Среди покойников

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Среди покойников

Живя вблизи кладбища, дети наши привыкли равнодушно относиться к явлению смерти. Почти ежедневно мимо нашего дома или несли на руках гроб с покойником, или везли его в машине. Я слышала веселый крик: «Ура! Покойник! Машина в красных пеленках! Сейчас будет играть оркестр, будут звонить в колокола, а может, даже и палить. Мамочка, одень нас скорее, мы пойдем на кладбище!» — и вся компания бежала к храму.

Придя домой, дети хоронили куклу, коробки из-под обуви служили гробом, они брали алюминиевые крышки от кастрюль и били ими так, что звон стоял в ушах, трубили в бумажные трубы, стараясь повторить мотив траурного марша. Иногда хоронили кого-нибудь из своей компании: укладывали, закрывали расшитыми подушками, служившими венками из цветов, кадили, размахивая лампадкой на цепочках, пели «вечную память» и что умели. Часто до меня доносились окрики: «Лежи смирно, не садись, ты — покойник!». Но у «покойника» терпения не хватало, и игра прерывалась.

Однажды произошел такой случай. Жена церковного сторожа попросила у меня большое корыто. Прошло дня три, корыто мне понадобилось самой. Я послала в ограду (то есть к храму) своих двух старших мальчиков, которым было шесть и пять лет, надеясь, что у двоих хватит силенок донести тяжелое металлическое корыто. День был жаркий, все дети гуляли и, конечно, побежали вслед за Колей и Симой. Няня Маша натягивает уже веревки для белья под окнами, я снимаю наволочки с подушек, вдруг слышу пение детских голосов: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». И мотив тот, который бывает, когда несут покойника. Гляжу в окно и вижу целую процессию. Впереди идет трехлетний карапуз Петя, несет на голове дощечку, заменяющую ему крышку гроба. За Петей идет Коля, кадит консервной банкой на веревочке и во весь голос выводит слова молитвы. Четверо детей несут за углы корыто, в котором лежит Любочка. Все поют, но часто останавливаются, приказывают Любе лежать смирно, а она то и дело садится. Корыто выскальзывает из слабых ручонок, Люба качается, вот-вот вывалится…

— Маша, Маша, — кричу я в окно, — возьми скорее у детей Любку, они ее уронят, ушибут!

Маша летит, подхватывает двухлетнюю крошку на руки. Но ребята протестуют:

— Отдай «покойника»! — кричат они. — Кого же мы хоронить будем?! Дома меня малыши спрашивают:

— А почему у нас нет покойника? У других есть, а у нас нет…

— Вот и хорошо, что нет, ведь покойник — горе!

— Покойника зовут Горе? — спрашивают дети.

Но вот у нас умерла моя свекровь. Детям все было интересно и ново. Люди приходили и приносили цветы, в комнате служили панихиду, из кухни неслись вкусные запахи от готовящихся на поминки блюд…

— Вот и у нас покойник, — говорили дети.

— А тебе не жалко бабушку? — спросила я малыша. — Вот ее в землю закопают…

Последовал такой ответ:

— Это не бабушка, это в гробу — покойник. А бабушку нашу ангелочки на небо к Боженьке унесли, ей там хорошо, она там болеть не будет. Мы все уже это знаем, нам объяснили…

И не удержать детей от веселых игр! Живут они настоящим моментом, не помнят прошлого, не заботятся о будущем, здоровы, сыты, в тепле и радуют всех своими улыбками и лаской. Про их невинность сказал Христос: «Если не будете, как дети, то и не войдете в Царствие Небесное».

Однажды случилось моему пятилетнему Серафиму очутиться одному в склепе, среди старинных металлических гробов, в темноте и под землей. Симочка ничуть не испугался, а произошло это так. Делали наружный ремонт летнего храма. Внутри его всегда было очень сыро, так как вокруг он густо зарос высоким кустарником. Прелые листья и земля поднимались уже высоко вокруг кирпичных стен. Тогда отбросили эту землю и решили, как полагается, сделать отмостку, то есть крепкую дорожку вдоль стен. Уравнивая дорожку, наткнулись на сводчатый кирпичный бугор, который шел поперек полосы дорожки. Бугор был невысокий, сантиметров двадцать пять, на него не обратили внимания. А это был верх сводчатого узкого прохода, ведущего из-под алтаря храма в склеп — усыпальницу строителей и попечителей храма купцов Кондрашовых. Рабочие засыпали дорожку мелкими камушками, осталось только зацементировать отмостку.

Был теплый летний вечер. Я пошла в храм, взяв с собой трех старших детей. Праздник был небольшой, людей почти не было. В конце службы я разрешила детям выйти на улицу, погулять в ограде. На мальчиках были кремовые шелковые рубашки, расшитые «русским» крестиком внизу и на рукавах широкой пестрой полосой. Бабушка Зоя со мной всю зиму трудилась над этими вышивками, уж очень нам хотелось нарядить наших мальчуганов. Выхожу после всенощной к воротам ограды, меня ждет моя тройка детей, но в каком же виде? Все умазаны желтой глиной, головки в земле, ручки черные.

— Где вас носило? В могилу свежую, что ли, на кладбище? Ведь я вам велела из ограды без меня не выходить!

Коленька начал бойко мне рассказывать:

— Мы бегали вокруг стены храма, играли в «паровозики», бегали только по узенькой дорожке. Я — впереди, за мной Сима, а сзади Катя. И вдруг Симки не стало. Он, бегая, остановился на каком-то бугорке дорожки, подпрыгнул и провалился в землю. Слышу — кричит: «Ребята, я провалился!». — «Да где же ты?». А он: «Я под землей!». Мы с Катей пошли на его голос, видим — ямка небольшая чернеет, а из нее Симкин голос раздается. Я ему кричу: «Как тебя вытащить? Давай руки!». А он в ответ: «Здесь глубоко, я до дырки не достаю. Я сейчас на гроб заберусь, тогда, может быть, и до верха достану». Мы с Катей легли на землю, руки ему свои протягиваем в дыру. Сима за них уцепился, стал подтягиваться, так мы его и вытащили. Ух, тяжелый!

— Ну, молодцы, спасли братца. Пойдемте скорее мыться да переодеваться, как поросята ведь вымазались, «обновили» рубашечки.

— Нам не до чистоты было, мамочка: уж очень там кругом темно, гробы вокруг стоят… — сказал Симочка.

— А ты не испугался? — спрашиваю.

— Да ведь я не один был, а то бы испугался.

— Вот так-то, сынок, — говорю, — Господь никогда не оставит: и из-под земли тебя вынет, только надейся в жизни на Него.