Про Секридову и Жареные Гвозди
Про Секридову и Жареные Гвозди
Я не знаю, что такое — красивый мужчина. По мне, красивый тот, кого я люблю в данный момент. И все — красивей не бывает. Но иногда, на экране кинотеатра или телевизора всплывает какой-нибудь Ален Делон — и я могу полюбоваться им как произведением искусства, как Моной Лизой в Лувре, как ботичеллиевой «Весной» в Уфицци.
Вот Жариковым в «Ивановом детстве» я так и любовалась. Конечно, гениальный Тарковский неспроста взял для своего сугубо строгого военного трагического фильма двух невероятно красивых артистов — Жарикова и Малявину. Их буквально неземная красота должна была подчеркнуть ужас и нелепость войны, ее трагизм, безысходность и мрак.
Наташа Гвоздикова Жарикова в кино не видела, зато ее сестра Люда была очарована юным артистом еще по роли Леля в кинофильме «Снегурочка». Она пропела все уши сестре про небесную красоту нового кинокумира, но Наташа слушала ее снисходительно — она сама была хороша до невозможности, и толпы воздыхателей буквально увивались за ней. И вот надо же такому случиться — они встретились на съемках фильма, который сегодня уже никто не помнит, — что-то там про окна и поезда. Причем Наташа опаздывала на пробы, а Женя ее ждал. Но он считался звездой, а она так, выпускничка неопытная, и он злился, что приходится какую-то фитюльку ждать, а она злилась, что опаздывает…
Эту историю они сто раз рассказывали в интервью — и газетам, и журналам, и ТВ. Оба, кстати, были к тому времени несвободны, ну еще бы, красота такая не залежится! — и оба прошли через непростой развод. А дальше грянула «Рожденная революцией» — один из первых советских очень удачных сериалов-детективов, и их популярность сравнялась. К красоте прибавилась слава, а склонные к шаблонам журналисты назвали их самой Красивой Парой советского кино. Отчасти это было правдой — несущие этот титул Алла Ларионова и Николай Рыбников к тому времени сильно постарели, а остальные — такие, как Абдулов и Алферова, — красивые пары не выдерживали долгих браков.
Надо признать, им не очень повезло с кино — ролей было мало, звездных или заметных не было вообще. Особенно у Наташи — не любят у нас красивых актрис! Та же божественная Ларионова не так уж много сыграла, хотя и приписывали ей романы чуть ли не с самим Брежневым, Элина Быстрицкая — три роли в кино при ее-то феноменальной внешности! А Ирина Алферова! Она и сейчас по опросам обгоняет всех молодых в номинации. Самая Красивая, а тридцать лет назад поистине русская, невероятная красота просто сражала с ног. Но только не режиссеров: Захаров продержал ее в мимансе пятнадцать лет!
Но Наташа, кстати, не унывала. Для нее центром вселенной была семья — Женя и сын Федька. Она благоустраивала дом, создавала условия своим мужичкам для учебы и работы, а уж когда у них появилась квартира на Юго-Западе (Жариков много снимался в Германии и заработал на кооператив), она вообще свила гнездышко — образец уюта и комфорта.
Я попала к ним на интервью и почему-то задружилась. Жариков пригласил меня на фестиваль «Созвездие», он к тому времени уже возглавлял Гильдию актеров советского кино, фестивальная жизнь всех делает родными и близкими — общая гостиница, поездки, встречи, пьянки по вечерам… Я бывала у них дома, на днях рождениях Жени, которые всегда пышно отмечались в Доме актера. Я таскала их на редакционных встречи. Даже если мы не виделись, то постоянно перезванивались и были, что называется, в курсе жизни друг друга. Так я считала…
А потом случился скандал. Для моих Жареных Гвоздей (???????) — катастрофа, свергнувшая их с постамента самой счастливой пары отечественного кино. Некая журналистка Секридова (вот еще одно доказательство продажности нашей профессии) на весь мир объявила, что у нее с Жариковым семилетний роман и как свидетельство — двое детей, так сказать, плоды этого романа.
Журналистку Секридову, самое смешное, я тоже знала. Я сама позвонила в газету «Совершенно секретно», где появлялись ее неплохие интервью с известными актерами (помню замечательный материал про Людмилу Чурсину), мне нужны были авторы, я пригласила ее в «Декамерон». Она пришла… Помните лыжницу Галину Сметанину? Вылитая Секридова. Она, кстати, тоже лыжным спортом увлекалась, сама мне об этом рассказывала.
Мы с ней поговорили немного, она обещала пописывать для нас — самоуверенно сказала, что достать любого актера для нее не проблема. Я подивилась, а она ответила, что хорошо знает Жарикова и даже дружит с ним. Меня это немного покоробило, но я и представить не могла, что эта дружба зашла так далеко!
