«Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974)

«Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974)

Картине «Свой среди чужих, чужой среди своих» предшествовала повесть «Красное золото», которую мы написали вместе с Эдуардом Володарским. Сюжет ее был навеян небольшой заметкой в «Комсомольской правде», рассказывавшей историю путешествия из Сибири в Москву поезда с золотом, реквизированным у буржуазии, о том, как оно было захвачено белогвардейской бандой, переходило из рук в руки, пока наконец не было отбито чекистами.

Нам хотелось показать все, что, как нам казалось, мы умели. И мы делали это с огромным воодушевлением и риском. Оттого кому-то может показаться, что картина слишком перегружена сюжетными поворотами и трюками, с чем я лично согласиться не могу. Думаю, большинство зрителей тоже.

Картина «Свой среди чужих…» выражала то ощущение жизни, которое было присуще мне тогда, мой темперамент, мое понимание кинематографа. Это был единственный раз в жизни, когда я писал роль для себя (обычно я никогда этого не делаю и снимаюсь по необходимости).

Нам еще нечего было отстаивать, мы завоевывали новое пространство. Отстаивать всегда сложнее. А когда ты идешь в неизведанное и не оглядываешься, это дает замечательное ощущение азарта и свободы. В этой картине мы доказывали себе и другим, что мы все умеем.

Была команда, которая рисковала: оператор Паша Лебешев, художник-постановщик Саша Адабашьян (потом мы с ним стали писать сценарии). Я снял все за восемь недель. Мы были очень раскованны, верхом на лошадях, драки и прочее…

Надо сказать, что мы абсолютно не стеснялись и не боялись заимствований. Всё, что мы успели посмотреть во ВГИКе, Белых Столбах: и Джона Форда, и Цинамена, и особенно Серджио Леоне, – всё шло в дело. Причем, как бы мы ни были очарованы американской и итальянской школой вестерна, основой все равно оставался русский кинематограф, в частности Барнет или братья Васильевы.

Жанр был определен с самого начала, и время Гражданской войны идеально для него подходило.

Жанр вестерна, сказки, мелодрамы – чистый, очень определенный. Мне вообще нравится чистый жанр. Допускаю, что кому-то его рамки кажутся тесны и скучны. Но для меня именно в жанровости всегда есть повод для разведки неизведанных глубин. В самом развитии того или иного жанра невольно ищешь нечто такое, что его преобразит, сделает совершенно иным, непривычным светом высветит привычное.

Лаконичные беседы Шилова и ротмистра Лемке, гениально сыгранных Юрой Богатыревым и Сашей Кайдановским, о «разумном» эгоизме и «кретинском» бескорыстии, о том, почему одному из них во всем препятствует, а другому помогает Бог… Буквально «апостольское» поучение Шилова для басмача Каюма (К. Райкин)… – все это и возводит привычный, казалось бы, вестерн до уровня философской притчи. Причем, заметьте, все эти эпизоды – не «вставные номера», все они – естественные части сюжета, моменты тех самых поворотных событий, которые и полагаются «вестерну».

Юрий Богатырев в роли Егора Шилова

Именно за новые находки в устоявшемся, казалось бы, жанре тогда нас и шпыняли в прессе. Упрекали и в нереалистичном изображении Гражданской войны. Например, говорили, что атаман банды не расхаживал, как американец, в пальто и шляпе, что не применялся в те годы и дисковый ручной пулемет.

Хотя точно известно, что британский ручной пулемет «льюис» был изобретен еще в 1913 году, активно использовался как в ходе Первой мировой войны, так и нашей «гражданки». О чем речь, если «льюисами» была вооружена вся личная охрана батьки Махно!

Но такова сила штампа! Если ни в одном из других фильмов о Гражданской этот пулемет не снят, а всюду на своих колесиках катается незабвенный «максим» (мода на него в наших картинах о революции и «гражданке» пошла, видимо, с легкой руки братьев Васильевых, снявших гениального «Чапаева»), стало быть, ничего другого там и не было, убеждены кинокритики.

Пальто и шляпа? Но их носит не казачий атаман и не вожак восставших крестьян под Тамбовом. Он бандюган (судя по манерам, из интеллигентной семьи, чье благополучие было сметено революцией), так что ходить мог в чем угодно, хоть в дамской шляпке с вуалью. Там все могло быть.

Кстати говоря, вся одежда Брылова была реконструирована по фотографиям того времени. Конечно, налет вестернизации был, зачем отрицать?

Но основная мотивация и движущая сила главных героев «Своего среди чужих…» равно чужда как устремлениям гордых наездников из вестернов Серджио Леоне, так и фантастической мечтательности о «светлом будущем» героев советских боевиков на тему Гражданской войны.

