V.II. Чужой среди своих
V.II. Чужой среди своих
И еще по поводу «трех откормленных комсомольцев». Процитирую «Книгу мертвых» Эдуарда Лимонова:
«Помню, Боровик устроил для меня ужин в „кооперативном“ (или тогда уже говорили, частном“?) ресторане на Лесной улице. Тогда этот ужин не показался мне необычным, но сейчас, когда больше половины его участников мертвы, этот ужин выглядит в ином свете. Мертвенно-бледным кажется он мне, ужином мертвецов. Боровик с женой приехали за мной на машине и привезли в ресторан. Сам зал ресторана находился в полуподвальном помещении, столиков было немного. Было в изобилии мясо и много зелени — свежие помидоры, огурцы, лук, кинза… Я плохо разбирался тогда в персоналиях России, я не знал, кто есть кто, и потому не мог оценить тогда, какая там компания собралась. Долго я там не пробыл, у меня был ранний утренний авиарейс в Париж. Помню, что провожать нас вышел длинноволосый, как мне показалось, пегий человек в очках. Он сказал, что клятвенно обещает, что пригласит меня на свое телевизионное шоу. И дал мне визитку, а я, вежливый, продиктовал ему свой телефон там же, у входа в ресторан. В квартире на Герцена я поглядел на визитку. Там значилось: „Листьев Владислав“. Позднее, когда он погиб, я пытался осмыслить его смерть и понял, что значения его смерти мне не понять. Я полагаю, он был неоригинальным и нетемпераментным тележурналистом. Скажем, Невзоров в свое время был много более интересным тележурналистом. Его репортаж, где он сует микрофон умирающему от ранения в живот молодому бандиту с калмыцкой физиономией, вызвал, помню, зависть французских коллег. Часть репортажа продемонстрировало французское телевидение, по-моему, канал „Арте“ с завистливой ремаркой, что в прекрасной Франции показать такое французу не позволили бы власти, блюдущие нравственность граждан. Невзоров чуть ли не жмет на живот умирающего и спрашивает: „Больно?“ А парень вдруг тут же и преставился. Последний хрип, конвульсия. В сравнении с такими репортажами Листьев — мыльный пузырь». Конец цитаты, очень характерной. Снова — о том, что Влада считали номенклатурным «сынком», хотя он был выходцем из пролетарской семьи и всегда это помнил. Помню свой первый визит в студию «Взгляда» (еще не в качестве ведущего, а лишь как гостя-журналиста). Меня тогда «допрашивали» Люби и Лист, что-то там было про дачи горбачевские и привилегии номенклатуры. Когда я упомянул про «золотую молодежь», Влад достаточно жестко напомнил мне, что мой отец — советский писатель. В презумпции того, что фронтовые писатели в СССР были привилегированной кастой и пользовались благами системы. То есть Листьев всегда помнил, кто он и откуда и, возможно, именно поэтому никогда не был дружен со своими партнерами из первой тройки (Захаровым и Любимовым).
Анатолий Лысенко говорил:
— Во «Взгляде» Влад был аутсайдером. На него не ставил никто. Он не был лидером, был нормальным парнем, гуленой. Таких, как он, было тогда невероятное количество в Домжуре. Они пили пиво, сидели, кадрились, уезжали с девочками, возвращались и снова пили. Он уходил от жен фантастически: в одних тренировочных штанах. Альбинка пробудила у Влада честолюбие. Он стал доказывать, что не третий в «тройке».
Но тот же Лысенко в Нижнем, во время мастер-класса для слушателей учебного центра «Практика», где проходят профессиональную переподготовку работники региональных телекомпаний со всей страны, рассказывал Ирине Панченко:
— Когда появился «Взгляд», начальство задавало мне два вопроса. Первый — почему они друг друга перебивают? Как можно перебивать в эфире, на советском телевидении? Все должно быть отрепетировано, все должны быть в галстуках, пуговицы застегнуты. А второй — почему они все евреи? Я отбивался: какие евреи, у них же у всех отцы из системы ГРУ, Главного разведывательного управления. Отец Захарова — резидент в Африке, про Любимова-старшего все сейчас знают, у Листьева — начальник отдела в Атомпроме.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.