Чужой среди своих

Чужой среди своих

Человек благородный – везде отщепенец

Для своих соплеменников и соплеменниц.

Абу-ль-Ала аль Маарри (973—1057)

Иллюзий о ближайшем будущем России я не питал. Когда после распада Советского Союза группа гарвардских иммигрантов попросила меня частным образом поделиться мыслями на этот счет, я сказал, что с всемирно-исторической точки зрения крушение «империи зла», возможно, и является благом, но для ныне живущего и следующих двух-трех поколений это – величайшая историческая катастрофа. Беда не в том, что рухнула нежизнеспособная империя, а в том, что очень долго все в ней будет только разваливаться, причем в республиках, за исключением Прибалтики, жизнь будет значительно хуже, чем в России. Молодежь с этим как-то справится, а пожилые люди в новой жизни себя так и не найдут.

Вернувшись домой, я нашел свой письменный стол, хотя и поврежденный постоянными протечками сверху, на месте. Зато все остальное стало чужим. Оказалось, что ни мои знания, ни моя работа, ни я сам никому не нужны. То, что снаружи выглядело как экономические реформы, изнутри напоминало самое большое, и притом публичное, ограбление в мировой истории. Гайдар и Чубайс, за которых я голосовал и без которых, я в этом абсолютно уверен, всем нам было бы еще хуже, воспрепятствовать этому не могли. А как только благодаря высоким ценам на нефть экономическое положение страны слегка стабилизировалось, начался новый передел собственности и власти.

Заниматься наукой в 1990-х годах было, мягко говоря, трудно. Зарплата главного научного сотрудника РАН в 1993 г. была ниже прожиточного минимума (на нее впервые стало можно прожить лишь в 2007 г.). Набор сборника моих избранных сочинений, подготовленный в издательстве «Педагогика», был рассыпан. Издавать новые книги было не на что. Работа по этнографии детства прекратилась. Добывать гранты я не умел.

В экспертной комиссии фонда Сороса мою заявку на составление практически готовой хрестоматии переводов «Стереотипы и предубеждения» (речь шла о социальной психологии фашизма, антисемитизма и других не менее актуальных вещах) мой старый друг и его заместитель, тоже очень хороший человек, дважды (!) потеряли, а меня полтора года уверяли, что решение вот-вот состоится. Я узнал об обмане от посторонних людей. Тут не было злого умысла: у моего друга и коллеги были собственные трудности, в том числе со здоровьем, так что наши личные отношения от этого не пострадали. В конечном счете это даже пошло мне на пользу, заставив понять, что нужно рассчитывать лишь на собственные силы. Но погибла важная работа, а такой жизненный опыт стоил двух тяжелых депрессий, из которых меня вывели французские антидепрессанты. Одно разочарование сменялось другим, порождая апатию и отвратительное чувство жалости к себе. Подобно многим моим ровесникам, в славном новом мире дикого первоначального накопления я чувствую себя посторонним и беспомощным.

Но если продолжать работу, – а ничего другого я не умею, – что-нибудь все равно получится. В 1990-е годы я пытался организовать большую серию переводов новейшей западной научной литературы. Идею поддержал вице-президент Академии Наук В. Н. Кудрявцев, но ее не удалось осуществить из-за неповоротливости издательств и отсутствия денег, так что все мои усилия были потрачены впустую. В дальнейшем эта работа пошла без моего участия, с помощью западных правительств и фондов. К сожалению, многие публикуемые переводы – плохого качества и не сопровождаются необходимыми научными комментариями, но все-таки западные исследования, и не только классика, стали людям доступны.

Несмотря на катастрофическое обнищание интеллигенции и отсутствие денег на научные исследования, идеологическая свобода способствовала оживлению духовной жизни. Во всех областях знания, с которыми я более или менее знаком, появилось множество талантливых молодых (по моим меркам) авторов, публикуется огромное количество интересных книг, журналов и т. д. К сожалению, эти издания зачастую невозможно достать (библиотеки комплектуются безобразно) или некому читать. Кроме того, проблематичными стали профессиональные критерии качества. В советское время «научность» часто отождествлялась с идеологической «правильностью». Когда этот критерий рухнул, плюрализм мнений сплошь и рядом оборачивается интеллектуальным беспределом. Тем не менее 1990-е годы сыграли в развитии отечественного обществоведения и наук о человеке определенно положительную роль, а современные попытки вернуться к административным методам контроля – это шаг назад. На первый план снова выходят не интеллектуальные, а идеологические, причем весьма примитивные, критерии. «Самое холодное из всех холодных чудовищ», как называл государство Фридрих Ницше, не нуждается в критическом обществоведении, ему нужна лишь пропаганда и техника манипулирования людьми. Ничего, кроме неприятностей, общество от этого не получит.

