Людмила Салтыкова[9]

Людмила Салтыкова[9]

Впервые я услышала имя Михалкова в Ленинграде, где родилась и выросла. Мне нравилось читать своим младшим сестрам его стихи, особенно любимое «Тридцать шесть и пять». Тогда я еще не догадывалась, что этот человек станет частью моей судьбы и жизни, что мне выпадет счастье проработать с ним бок о бок сорок прекрасных лет.

Летом 1972 года ЦК ВЛКСМ проводил международный детский фестиваль «Пусть всегда будет солнце!» в знаменитом пионерском лагере «Артек». Мне поручили пригласить на фестиваль Сергея Владимировича Михалкова. Я ему позвонила, ожидая сложных переговоров. Писатели ведь народ капризный, привередливый, требуют к себе особого отношения, чуть прославился – и уже недоступный, общается только через секретарей или помощников… А тут трубку поднимает сам Михалков. Я представилась, мол, так и так, какие пожелания. «Да никаких, номер только выделите попросторней», – отвечает. Я, хоть и понимала, что общаюсь с классиком русской советской литературы, но справедливость для меня была превыше всего. По своему складу я никогда не прогибалась ни перед какими авторитетами (может, это и оценил он во мне позднее больше всего), поэтому оборвала: «У нас все номера стандартные, попросторней, как вы хотите, нет». – «Ну, тогда дайте мне два стандартных номера, по той только причине, что я приеду не один», – последовало в ответ.

Я побежала к начальству советоваться: ведь не положено два номера для одного-то! Но Е. Тяжельников, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, не дослушав меня, улыбнулся: «Дайте, Людмила, дайте два номера. Михалкову можно все!»

Вспоминать эту историю мне и смешно, и грустно. Как нетребователен был Михалков в быту, как довольствовался всегда только необходимым и как смешны его, автора гимнов СССР и России, прекрасных пьес, стихов, басен, эти маленькие прихоти сегодня, когда каждая мелкая сошка, чуть засветившись в телевизоре, издав бесталанную книжку или спев пару песенок, уже требует себе номеров-апартаментов и «мерседесов» к подъезду!

И вот он передо мной – высокий, элегантный, настоящий потомственный дворянин, но без тени высокомерия или пренебрежения. При этом ироничный, остроумный, порой не поймешь, шутит или говорит серьезно. Причем он общался ровно и учтиво со всеми: с начальством и подчиненными, со взрослыми и детьми, с которыми никогда не заигрывал и не сюсюкал. Много лет спустя я увидела, что точно также он относится и к своим собственным детям, сыновьям и многочисленным внукам, – относится всегда серьезно и уважительно, видя в каждом прежде всего личность. Не такое ли отношение – причина гениальности его детей, всемирно известных кинорежиссеров Никиты Михалкова и Андрона Кончаловского, со своей стороны плативших выдающемуся отцу искренней сыновней любовью и уважением?..

С того лета в Артеке и началась наша с ним дружба и работа, которая длилась многие десятилетия. За эти годы мы не общались с ним всего две недели – в 2000 году, когда ему позвонил В.В. Путин, попросивший написать слова к новому гимну. Михалков заперся у себя дома в кабинете, отключив телефоны и уведомив меня, чтоб его никто не беспокоил. А так – не было дня, чтобы мы не общались или по телефону, или на службе, или у него дома, на Поварской, – как раз напротив Союза писателей СССР. Пока Сергей Владимирович работал, я, в свою очередь, получала и разбирала тысячи писем со всей России от писателей с вариантами текста нового гимна. Но правительством новой России выбран был, как мы знаем, прекрасный и яркий михалковский текст.

Я стала его помощником, единомышленником и по убеждениям, и по службе. Это не значит, что мы не спорили или на все смотрели одинаково. Нет, порой спорили до хрипоты, оставаясь при том каждый при своем мнении, и даже ссорились. Но содержанием наших споров было всегда лишь одно – работа. Мы болели за дело, только за дело. Разве что, в отличие от меня, Сергей Владимирович был человек мудрый и абсолютно незлопамятный. Я всегда поражалась его принципиальности, безукоризненной честности.

Пройдя всю войну, получив два боевых ордена, Михалков ценил и уважал мужество в других людях. Узнав в 1993 году, что писатель Юрий Колесников, представленный в 1943 году к званию Героя Советского Союза за подбитые немецкие танки, так и не получил это звание, Сергей Владимирович расстроился. Он поднял архивы, перелопатил десятки документов и добился справедливости: спустя 50 лет Колесников получил звание Героя России.

Михалков умел отстаивать свою точку зрения: он всегда доводил начатое до конца. В трудные 90-е годы он сумел реорганизовать разваливающийся Союз писателей СССР в Международное сообщество писательских союзов, отстоять принадлежащий писателям особняк, писательский литфонд, писательский дачный поселок в Переделкино. С помощью Михалкова была сохранена Российская государственная детская библиотека.