Движущая сила героев моего фильма – сила мужского братства, высокий дух любви к своим друзьям, желание спасти их. Оправдаться перед ними и во всем их оправдать, чтобы снова обрести. Вернуться наконец «к своим», в «свой мир» или умереть, ибо нет смысла жить в «чужом мире», где нет верности и щедрости, любви и чести.

«Положи душу за други своя». Эти не истребимые ничем в России мужское братство и душевная щедрость пробиваются через барьеры тотального недоверия людей друг к другу, которое рождено было разломом общества, революцией и Гражданской войной.

И я счастлив, что мне удалось сказать об этом аж в далеком 1974 году, в пору цветения самой «развесистой клюквы», которую тогда выращивали многие строго вдоль линии партии.

Никита Михалков в роли Александра Брылова

Что же касается Гражданской войны, вся она – уже по какому-то неписаному правилу – обязана была являться на экранах в некой «романтической дымке». Все коллизии Гражданской, все ее герои и антигерои уже стали к тому времени монолитной и неоспоримой мифологией. У меня не было (и не могло быть тогда!) задачи ее разрушить. И я изначально решил для себя, что снимаю фильм не про красных и белых…

Может быть, отчасти и этим объясняется столь долгая зрительская любовь к этой картине…

Я помню свой азарт, мне тогда хотелось всего сразу: и снимать, и играть, и на лошади скакать. Брылова я даже не играл – это все пропелось, просвистелось. Мы как-то очень легко снимали этот фильм. Не было нажима, напряжения, страшных судорог, без чего просто не могут представить себе съемки многие режиссеры. (Изображают этакий тяжелый подъем бревна, которое в итоге так бревном и остается.) Было тяжело физически, но мы не замечали этих трудностей, не останавливались, не зацикливались на них, а просто перескакивали через них.

Александр Кайдановский в роли ротмистра Лемке и Никита Михалков в роли есаула Брылова

Хотя… сколько проблем было! Чего стоит сцена ночного ограбления поезда. Отсняли, а потом вдруг оказалось, что все это брак. Негатив как будто вилкой поцарапали. Переснимали потом, уже в Баку.

Основная часть съемок прошла под Грозным, в Чечено-Ингушетии. Сегодня представить это невозможно. Все знакомые места разрушены, сожжены. А тогда мы там гуляли, выпивали… и ничего не боялись. Я там по склонам кувыркался, Райкин с Богатыревым прыгали со скалы в горную речку. А глубину этой горной реки даже измерить невозможно – шест сносит течением. Мы опускали железный рельс, проверяли, глубоко ли. Показалось сперва, что глубоко, а оказалось после, что и рельс течением сносило.

Мы шли на опасность, не зная, что это опасность. И это считывается с кадра. Это чудесно перешло в само дыхание фильма.

На плоту в погоне за народным золотом – связанный Лемке (А. Кайдановский), Шилов (Ю. Богатырев) и Каюм (К. Райкин)

Все-таки каскадеры у нас выполняли какие-то трюки. Но и с ними однажды смешная история случилась. В обеденный перерыв группа каскадеров обсуждала сцену ограбления поезда: как надо прыгать на поезд, с какой скоростью он должен идти, как лошади должны скакать. И все это долго, обстоятельно. А моя «банда», то есть групповка и массовка, которым предстояло «брать поезд» на средних и крупных планах, состояла вся из местных. (Не знаю, остался ли в живых кто-то из них?..) Там был молодой красавец с пышными усами. Едва заслышал он разговор каскадеров, вскочил на коня, догнал поезд, который шел в депо «на обед», сиганул с седла на поезд, потом спрыгнул обратно в седло и, усмехаясь, вернулся на место.

Каскадеров это просто подкосило. Они-то, видимо, затеяли весь этот разговор с администрацией с «известной целью» – готовили себе плацдарм, чтобы начать качать права и поднимать цены. А тут какой-то «туземец», отложив недоеденный арбуз, легко проделал трюк, за который они требовали сумасшедших денег.

Александр Калягин в роли железнодорожника Ванюкина

У меня тогда много местных снималось. Отчаянные ребята. Приходят, спрашивают: «Оружие вы будете давать или нам свое принести?»

Помню, построили мы массовку, рассчитали на первый-второй. Сказали: первые – пассажиры ограбленного поезда, вторые – разбойники. Чеченцы все из «первых» ушли тут же в разбойники. Один сказал: «Меня грабить? Вы что?» Для них это было оскорбительно.

Что больше вспоминается сегодня, сорок лет спустя? Легкость поразительная, безоглядная легкость, когда карабкаешься на отвесную гору и даже не думаешь, долезешь до вершины или нет. Замечательное, безрассудное ощущение полета…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.