Главной моей научной работой в 1990-х годах стало эмпирическое исследование сексуального поведения подростков, без знания которого невозможно выработать стратегию их образования. При моем участии было проведено три крупных опроса подростков и юношей.

Опрос 1993 г. (руководители В. Д. Шапиро и В. В. Червяков) охватил 1 615 учащихся седьмых – одиннадцатых классов, в возрасте от 12 до 17 лет, из шестнадцати средних школ и восьми профессионально-технических училищ Москвы и Санкт-Петербурга. Это был первый в истории России сексологический опрос школьников такого возраста.

Опрос 1995 года (руководитель проекта – В. В. Червяков) охватил 2 871 16–19-летних не состоящих в браке юношей и девушек в Москве, Новгороде, Борисоглебске и Ельце. Анкета содержала вопросы об обстоятельствах сексуального дебюта, первом и последнем сексуальном партнере, общем числе партнеров, опыте мастурбации и т. д. Деньги на осуществление проекта дал фонд Макартуров – в результате героических усилий американского профессора Генри Дэвида, на которого произвела впечатление моя грустная лекция в Национальном институте здоровья в Вашингтоне в 1992 г. Генри настойчиво доказывал американским фондам, что сексуальное поведение юных россиян – социально важный вопрос. Фонды Форда и Рокфеллера отказали, а фонд Макартуров помог.

Третий опрос под руководством В. В. Червякова (я консультировал его по составлению анкеты) был проведен в начале 1997 г. как часть социологического мониторинга в рамках проекта сексуального просвещения российских школьников под эгидой ЮНЕСКО. Опрашивались школьники седьмых – девятых классов, их родители и учителя (шестнадцать школ из восьми регионов). Для компьютерной обработки было отобрано 4 000 опросников, заполненных школьниками, 1300 – родителями и 400 – учителями. Результаты этих опросов опубликованы в серии статей и обобщены в моей книге «Подростковая сексуальность на пороге XXI века», написанной и изданной по гранту Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ).

Параллельно научной работе я занимался популяризацией сексологических знаний, опубликовав множество статей, несколько популярных книг – «Вкус запретного плода» (1992 и 1997), лекции «Введение в сексологию» (1999) – и учебное пособие для вузов «Сексология» (2004). К сожалению, до массового читателя серьезные книги практически не доходят, так что ни реальных денег, ни морального удовлетворения, не говоря уже о практических результатах, эта работа не дает.

Политически я также оказался в изоляции. Политики демократического и либерального направления сексологическую проблематику не понимали и даже боялись ее. Егор Яковлев, с которым у меня были издавна прекрасные личные отношения, став главным редактором «Московских новостей», первым делом снял из номера мою уже набранную статью по проблемам сексуальной культуры: «Для Кона это слишком мелко!» Они охотно печатали мои статьи и интервью по вопросам политики, но не по вопросам пола. Хотя, на мой взгляд, эти сюжеты отнюдь не были камерными. В 1991 г. «Московские новости» не напечатали специально для них написанную статью с анализом предоставленных мне Юрием Левадой свежих данных опроса общественного мнения, которые свидетельствовали о провале начатой КПСС антисексуальной истерии. Я смог напечатать этот материал только шесть лет спустя в книге «Сексуальная культура в России». В 1994 г. «Известия» не опубликовали заказанную и принятую редакцией статью «Секс как зеркало русской революции»: редакция почему-то сочла, что статья с таким названием предназначена для раздела «Частная жизнь» (!), который был перегружен. Между тем тогда обсуждение этих вопросов было своевременным, а в декабре 1997 г., когда те же «Известия», но уже с другим редактором, напечатали мою статью «Не говорите потом, что вы этого не знали. Подростки и сексуальная контрреволюция», это было уже махание кулаками после драки.

Короче говоря, людям, которые политически являлись моими единомышленниками, моя тематика казалась мелкой, второстепенной и одновременно – опасной. Когда в конце 1996 г. в стране начался антисексуальный крестовый поход, мне стало ясно, что социально (то есть практически) эта работа в России востребована не будет, тратить время и силы на то, чтобы из болота тащить бегемота, бессмысленно.

