, не находил себе места. Володя послал меня с ним к врачу. «Не скарлатина ли? Только не оставляй Колю там одного!» — сказал отец.

Автобусов тогда не было, мы шли три километра пешком по жаре. Утомились, сидим, ждем своей очереди к врачу. Медсестра обратила внимание на тяжелое состояние моего трехлетнего ребенка, пропустила нас скорее и ахнула: врач увидела сыпь за ушами Коленьки, определила — скарлатина. Нас немедленно выпроводили на балкон, раздались крики: «Инфекция, инфекция, скорее машину, везите ребенка в больницу!». Но надо было еще взять документы из дома, а поэтому я попросила водителя отвезти нас прежде домой в Гребнево. Не отпуская «скорой помощи», мы простились с Володей, взяли необходимое и тут же поехали. Коленька весь горел, но кататься в машине ему нравилось. Я старалась подготовить Колю к мысли, что он теперь надолго останется в больнице, пока не поправится. «Только с тобой!» — соглашался сынок.

Нас отвезли в Свердловку, так как близко инфекционного отделения не было. Ехали мы около часа. Вошли мы во двор, и я узнала, где начальство больницы. Я хотела добиться разрешения остаться с Колей. Но в корпус меня с больным ребенком не впустили — он был ведь заразный. Я с трудом упросила Коленьку посидеть в тени под кустиками, пока я вернусь. «Иначе нам придется расстаться», — объяснила я крошке. Он заплакал, но отпустил меня. Уж каких святых я не призывала себе на помощь, умоляя их помочь мне упросить врачей оставить меня с ребенком. Сначала они отказывались, говорили, что тут этого не полагается. Но когда я сказала, что мой ребенок очень нервный, по ночам кричит, тогда старший врач дал разрешение. Слава Богу! Я выбежала на улицу, ищу Колю. Вижу, наконец, его: сидит он на земле, прижавшись к забору, спрятавшись в кустах, как загнанная собачка, и горько плачет. Никто к нему не подходит, все от него шарахаются, он весь уже покрылся красной сыпью. «Сыночек! — Коля вскакивает, кидается ко мне: — Разрешили!».

Нас положили в отдельную палату, все койки в которой были пусты. Колюню обрили, переодели. Он вел себя тихо, боязливо поглядывая на меня, боясь, что я уйду. Сестры были удивлены, что я с сыном, но были вежливы и внимательны. В ту же первую ночь, около двенадцати часов, Коля дико закричал и начал кидаться от страха в стороны. Я достала из сумочки святую воду, мочила его головку, как всегда призывала Господа, старалась малютку успокоить. Прибежала сестра и ужаснулась. Когда Коленька снова заснул, она сказала: «Хорошо, что мать была с ребенком, я б не знала, что делать. Уж каких-каких капризных и крикунов к нам не поступало, но такой страх я вижу впервые». Я откровенно поговорила с сестрой, благо, она была верующая. Я сказала, что нечистый дух в полночь нападает на наше дитя, но мы надеемся, что с помощью Божьей это пройдет.

В больнице я пробыла пять дней. Температура у Коли спала, он начал вставать и играть с другими детьми. «Теперь Вы можете его спокойно оставить, он уже освоился, скучать не будет», — говорили мне няньки и сестры. Я со всеми в больнице подружилась, они были все верующие, милые, ходили в наш гребневский храм и любили моего дьякона. И так, рано утром, пока Коля спал, я уехала из больницы. Всю дорогу я плакала, так мне было жаль Колюшку. Но дома я была тоже нужна: у Катюшки начался понос, Володя был постоянно на службах, а с детьми оставалась пятнадцатилетняя нянька. Но она не растерялась. В Слободе нашла кормящую мать, которая согласилась давать свое молоко нашей больной дочурке. И вот няня Лида ежедневно ходила через речку и остров в Слободу за молоком. Детей она ни на кого не оставляла, но несла Катю на руках, а Симочка шел рядом. Да спасет ее душу Господь за то, что она не оставила нас в трудную пору.

До Свердловки, где лежал Коля, было «по птичьему полету» около двенадцати километров. Это был Володин «приход», то есть наше духовенство обслуживало этот рабочий поселок. Володя знал туда дорогу и тропинки через лес, он сам навестил Коленьку. Но сестры и няньки не советовали часто навещать детей, так как дети потом плакали и просились домой. А к больничному режиму дети быстро привыкали, оставались спокойны и веселы. Я это увидела, пока была с Колей. Вообще, пребывание в больнице было для меня хорошим уроком. Я познакомилась с режимом, необходимым в воспитании детей, увидела полезные навыки сестер при обращении с детьми. Скучая по Коле, я раза три еще ходила на Свердловку, шла часа три, отдыхая в лесу. Я собирала дорогой землянику, которой Коля был всегда очень рад. Я обещала сыночку, что за ним приедут бабушка с дедушкой и заберут его домой. Но через тридцать дней еще не вся старая кожица сошла с тельца ребенка, поэтому брать Колю в семью было еще опасно. Тогда мы решили на десять дней поместить Колю в Москве у моих родителей, чему они были очень рады.

Вот жертвенная любовь старичков: сами круглый год мечтают о Гребневе, о природе, а летом остаются на своей сырой квартире с внуком! В эти дни пребывания Коли в Москве я, наконец, упросила Володю съездить с Колей в Лавру к преподобному Сергию, приложить ребенка к раке с мощами, прося у Господа милости.

— Не забудь его покормить, вот тебе в карман кладу для Коли булочку, — сказала я.

Володя отправился. Они были на молебне, приложились к мощам преподобного Сергия и поехали опять в Москву. Когда уже сели в поезд, то отец вспомнил, что сынок давно не ел.

— Хочешь кушать? — спросил Володя.

— Да, очень хочу.

Отец подал ему булочку. Коленька говорил мне впоследствии: «Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее этой булочки! Так мне стало хорошо, так радостно, легко, когда я ел». Видно, благодать Божия через этот хлеб вошла в ребенка, ведь хлеб был в кармане, стало быть, касался раки со святыми мощами преподобного Сергия, когда отец и сам прикладывался, и сына поднимал к раке преподобного. И молитвами святого Коля наш поправился, больше нечистый дух не стал тревожить младенца, благодать Божия с этого часа хранила нашего первенца.