Сколько нервов и времени ему это стоило – не передать! Сколько врагов он себе нажил, какие препоны ему только не ставили – взять того же бывшего мэра Москвы! При всем своем громадном авторитете Михалков не чурался лично годами ходить по судам, по кабинетам чиновников, исписывать горы писем и всячески отстаивать писательское достояние. Причем – не для себя. У него самого не было ни дачи, ни замков на Лазурном берегу. Все, что он делал, – он делал только для других. Помогал «выбивать» квартиры и устанавливать телефоны, оформлять президентские пенсии и награды заслуженным людям, издавать книги, устраивать больных писателей в хорошие больницы. Практически ежедневно к нему обращались литераторы с разными личными просьбами. И не было случая, чтобы Михалков кому-нибудь отказал.

Он повторял, что его миссия – помогать…

Я прошла с ним настоящую школу жизни, мужества, принципиальности и благородства. Он учил меня быть отзывчивой на чужую боль, учил умению прощать и не помнить зла, учил милосердию. По существу, не будучи воцерковленным человеком, он, тем не менее, всегда поступал по любви и по совести.

В те же 90-е, когда разгонялся Союз писателей СССР, в первых рядах погромщиков был Евг. Евтушенко, который вел себя крайне заносчиво и агрессивно. Он заявил, что Союз писателей больше не нужен, что его следует заменить евтушенковским творческим союзом под названием «Апрель» (который, к слову сказать, давно и тихо почил). Прошло много лет, и в 2002 году мне позвонил министра культуры М. Швыдкой, сообщив, что Евтушенко скоро будет 70 лет и надо бы подготовить документы для присвоения ему Ордена за заслуги перед Отечеством. Прихожу к Михалкову, говорю: «Как хотите, но я ничего оформлять этому перебежчику не буду, он столько плохого сделал нашему Союзу!» На что Михалков возразил: «Будь выше обид. Евтушенко хороший поэт, а талант надо чтить, даже если носитель таланта нравственно ниже своего дара».

Может, мое мнение чрезмерно категорично, но я не знаю за Сергеем Владимировичем никаких недостатков. Мне все в нем нравилось: и как трогательно он относился к своим женам Наталье Петровне Кончаловской (с которой прожил пятьдесят два года) и Юлии Валериевне Субботиной, и как любил свою большую семью – заботился о всех, никого не забывал. При мне ему как-то позвонил его сын Андрон из-за границы и сообщил, что они с женой (Юлией Высоцкой) попали в аварию.

Сергей Владимирович первым делом спросил: «Боже, а Юлечка очень ушиблась?» Он философски относился ко всем жизненным проблемам, никогда никому не завидовал, никогда никого не осуждал, ни перед кем не заискивал. И еще он любил и ценил красивых женщин, но для поэта любовь к прекрасному никогда не недостаток.

Сергей Владимирович был заядлым автомобилистом: 58 лет за рулем! Он ездил бы и дальше, если бы не попал в страшнейшую аварию и не разбил бы свое любимое рябиновое «вольво» в лепешку. Сам он чудом остался жить: пять переломов, сплошь ссадины и синяки. Но он держался стойко и переносил боль мужественно. Его кредо было – по возможности никого не обременять своими проблемами.

Он был неприхотлив. И в нем присутствовало какое-то мальчишество, легкость восприятия жизни при всей серьезности подхода ко всему, за что бы он ни брался. Михалков как ребенок радовался своим наградам, особенно гордился Орденом Андрея Первозванного (за № 9), который ему вручили в 2008 году на 95-летие. Он часто рассматривал высокую государственную награду и спрашивал: «Правда, красивый?»

Еще он был патриотом, обожал Москву, знал ее лучше всякого экскурсовода. Рожденный на Волхонке, он мог часами рассказывать о каждом доме на этой улице и о людях, которые жили в этих домах. Сходно он знал истории и многих других московских особняков. Я, ленинградка, слушала его рассказы, открыв рот.

Михалков гордился историей своей семьи как частью истории своей Родины. Он всегда ощущал себя человеком государственным, всегда старался соответствовать тем канонам верности Отечеству и гражданского долга, которые завещали ему предки.

В августе, за две недели до смерти, он, позвонив мне, попросил прийти. Придя, я услышала: «Люда, я ухожу…» Я пыталась шутить, мол, я тоже вот-вот «уйду с работы», уже, мол, нашла себе замену. Он поддерживал мои шутки, потом вздохнул, и в глазах его отразилась нездешняя даль. Но все-таки он нашел в себе силы отдать последнее свое распоряжение в качестве главы Международного сообщества писательских союзов и на мой вопрос, кто будет его преемником, ответил: «Мой первый зам, Иван Иванович Переверзин… Пусть принимает эстафету… вместо меня…» – с трудом уже закончил Сергей Владимирович.

Вскоре его положили в больницу.

Двадцать седьмого августа 2009 года Сергея Владимировича Михалкова не стало.

Прошло три года, как его нет.

Говорят, незаменимых не бывает.

Бывает.

С его уходом моя жизнь потускнела. Как будто погас свет.

В моей жизни он был – незаменим.