Лично для меня в этом не было ничего неожиданного, этюд «Сизифов труд» я написал в 1984 г. А так как мои научные интересы никогда не ограничивались сексуальностью, достаточно было изменить приоритеты. С 1999 г. центром моей работы стал глобальный проект «Мужчина в меняющемся мире», на выполнение которого я получил индивидуальный грант от фонда Макартуров (1999–2000), а затем два гранта от РГНФ. Об этой работе я расскажу немного позже.

Но «закрыть» тему, в которой заинтересована добрая половина населения страны, не так легко, это не рукопись, которую можно просто сдать в макулатуру. Поскольку мое имя постоянно упоминалось в связи с сексуальным образованием, оно стало чем-то вроде интеллектуального секс-символа, и поляризация массового сознания в этом вопросе стала проявляться и по отношению ко мне лично, причем ни для любви, ни для ненависти людям вовсе не требовалось меня читать или слушать.

Первые публичные нападки на меня начались в связи со скандалом вокруг проекта школьного сексуального просвещения (его история подробно описана в моих книгах), руководство которым мне приписали (на самом деле я имел отношение только к социологическому мониторингу). Я стоял перед выбором: 1) сотрудничать с людьми, которые заведомо ничего позитивного делать не будут, 2) молча отойти в сторону, 3) громко хлопнуть дверью. Мне было ясно, что без сексуального образования Россия не справится с последствиями сексуальной революции, поэтому и занял жесткую принципиальную позицию.

При обсуждении этих вопросов на круглом столе и Президиуме РАО весной 1997 г. выступления большинства академиков были не более конструктивными, чем речи священников. Академики заменили ссылки на моральный кодекс строителя коммунизма апелляцией к православной морали и «национальным нравственно-этическим представлениям и традициям народов России», но их нежелание и неспособность смотреть фактам в глаза остались прежними. Указав на недостатки так называемого проекта ЮНЕСКО и предложив министерству приостановить его реализацию, Президиум РАО поставил задачу «выявления оптимальных форм и методов нравственного воспитания школьников, включающего элементы полового воспитания» (оппортунистическая формулировка начала 1960-х годов, в 80-е уже вводили курс этики и психологии семейной жизни). Правда, тогдашний президент РАО А. В. Петровский недвусмысленно отмежевался от попыток клерикализации российской школы и возвращения к бесполой педагогике недавнего прошлого, но общий тон обсуждения был, безусловно, охранительным. Люди говорили, чего не надо делать, не предлагая ничего конструктивного.

Просидев и выступив на трех посвященных этой теме заседаниях РАО, я понял, что реального дела там не будет, его заменят пустые споры о соотношении «полового воспитания» и «сексуального просвещения». Попусту тратить время или идти на беспринципные компромиссы, вроде предложенной академиком Д. В. Колесовым замены права подростков на получение сексуальной информации «правом на незнание», нелепо. Разговоры, идущие у нас на эти темы с 1962 г., я считаю, грубо говоря, словоблудием, которым взрослому человеку и ученому заниматься невместно. В письме, переданном В. В. Давыдову 12 апреля 1997 г., я поставил точки над i и откровенно сказал коллегам, что думаю (на заседаниях я выражался более резко):

Вице-президенту Российской Академии Образования

В. В. Давыдову

Уважаемый Василий Васильевич,

ознакомившись с постановлением Президиума РАО от 28 марта 1997 г., в котором задача сексуального просвещения школьников подменяется их нравственным воспитанием с «элементами полового воспитания», сообщаю Вам, что я не согласен с этим решением и не могу участвовать в созданных на его основе Проблемном совете и рабочей группе. Я не являюсь специалистом «по выявлению оптимальных форм и методов нравственного воспитания школьников», а формулировка об «элементах полового воспитания» отбрасывает нас к началу 1960-х годов.

Свою принципиальную позицию по этим вопросам я неоднократно высказывал как в РАО, так и в средствах массовой информации.

Почти все мои многолетние исследования в области сексологии, гендерных проблем, психологии, социологии, антропологии и истории сексуального поведения и сексуальной культуры осуществлялись вопреки официальной советской идеологии и вне государственных структур. Похоже, что в этой области мало что изменилось.

