Семейные хроники

Семейные хроники

Эта рубрика появилась в «Вич-инфо» в том первом номере, который я вела в качестве ведущего редактора, еще работая в «Декамероне». Журналистские расследования — самый трудный и неблагодарный жанр в нашей профессии. А уж проводить расследования частной жизни людей — тем более знаменитых — это не просто адский труд, на это нужны еще и особые способности — и такт, и нюх, и смелость, и — главное — желание. В нашей редакции всеми этими качествами обладал только один человек — Сайкина. Конечно, ее надо было настроить на эту работу, пожалеть, похвалить, подставить жилетку для жалоб и слез — и тогда она шла, как танк, и остановить ее было практически невозможно.

Историю про Шпаликовых она мне рассказала давно — когда мы еще работали в докризисном «Успехе». Откуда она ее приволокла — не знаю. Помню только, что Певец долго спорил со мной, что Шпаликов — не наш герой, что его никто не помнит, и в доказательство даже позвонил друзьям в газету «Щит и меч». Потом долго тряс перед моим лицом телефонной трубкой:

— Вот, слышала! Никто не знает фамилии Шпаликова, никто!

— Ничего, — спокойно отвечала я ему, — пусть узнают!

А самой было стыдно за тех журналистов в неведомой мне газете «Щит и меч». Бедные, они не знают прекрасного поэта, сценариста — кто не помнит «Я шагаю по Москве?» — режиссера, который так понадеялся на хрущевскую оттепель, только приподнял голову, чтобы жить и творить, но тут же получил по башке — его не печатали, резали сценарии, не давали снимать кино… Он пил — ну что еще делает русский человек в таких случаях, а потом ужасно покончил с жизнью, накинув на шею удавку. Жена его тоже была звездой — Инна Гулая, удивительная красавица, если кто помнит фильм «Когда деревья были большими». И у нее не сложилась жизнь — сначала из-за мужа-алкоголика, а потом из-за невостребованности и забвения. Она тоже пила — и умерла, не дожив до сорока лет. Так вот, моя Сайкина раскопала где-то мать Инны Гулая, которая воспитала рано оставшуюся сиротой внучку, дочь великих родителей. Но будущая статья никак не втискивалась в рамки простого интервью. Вот тогда мы и придумали новую рубрику «Семейные хроники». Честно говоря, передавая материалы Хозяину для окончательного приговора, я думала, что Шпаликова он тоже не знает и наше расследование нам завернет. Но, к моему удивлению, оно ему понравилось. Видимо, независимо от известности самого героя расследования, судьба его цепляла своим трагизмом и страшной обыденностью.

Естественно, когда меня назначили главным редактором, эта рубрика стала постоянной — настолько, конечно, насколько это было возможно. Но пока работала Сайкина, мы все же старались, чтобы она появлялась более или менее регулярно.

Моя подруга Татьяна Егорова — актриса театра Сатиры, которую прославила отнюдь не театральная сцена, а писательство (после выхода книги «Андрей Миронов и я» она, как говорится, проснулась знаменитой), однажды в разговоре со мной проговорилась, что хорошо знает настоящего отца Маши Голубкиной — дочери актрисы Ларисы Голубкиной, падчерицы Андрея Миронова. Я сама много лет назад брала интервью у Ларисы Ивановны, и она назвала Машу родной дочерью Миронова. Я тогда на этом внимание не заострила. А вот Тане Егоровой, которая любила Миронова всю свою жизнь и для которой он был не иконой-артистом, а вполне земным любимым мужчиной, очень не нравилось, что Лариса Ивановна при каждом удобном случае пыталась подчеркнуть именно биологическое родство своей дочери и своего мужа.

Егорова знала, кому сказать про знакомство с настоящим отцом Маши. Я завелась не на шутку и спать спокойно уже не могла. Но как на него выйти? Как заставить его рассказать правду да еще для такой сомнительной газеты, как «Вич-инфо»? Я снова позвонила Егоровой и обратилась к ней с совершенно наглой просьбой: чтобы она сама уговорила настоящего папеньку дать нам интервью. Таня блестяще справилась с моим заданием: Николай Георгиевич Щербинский-Арсеньев сам приехал в редакцию да еще привез бесценный документ: копию свидетельства о рождении дочери Марии, где будущая актриса была записана как Мария Николаевна Щербинская. Просьба у него была только одна — ни под каким предлогом не раскрывать тайну, как эта копия попала к нам. И еще фотография — маленькая Маша на руках своего настоящего отца.

Сам Щербинский — интересный мужчина даже в своем весьма преклонном возрасте — был когда-то дипломатом, писателем и сценаристом. Ничего удивительного, что красавица Лариса Голубкина, увидев его в какой-то киношной компании, по уши в него втрескалась. Роман был бурным, родилась Маша, которая при рождении была записана на фамилию отца. Пять лет Щербинский и Лариса прожили вместе, а потом в ее жизни появился Миронов. Вернее, появился он давно, и давно просил ее руки и сердца, но тогда он был никому не известный начинающий артист, а теперь это была звезда, любимец экрана и женщин. Они поженились. И потом Голубкина, уж не знаю зачем, уговорила Миронова удочерить уже подросшую к тому времени дочку Машу. Но этого нельзя было сделать без согласия родного отца. По словам Щербинского Лариса шантажировала его тем, что если он не откажется от дочери, никогда ее больше не увидит. Кто сейчас разберет, где правда, где ложь? В таких тонких вопросах, как семейные отношения, у каждого своя правда…

А в это время верная исследовательница чужой приватной жизни Сайкина поехала в Питер в командировку к сводному — по отцу — брату Миронова балетмейстеру Кириллу Ласкари. Который, между прочим, в свое время был мужем известной артистки Нины Ургант. Ничего не зная о готовящейся у нас публикации, Ласкари рассказал много интересных подробностей про личную жизнь своего брата и его многочисленных женщин… В общем, бомба была заложена и скоро взорвалась на страницах газеты.

Кстати, сам Щербинский рассмешил меня одной фразой:

— Хорошая вы женщина, — сказал он мне, — жаль, что не медицинский работник.

— Почему? — изумилась я.

— Я тогда бы на вас женился. Видите ли, к старости надо поближе к врачам прибиваться.

Он, правда, был очень больной — ходил с палочкой, тяжело поднимался и трудно дышал.

Из Питера Сайкина привезла еще одну тему для «Семейных хроник» — ей удалось встретиться с сестрой Георгия Товстоногова, вдовой знаменитого артиста Евгения Лебедева. Такие имена, как Миронов и Товстоногов, конечно, поднимала газету на более высокий уровень — так считала я и даже гордилась этим. Но вот, например, Костылину это не очень нравилось:

— Зачем ты тащишь в газету это старье? — ворчал он на меня. Но я ничего другого от него и не ждала — недалекий человек! Для его порнографической рекламы нужна была совсем другая газета — с неприкрытым сексом и «порнушкой». А чтиво — то есть то, что читатель может с удовольствием почитать в метро или в поезде — это моя прихоть, считал он. Атавизм. Отживший и никому не нужный элемент.