Юрий Сбитнев[41] ОН помогал всем…

Юрий Сбитнев[41] ОН помогал всем…

Кто не знает дядю Степу? Дядю Степу знают все! Мне было два с небольшим, когда родился дядя Степа. В три мама прочла мне книжку с картинками об этом дяде, в четыре я ее прочитал сам. А в восемнадцать без малого стал сам дядей Степой. Дело в том, что среди своих сверстников был я чуть ли не самым маленьким, заморышем. И вдруг всего за год вымахал в почти двухметрового дылду, естественно, получив кличку Дядя Степа, и она сопровождала меня еще очень долго. Так что с Сергеем Владимировичем Михалковым я был повязан крепко – с детских лет до возмужания.

Будучи уже в звании «молодого поэта», попал впервые на какое-то очень серьезное писательское собрание. Оно происходило в только что открывшемся Большом зале ЦДЛ. На сцене стол президиума, за ним человек двадцать известных московских писателей. Мы с моим другом Колей Анциферовым сидим на галерке, весьма гордые тем, что приобщены к жизни писательского союза. Я всматриваюсь в лица президиума, многих знаю по книгам стихов и прозы, по портретам и фотографиям в печати. Все они – небожители, самые главные из писателей, достигшие права быть избранными… Они поочередно поднимаются на трибуну, и глагол их жжет сердца людей – зал аплодирует, восторженно принимает каждого. Нет пока и в помине ни скептиков, ни ниспровергателей, ни сомневающихся и тэ дэ и тому подобных. Все едины в верности происходящему и произносимому с трибуны. И вдруг Коля Анциферов наклоняется ко мне и шепчет в самое ухо: «Юра, ты можешь вспомнить по имени хотя бы одного из героев книг выступающих и сидящих в президиуме?»

Тогда, в послевоенное десятилетие, появилось много достойных книг, интерес к литературной периодике рос не по дням – по часам, в стране был несомненный читательский бум, я и сам читал многое запоем… Но, увы! В тот момент не мог определенно назвать ни одного литературного героя, ставшего всенародно известным. Ни одного! Кроме… дяди Степы! Так случилось тогда… Но так всегда происходило в русской национальной литературе. Много званых, но мало избранных.

Историческая личность Сергея Владимировича громадна, он во многом – отражение и истории Советской страны, и государственного безвременья, которое мы все еще переживаем. Он в сути своей многогранен, скажу более – многолик в самом добром понимании этого определения. Многое говорено о его необыкновенной судьбе, о непростом жизненном пути, о его «непотопляемости» в любые времена, сказано много правды, приплетено много лжи, злопыхательства, зависти… Но одно несомненно: Сергей Владимирович Михалков, являя миру многие подлинные лица свои, никогда не пользовался личиной – маской, кою с большой охотой и даже восторгом пялили на себя его современники. Был он суть от сути и плоть от плоти носителем национального русского характера. Как известно, сие считалось в мире вековечной загадкой. Было и, слава Богу, остается до сих пор…

В пору работы Михалкова в Союзе писателей России мы почасту называли его дядя Сережа. Ему это нравилось. Но панибратства и амикошонства он не терпел. Умел поставить нахала на место какой-либо удивительно яркой шуткой либо острым словом. Не многим позволял называть себя по имени и только тем, кого считал друзьями. Помню, как один из подвыпивших писателей за праздничным столом, прилепившись к Сергею Владимировичу, постоянно повторял: «Сережа, Сережа». Тот безмятежно пропускал это мимо ушей и словно бы не замечал новоявленного друга, но вдруг в какой-то момент привлек к себе и добродушно, с милым своим заиканием, сказал: «Д-дорогой, я разрешаю тебе называть меня просто: С-сергей Владимирович…»

Однажды один из друзей, работавших в Союзе писателей с Михалковым, уговорил меня сменить «вольные писательские хлеба» на штатную должность, тогда только появившуюся – помощник председателя правления Союза писателей России. Лично Сергея Владимировича я тогда не знал да и не очень жаждал ответственной службы, мне всего дороже была моя писательская свобода. Однако на уговоры друга поддался, уважая его искреннее отношение ко мне и заботу о бытовом благополучии. Писательскую судьбу я тогда только начинал, и прокормиться тем самым «вольным хлебом» было трудно.