Если какие-либо государственные или общественные структуры наконец поймут, что этим нужно заниматься всерьез, на уровне XXI, а не XIX века, и востребуют мои профессиональные знания, я готов помогать им в качестве независимого эксперта.

Академик РАО, действительный член Международной Академии сексологических исследований

И. С. Кон

Москва, 11 апреля 1997 года

С тех пор ни РАО, ни Минобразования по этим вопросам ко мне не обращались, хотя официальный научно-теоретический журнал РАО «Педагогика» в 2003 г. опубликовал мою острокритическую статью о состоянии нашей сексуальной культуры. Свою позицию я подробно изложил в ряде газетных статей, включая вышеупомянутую статью в «Известиях».

Время подтвердило мою правоту. В последних программных документах РАО, даже специально посвященных здоровью подростков, сексуальное просвещение вообще не упоминается. В условиях эпидемии ВИЧ и заболеваний, передаваемых половым путем (ЗППП), это молчание выглядит, мягко говоря, странно, но клерикализация российской науки и образования делает его вполне понятным.

Естественно, моя позиция вызвала эскалацию нападок. 30 января 2001 г. у меня была открытая публичная лекция в лектории МГУ на тему «Мужчина в меняющемся мире». Несмотря на студенческие каникулы, в зале собралось много людей, в том числе профессуры. Лекцию открыл ректор МГУ академик В. А. Садовничий. Сразу же после ее начала в разных концах аудитории поднялись 20–30 молодых людей бандитского вида, которые развернули плакаты типа «Вон Коня из МГУ» и лозунги гомофобного характера. Поднятый с помощью специальных инструментов шум не позволял говорить. Затем стали взрывать петарды, зал наполнился дымом, кто-то бросил в меня кусок торта. Все это снимали приглашенные хулиганами фотографы и операторы. «Нормальных» журналистов в зале не оказалось, скандала никто не ожидал, да и лекция была не о гомо– или какой-либо другой сексуальности, а о социальных проблемах маскулинности.

Это была откровенно заказная, проплаченная акция, участники которой не имели никакого отношения к МГУ. Сорвать лекцию им не удалось. Ни меня, ни аудиторию хулиганы не испугали. Все восприняли это как обыкновенный фашизм, который мы до сих пор видели только в кино, а теперь увидели воочию. После того как ректор вызвал милицию, одного из хулиганов задержали, остальные сбежали, а лекция была продолжена и спокойно завершена.

31 января информация об этом событии появилась в российском и международном Интернете. Экстренный выпуск № 19 социологического бюллетеня http://www.isn.ru/sociology/bulletin/19.rtf поместил обращение: «Уважаемые коллеги! То, что произошло с 30 января 2001 года на лекции профессора Игоря Кона в Московском Государственном Университете, случай беспрецедентный. Мы уверены – случившееся должно стать известным не только людям, лично знающим и уважающим И. Кона, но и более широкой социологической общественности России и других стран, в которых распространяется наш Бюллетень».

На этом история не закончилась. 8 февраля, когда я спокойно работал дома, мне позвонил снизу, от вахтерши, начальник районного угрозыска и сказал, что им сообщили о предстоящем взрыве и что под моей дверью действительно лежит подозрительный сверток, поэтому до приезда розыскной собаки я не должен подходить к дверям. Кинологи установили, что это лишь муляж взрывного устройства. Кроме того, на моей двери была намалевана звезда Давида, а на стене – «дьявольское» число 666. Милиция обещала начать расследование. Тем временем засветился и заказчик акции: фундаменталистская православная газета «Жизнь» опубликовала статью о скандале в МГУ, как негодующие студенты устроили бойкот нехорошему человеку, с двумя фотографиями. Спрашивается, откуда они их взяли, если «нормальной» прессы там не было? Милицию это не заинтересовало.

9 февраля мне позвонил анонимный «доброжелатель», который был полностью в курсе того, чем и как сделаны надписи на стене, и сказал, что, если я хоть что-нибудь напечатаю об этой истории, меня неотвратимо ждет жестокое убийство, приговор уже вынесен и будет приведен в исполнение автоматически. Подобные звонки повторялись несколько раз. Милиция эту информацию проигнорировала, но она появилась в Интернете, «Московском комсомольце» и петербургском «Часе пик». Заметка в «МК» называлась «Тортом по сексу. Фашиствующие отморозки решили “лечить” нашу мораль», а питерский еженедельник вынес на первую полосу лозунг «Бей академиков, спасай Россию!» Снимки моей разукрашенной стены появились на экране ТВ (программа «Времечко»), а затем и на страницах нескольких крупных европейских газет. Стали звонить встревоженные друзья и коллеги (преимущественно социологи, остальные Интернетом не пользовались, причем соотечественники старались поддержать мое гражданское мужество, а западные коллеги, с присущим им индивидуализмом, который у нас ассоциируется с равнодушием, просто советовали беречься).