Историю своего романа (рука не поднимается назвать это любовью) она легко продала телепрограмме Малахова то ли за три, то ли за пять тысяч долларов. И за такие же деньги дала интервью богатому журналу «Караван историй», снабдив все это еще и совместными фотографиями — вот они с Жариковым на отдыхе в Испании, вот они же с детьми где-то в Диснейленде… Абсолютно откровенно она рассказала при этом, что мотивом, побудившим ее вывалить все это на страницы масс-медиа, послужил тот факт, что Жариков перестал давать деньги на детей. Вот семь лет давал, а тут перестал.
Я сама — прожженный журналист циничной желтой прессы. Но, прочитав и прослушав все это, буквально впала в ступор. Мне стало физически больно и душевно очень плохо — как будто это мне, а не Гвоздиковой с Жариковым журналистка Секридова так прилично насрала (СИНОНИМ) в карман.
Зная о дружбе с Гвоздями, добрые коллеги подзуживали меня позвонить Наташе и взять у нее интервью, что называется, по горячим следам. Я позвонила ей недели через две только для того, чтобы промямлить что-то невразумительное в смысле: держись, я с тобой. Наташа отвечала настороженно и сухо или как-то подобострастно бормотала «Спасибо. Спасибо…»
Я хорошо представляла, какие громы и молнии летают в их доме и не хотела лезть. Несчастного Женю показали в передаче Малахова на экране в записи — он еле говорил, нес что-то нечленораздельное — наверное, у него уже начинался инсульт, который вскоре уложил его надолго в больницу.
Он хоть и хорохорился всю жизнь, а сам-то давно и тяжело болел. В молодости на съемках неудачно упал с лошади. Сначала вроде встал и пошел, а потом оказалось — смещение позвонков. Лечить не лечил, потому что если и болело, то терпимо. А с годами стало болеть все сильнее, однажды он просто не смог встать… И начались больницы, операции, реабилитационные центры — и вечная палочка у него в руках, без которой он уже не мог ходить. Я так и запомнила его — он поднимается на сцену очередного фестиваля — в смокинге, седой, с лучезарной улыбкой на лице — и с тростью, которая, впрочем, не скрывала его хромоты.
Выскажу крамольную мысль: не обаяние и талант Жарикова привлекли журналистку Секридову, а именно эта лучезарная улыбка, в которой было все: и успех, и победа, и благосостоятельность, которой, казалось, хватит еще на одну семью.
Я до сих пор не знаю тонкостей, при которых его переизбрали с поста президента Гильдии актеров кино. Он говорит: сам попросился из-за ухудшающегося здоровья. Но с такой хорошей сытой должности по собственному желанию так просто не уходят — это я тоже, к сожалению, знаю. Его бывшие коллеги по Гильдии намекали, что зарвался, что перестал отчитываться за финансы, то да се — этому можно и верить, и не верить. Власть, даже маленькая, меняет человека часто до неузнаваемости. А уж власть в совокупности с деньгами…
В общем, совершенно больной Жариков банально ушел на пенсию. В кино его перестали снимать — не так уж часто встречаются в сценариях хромые герои. Допускаю, что он и вправду стал мало платить Секридовой по элементарной причине: денег не было. Но та прознала, что Наташа с Женей строят дом — и закусила удила. Но дом тот — далеко от Москвы, в Калужской области. Старый дом в маленькой деревеньке, который Жареные гвозди немного перестроили и утеплили.
Наташа больного Жарикова не выгнала. Наоборот, они вместе как-то удачно поменяли старую квартиру на новую — поближе к центру. Но покой и уют, который всегда можно было встретить в их доме, теперь отсюда ушел. Я совсем недавно побывала у них и поразилась запустению, которое царило в новой и недавно отремонтированной квартире, какое-то РАВНОДУШИЕ в семье, где прежде всегда было весело, тепло и счастливо.
Наташи и сына Феди не было дома. А меня встретил глубокий старик, в котором не сразу можно признать былого красавца и любимца женщин. Он еле ходил: сумки, которые поднял из гаража, так и бросил у лифта, зная, что я приду в гости и помогу их донести. Но главное даже не физическая немощь, а именно абсолютная душевная пустота. Я от изумления и жалости к этому больному человеку даже забыла, зачем пришла. Разобрала сумки, которые он принес из магазина, — сосиски, хлеб, бутылка водки…
— Ты хоть на машине ездил в магазин? — спросила я. Хотя и так было понятно, что пешком он да него бы и не дошел.
— На машине, — равнодушно кивнул Жариков. — Но она записана на Федьку. Она вообще все переписала на сына — и у меня теперь ничего нет. Ничего…
Так это горько прозвучало…
Мне стало жалко их обоих. Но все же Наташу, пожалуй, больше…