К встрече с Сергеем Владимировичем для собеседования я решил подготовиться тщательно. Перечитал всю его публицистику, стихи, басни, драматургию, даже стенографические записи выступлений прочитал… Друг мой сообщил, что Михалков хочет встретиться со мной глаз на глаз. Мы и встретились. Я уже не помню подробностей того разговора, но меня поразило то, что он тоже, как и я, подготовился к беседе. Сергей Владимирович явно прочитал то немногое, что я успел написать. Интересовался, над чем сейчас работаю, собираюсь ли лететь в Сибирь (это было в пору моих странствий по Нижней Тунгуске). Я честно ответил, что сплю и вижу этот край. Разговаривать с ним было легко, хотя и непросто: то и дело звонил прямой телефон и даже «вертушка» – кремлевская связь. После этого звонка он явно озаботился и попросил секретаршу вызвать машину. Я понял, что время, отведенное на собеседование со мной, истекло, но не было и слова произнесено о моей предстоящей работе. И вдруг он, уже поднимаясь из-за стола, сказал очень просто и ясно, обращаясь ко мне на «ты» и по имени: «На кой ляд тебе работать помощником у Михалкова. Я писатель и ты, Юрий, писатель! Тебе что, деньги нужны на жизнь?» В деньгах я тогда действительно нуждался, но у меня хватило ума в этом не признаться. Как-то само собой высказалось: «Да мне и самому не хочется становиться служивым человеком…». – «Зачем понадобилось ему… – он назвал имя моего друга, – тебя из писателей разжаловать?». И засмеялся совершенно неожиданно, как это умел только он. Через несколько дней я получил долгосрочную творческую командировку от Союза в северо-восточные области Сибири. Там я впервые осознал себя профессиональным писателем, Нижняя Тунгуска стала моей творческой родиной.

Не буду говорить о сложных аппаратных играх между творческими союзами и ЦК партии, в которых Михалков был великим докой, но знаю точно, что в них наш Председатель правления всегда отстаивал писательские интересы и, поелику возможно, защищал многих от немилости все и всех предержащих в «Большом доме». И делал он это, всегда согласуясь со своими убеждениями.

Будучи избранным одним из секретарей Союза писателей, я имел возможность ближе узнать Сергея Владимировича в разных проявлениях его удивительного характера, оценить его уникальные качества руководителя, способность – тоже редкую – виртуозно, без криков и насилия добиваться необходимых решений, убеждать сомневающихся и обезоруживать сопротивляющихся… Об этом можно долго и много говорить, но для меня он интересен и дорог своими, редкими теперь, человеческими качествами. Их в характере дяди Сережи было немало. Хотя бы такое – помогать людям. Сергей Владимирович помогал всем – от уборщицы до самых высокопоставленных лиц, которым необходима была его помощь. Он постоянно вызванивал, выхаживал кому-то квартиру, пенсию, работу, награду, кого-то защищал, подписывал бесконечные письма в разные инстанции, дабы выполнить просьбу почти незнакомого, а то и вовсе незнакомого человека. О нем говорили: Михалков помогает всем. И он действительно помогал.

Расскажу о себе. В самом начале восьмидесятых я решил жить в деревне «среди народа». Какое-то время меня так и звали в шутку среди писателей – «народник». В моей так называемой «неперспективной деревне» не было ни дорог, ни каких-либо бытовых благ, кроме электрических проводов на деревянных столбах со времен «лампочки Ильича». А мне никаких других благ и не нужно было, кроме связи с миром и с Союзом писателей, телефон нужен был до зареза. Не для роскоши… Рядом с деревней – войсковая спецчасть, там прямая городская связь со столицей. Познакомился с командиром части, провели творческую встречу с офицерами, люди все образованные, с высшим образованием и даже несколько кандидатов наук. Подружились… Командир части говорит: «Если будет письмо от Союза писателей, обращусь к командованию, может, что-нибудь и придумаем…» В первый же приезд в Москву иду к Михалкову, объясняю свою просьбу. Выслушал. «Давай номер части. Выясним, к каким войскам относится. Тогда и напишем письмо на командование». Относилась часть к техническим спецслужбам Комитета безопасности. «Посиди, – говорит Михалков, – попробуем решить». Берет трубку «кремлевки», на память набирает номер. На том конце отвечают. Сергей Владимирович здоровается, начинает рассказывать о моей просьбе, и кто я такой, и как необходима ему связь с секретарем Союза, то есть со мной… Я слушаю и несколько одуреваю. Сергей Владимирович рассказывает о моей просьбе по «кремлевке» не кому-нибудь – председателю КГБ Ю.В. Андропову… Кладет трубку и с легким заиканием: «Ж-жди, должны помочь». На следующий день у калитки – подполковник и два майора. Как говаривалось раньше – отдают честь. Я тоже прикладываю ладонь к фуражке. Подполковник: «Юрий Николаевич, нам приказано обеспечить вас бесперебойной телефонной связью». О, эта писательская всемогущая значимость! Говорю спокойно, как будто мне уже десятки раз обеспечивали бесперебойную телефонную связь: «Раз приказано, обеспечивайте». Но дальше важную мину держать не могу, расплываюсь в улыбке: «Спасибо вам от души! Так необходима связь…» – Уже и оправдываюсь. А душа ликует.