Так как человеческая жизнь в Москве ничего не стоит, – в тот год беспричинно убили нескольких видных ученых, и ни одного преступника так и не нашли, – ни тревожиться, ни беречься я не стал, а спокойно продолжал работать. Цифры 666 при ремонте лестницы закрасили, а звезда Давида красуется на дверях по сей день, напоминая мне и моим гостям, в какой замечательной стране мы живем.

На этом травля не закончилась. В мае 2002 г. на одном из православных сайтов, а затем и в печати появилось объемистое (74 страницы, тираж 5 000 экз.) «Заключение по содержанию, направленности и фактическому значению публикаций академика И. С. Кона», подписанное неизвестными мне профессорами: юристом М. Н. Кузнецовым, филологом В. Ю. Троицким и генетиком А. А. Прозоровым. (Позже я узнал из Википедии, что все трое известны радикальными выступлениями в духе ультрапатриотизма и православного фундаментализма.) В этом заключении утверждалось, что все работы означенного академика никакого отношения к науке не имеют, а сам он просто коммунистический пропагандист, «этнокультурный содомит» и враг всего, а не только прогрессивного, как сказали бы в советские времена, человечества: «В целом, публичную деятельность И. С. Кона, по существу, можно считать активно ведущейся информационно-психологической войной, преступной деятельностью, направленной против детей и молодежи, против традиционных духовных ценностей России, против общественной морали и важнейших социальных институтов в российском обществе»[21]. Эту брошюру мне купили за тридцать рублей в моем собственном институте, она продолжает тиражироваться на разных Интернет-сайтах.

На общем собрании РАО распространялась листовка «Их разыскивает милиция» с моим портретом как человека, который является руководителем подрывного проекта сексуального просвещения (читай: развращения) российских школьников и т. п. А после того как, поддержав введение законов, запрещающих производство и распространение детской порнографии, я одновременно высказался против повышения легального возраста согласия, считая, что это не повысит сексуальную безопасность подростков и будет способствовать росту коррупции правоохранительных органов, меня стали заодно называть педофилом или защитником педофилов (между прочим, так писала «Новая газета»). В общем, все по рассказу Марка Твена «Как я баллотировался в губернаторы».

Впрочем, я оказался в очень хорошем обществе. В опусе И. Медведевой и Т. Шишовой «Оргия гуманизма» (2004) к числу врагов народа причислен Нобелевский лауреат по физике академик В. Л. Гинзбург, который выступает против клерикализации российского образования и вдобавок подписал «Гуманистический манифест 2000», созданный инициативной группой выдающихся людей мира, «полагающих, что подлинный гуманизм может быть развит только на научной основе, исключающей мистику и религию». Анафеме предается и бессменный ведущий телепередачи «Очевидное—невероятное» С. П. Капица, осмелившийся пригласить меня для обсуждения проблем сексуальной революции ХХ в. и поддержавший необходимость сексуального образования школьников, а также другие российские «подписанты», включая нескольких академиков и нобелевских лауреатов.

Когда меня спрашивают, почему я не реагирую на нападки, даже когда меня объявляют платным агентом ЦРУ, я отвечаю, что отношусь к ним по-французски, в духе известного анекдота:

– Какая разница между русским и французом?

– Француз никогда не скажет: «Понюхайте, как это воняет!»

Эти тексты могут быть любопытны с точки зрения истории болезни авторов, но нюхать их не стоит, а доносы, адресованные ФСБ, там и должны рассматриваться. Кроме того, я разделяю сформулированный Огюстом Контом принцип церебральной гигиены, который можно также передать словами А. С. Грибоедова: «Я глупостей не чтец, а пуще – образцовых».

Тем не менее угрозы и нападки показали мне, что, несмотря на сдвиг моих научных интересов, совсем бросать сексологическую проблематику не следует. Важным аспектом моей работы стал Интернет.