Про писателя Полякова

Про писателя Полякова

Позвонил писатель Поляков.

— Слушай, давай встретимся, у меня беда — вся надежда на тебя.

Он примчался в этот же день, поцокал языком, оценивая роскошь моего кабинета. Сел на стул. Пригорюнился.

— Понимаешь, у меня дочка Алиска задурила. Связалась с какой-то компанией, там сигаретки-алкоголь, наркотики могут появиться. А у тебя здоровый коллектив, хорошая атмосфера — может, возьмешь ее на работу хоть курьером?

— Откуда ты знаешь про здоровую обстановку? — изумилась я.

— Да я тебя знаю, — усмехнулся Поляков.

С Юрой — с Юрием Михайловичем Поляковым, ныне известным русским писателем и главным редактором «Литературной газеты», можно сказать, живым классиком, я познакомилась много лет назад. Тогда он не был еще классиком, но уже написал «ЧП районного масштаба». Эта повесть буквально взорвала тихий омут комсомольского благополучия, стала настоящим бестселлером — хотя и этого слова тогда еще не знали. А мы случайно оказались с ним в одной делегации, которая летела в США по линии ЦК комсомола впервые после долгой холодной войны поднимать тяжелый железный занавес. Это было самое начало потепления советско-американских отношений. Мы с писателем Поляковым сидели рядом в самолете. Вместо того чтобы поспать — все-таки нам предстоял большой перелет и большая разница во времени — мы с ним смеялись и просто дико ржали, мешая спать другим. Нам делали замечания — а мы закатывались еще больше. Чего уж мы так веселились — теперь не вспомнить, но в Нью-Йорк прилетели, нахохотавшись, однако не выспавшись, поэтому весь следующий день ходили по городу, позевывая и потирая глаза. Вся поездка — а это две недели на автобусе по разным городам штатов — прошла под знаком Юры Полякова, поэтому ничего удивительного, что и по возвращении мы остались добрыми приятелями.

Всю дорогу он приставал ко мне с расспросами, нравится ли ему то, что он пишет.

Я, стараясь не обидеть, как бы задумывалась и выдавала, что лично мне — понимаешь, Юра, это чисто мой личный вкус! — не хватает — как бы это помягче выразиться — опыта любви. Совсем, нет любовных линий, сюжетов — одно производство, будь это комсомол или армия. Поляков, послушав, грустил:

— Да, ты, скорее всего, права. Я ведь женился сразу после школы, с одной женой живу всю жизнь… И даже не влюблялся ни разу так, чтобы башку сносило. Ну, были у меня увлечения… Только это совсем не то. Я понимаю, о чем ты говоришь.

— Я говорю об опыте нравственной боли, — уже свободнее объясняла я. — Без него немыслимо создать что-либо путное — ни в литературе в частности, ни в искусстве вообще.

Вот такие задушевные разговоры вели мы с ним, колеся по Америке. И накаркали.

Примерно через год Поляков приехал ко мне — и я его не узнала. Куда делся гладкий, сытый и немного ленивый Юрий Михайлович? Он был худ — плащ висел на нем тряпкой, давно не брит — рыжая щетина клочками торчала в разные стороны, глаза горели какой-то лихорадкой — я даже испугалась — не заболел ли?

Оказывается — влюбился. Да так, что жизнь стала не мила. Ушел из дома на съемную квартиру под плач своей вечной жены. Живет один, ничего не пишет и не знает, как быть дальше.

— Ну, ты тоже нашел советчика, — засмеялась я. — Я столько раз жизнь свою ломала и перекраивала, столько раз летела в пропасть, из которой, казалось, никогда не выберешься… Уж нет, уволь, я тут тебе точно не советчик.

— Что же делать? — жалобно спросил писатель Поляков.

— Ничего — это будет тебе опыт боли. Ты же хотел, чтобы в твоих произведениях, наконец, разными гранями заиграла любовная тема — вот и заиграет.

— Это потом, — скрипел зубами Юра, — сейчас-то мне что делать?

— Любишь — люби, все брось и держи любовь, пока сил хватит. А не любишь — оставь все, не ломай зря жизнь никому.

Что я могла ему сказать еще, кроме этих банальных слов?

Потом писатель Поляков благополучно вернулся под крыло верной и преданной жены — и правильно сделал. Роль героя-любовника совсем была ему не к лицу. Он все-таки личность государственного масштаба, у которого отношения с женщиной не могут быть на первом месте. В общем, эту мелодраму Поляков закончил обыденно и совсем не по-литературному — остался дома. Он снова заматерел, стал гладким и круглым, купил дом в Переделкино и начал выпускать книжку за книжкой — опыт боли все-таки ему пригодился.

А в тот момент, когда он приехал в «Успех», нам действительно нужны были курьеры! Я ж говорила, денег на новое издание отпущено немеряно, в штатном расписании числились не только курьеры, но и обработчики газет, и работники архива, и даже специальный человек, который стоит у ксерокса и отвечает за его работу!

Алиса — русская красавица с пепельными волосами и косой до пояса — вовсе не походила на погружающуюся в порок девушку. В нее немедленно влюбились сразу несколько сотрудников «Успеха», и Алисе пришлось выбирать между бритым любителем качалок и интеллигентным ботаником в очках. Она покрутила и с тем, и с другим, полностью излечилась от депрессии и восстановилась в университете, откуда ее выгнали за прогулы. Писатель Поляков приезжал благодарить. Цветов и даже коробки конфет, конечно, не привез, щедрость — не его добродетель, но на премьеры спектаклей по своим пьесам до поры до времени звать не забывал. Но потом, став главным редактором «Литературной газеты», забронзовел Правда, под власть не прогнулся, твердо гнет свою линию славянофила и патриота. Однако про премьеры спектаклей по его пьесам и про новые поступления в книжные магазины я узнаю теперь не от него, а как все — по информационным каналам.