Назавтра звоню Михалкову по бесперебойной связи со всеми телячьими восторгами. Он: «Я же сказал тебе – должны помочь. – И начальственно: – На секретариате будь обязательно. Ты мне нужен». Положил трубку. Недоумеваю, и зачем я понадобился лично Михалкову?

На секретариате один из вопросов – прием в Союз писателей. Секретариат обычно утверждает протоколы заседаний приемной комиссии – чисто технический вопрос. А тут секретарь Союза Егор Исаев оспаривает принятое комиссией решение: рекомендованный им критик Мильков в Союз писателей не принят. Владимир Ильич Мильков, мало что мой земляк и добрый товарищ, он еще и руководитель литературного объединения при районной газете, в котором я участвовал в дни рабочей юности. «Ты меня поддержи», – просит Егор. «Несомненно». Но нашла коса на камень: одна часть секретариата за прием, другая против. Михалков выслушивает тех и других. Невозмутим. Я выступил за прием В. Милькова, но о своих личных отношениях с ним ничего не сказал. И вдруг Исаев, человек страстный, неукротимо наступающий на противников, изрекает: «Сергей Владимирович, Милькова нужно принять в союз только за то, что он учитель Сбитнева!» Наступает тишина. Дядя Сережа держит паузу, и вдруг: «Юра, это правда, что он твой учитель?» – «Да». Сергей Владимирович обводит всех лучезарным взглядом, в глазах добрейшие смешинки: «Ну, товарищи, ну дорогие мои, тут выход единственный – принимать! Я за!» – и поднимает руку. Владимиру Ильичу Милькову вступление в Союз писателей было тогда жизненно необходимо. Об этом хорошо знал Михалков и помог…

Пока я жил безвыездно в Тал еже, квартиру в Москве ограбили. Я потерял самое дорогое для меня – собранную за долгие годы по всем российским весям коллекцию древнерусской живописи. Пропали и другие вещи. Когда приехал из деревни, половина МУРа толкалась в квартире с распахнутой дверью. Сыщики вынюхивали каждый уголок – ни следов, ни отпечатков, ни взлома. Квартира находилась на электронной охране, но и на пульт тревога не поступала. Следствие шло безрезультатно несколько месяцев, потом и вовсе заглохло. Как-то в присутствии Михалкова зашел об этом разговор. «Ты коллекцию оценил?» – спросил Сергей Владимирович. «А что ее оценивать? Утраченного не вернешь». – «Она денег немалых стоит. Тебе должны компенсировать урон». Деньги он умел ценить, умел зарабатывать, но не был скрягой.

Многим помогал и деньгами своими кровными. «Оцени коллекцию!» – распорядился. Я оценил. Каждая вещь из нее была известна замечательному реставратору и подвижнику древнего русского искусства Савве Ямщикову. Мы составили опись и подсчитали примерную цену. Оформили документ, как того требовал закон. С этой бумагой я пришел к Сергею Владимировичу. И, как в прошлый раз, он просто сказал: «Жд-ди, помогут…» Как я потом убедился, он никогда не говорил «помогу», но всегда возлагал надежду на тех, кто может, а в этом случае и должен помочь. Помогли. Коллекция не вернулась, грабитель не был найден, но милиция полностью возместила понесенный ущерб.

Три крохотных эпизода из моей жизни. Может быть, кому-то покажутся эти события ничтожными, но они были, и в них, малых, участвовал Большой человек, который до конца своей долгой жизни считал себя обязанным помогать людям. И помогал очень и очень многим…