1611-й
1611-й
Но, к несчастью, в первые дни 1611 года от воодушевления Марии Медичи, проявленного в декабре 1610-го, не остается и следа. 3 января разгорится ссора между Бельгардом и Кончини: кто из них будет спать в комнате, ближайшей к спальне короля? Страсти разгорелись, Кончини бросил вызов Бельгарду. Королева пытается предотвратить дуэль и вернуть Кончини в Лувр. На следующий день Суассон торжественно примиряет обоих противников. Но при дворе уже бушуют страсти.
Конде воспользовался этим, чтобы снова заявить о своих требованиях. Мария решает их удовлетворить. Узнав об этом, принц, перед этим сказавшийся больным, вдруг чудесным образом выздоравливает и бросается к ногам королевы, чтобы выразить ей свою вечную признательность и заверить в искренней преданности. В тот же день королева дала согласие на брак герцога де Гиза и мадам де Монпансье — одной из своих ближайших подруг, имевшей поистине княжеское приданое. Облагодетельствовав одновременно Гизов и Конде, королева решила, что с требованиями таким образом покончено, но вызвала только новый шквал просьб.
Милости и щедроты королевы по отношению к Гизу и Конде вызвали гнев и зависть Суассона и Конти… Суассон требует для своего сына руки мадемуазель де Монпансье — самой богатой наследницы королевства, которую Мария Медичи прочила замуж за своего младшего сына — герцога Орлеанского, но королева не могла лишить невесты собственного сына.
Принц Конти оказался причиной столкновения, которое чуть было не привело к бунту. Он был в совершенно мрачном настроении после милостей королевы к Конде. Пустяковый эпизод — столкновение двух карет и последовавшая за этим брань кучеров, как оказалось, служившим Конти и его брату Суассону — вызвал ссору двух принцев и чуть было не привел к дуэли.
Суассон не принял всю историю всерьез и попросил Марию отправить к Конти Гиза, чтобы его успокоить (напомним здесь, что принцесса де Конти — сестра Гиза). Герцог отправился в особняк Конти в сопровождении около шестидесяти дворян. Мимо дворца Суассона он проезжал с таким шумом, что граф послал предупредить Конде и его друзей, которые собрали более 200 всадников. Они медленно проехали по улицам Парижа, бросая тем самым вызов герцогу де Гизу. Потом направились в Лувр, где Конде и Суассон жаловались Марии на наглость Гизов: Бурбоны выступили против Гизов, страсти разгорелись, двор разделился. Невэр, Вандом, Бельгард, д’Эпернон, Сюлли, Роан стали на сторону Гизов. Кончини оказался в лагере Конде и Суассона. Волнение было таково, что пришлось удвоить охрану Лувра, отдать приказ парижскому ополчению вооружиться и протянуть цепи через улицы. В течение двух дней продолжались бесполезные переговоры.
А потом, на третий день, внезапно все стихло. Герцог Майеннский сыграл роль благородного отца и произнес слова примирения, не забыв при этом подтвердить верность свою и своей семьи королеве.
В результате всей этой истории престиж Марии Медичи только укрепился. Она торжествовала, но все-таки предусмотрительно приказала привести поближе к Парижу несколько сотен вооруженных дворян на случай повторения подобных инцидентов.
Внутри страны спокойствие сохранится до конца года. Благодаря идее герцога Майеннского появился трактат Об аристократической монархии, в котором утверждается, что женщин нельзя допускать к управлению государством. Королева-мать приказала сие писание уничтожить, но автора простила.
На ассамблее протестантов в Сомюре Сюлли неловко пытался перевести свою личную неприязнь к королеве в столкновение протестантов с католиками. Но большинство протестантов сохраняли спокойствие: они получили новые уступки от королевы: крепости оставлены им еще на пять лет, увеличены жалованья пасторам при условии, что их назначение будет одобрено королевой.
Неуклонно растет могущество Кончини. Лавирование между двумя кланами дало хорошие результаты, и теперь уже не слышно о созыве Генеральных штатов, которого принцы так бурно требовали в конце 1610 года.
Когда в последние дни ноября 1611 года королева сообщает, что рассчитывает увидеть принцев в Париже на Рождественские праздники, все беспрекословно повинуются. Королеву не слишком огорчили две смерти при дворе: герцогов Майеннского и Николя Орлеанского. Она собирается воспользоваться присутствием принцев в Париже, чтобы заставить их стать гарантами некоторых изменений, которые она внесла во внешнюю политику Генриха IV.