Людмила ЗЫКИНА
Людмила ЗЫКИНА
Л. Зыкина родилась в 1929 году в Москве (в районе Канатчиковой дачи) в рабочей семье. О своих родителях певица вспоминает: «Я любила свою маму. Она была из большой крестьянской семьи, всю жизнь работала в больнице санитаркой, очень любила мужа, моего отца, и прощала ему многое. А он погуливал. И когда ей об этом рассказывали, она отвечала: «Вы что, мне завидуете? Его хватает на всех, а больше всего на меня». Отец это ценил. Он берег семью и заботился о нас. Помню, он любил по утрам есть кислые щи с гречневой кашей…»
Певческие «университеты» Зыкиной начались там же — в семье. Ее бабушка Василиса была из рязанского песенного села, знала сотни припевок, частушек, свадебных, хороводных сн. Ее дочь — мать Зыкиной — тоже любила и умела петь. Они и отца Людмилы — Георгия Зыкина — приняли в дом по главному для них принципу — он понимал пение и пел сам.
Еще девочкой Людмила была частым свидетелем такой картины. Соберутся в их доме соседи — без повода даже, а просто так — и бросят клич: «Давайте, Зыкины, петь». И начинался удивительный концерт, который мог длиться по нескольку часов. Со временем в этих концертах стала принимать участие И Людмила. Когда девочка подпевала, старшие замолкали, разрешая ей выразить себя. И не было у них в доме такого, чтобы поющего перебили, не дослушали, помешали ему вылить в песне всего себя.
Л. Зыкина вспоминает: «Бабушка и мама привили мне любовь к пению на природе, без аккомпанемента, как бы «про себя», негромко. Однажды на рассвете в летнем лесу под Москвой я пела очень тихо… А вечером девушки, работавшие на ближнем поле, сказали мне, что слыхали каждую нотку. Лесок-то был березовый! Когда возле берез поешь чуть ли не шепотом, голос кажется звонким…»
Когда началась война, Зыкиной было 12 лет. По сегодняшним меркам возраст детский, а по тем совсем нет. Вместе взрослыми Люда Зыкина осенью 1941 года дежурила по ночам на крышах домов — сбрасывала зажигательные бомбы, которыми фашисты бомбили столицу. Тогда же она пошла работать токарем на завод имени Орджоникидзе. Получила третий pазряд. Однако продуктовый паек на заводе был скудный, а условия работы очень суровые. Когда однажды на побывку с фронта вернулся отец, он просто не узнал свою дочь — такой худой и изможденной она была. И он уговорил свою знакомую, директора булочной, взять Людмилу к себе на работу. Там Зыкина проработала чуть меньше месяца. Затем она устроилась работу в пошивочную мастерскую, благо любовь к шитью ей еще в детстве привили бабушка и мать.
Не забывала Людмила и о творчестве. Едва выдавалась cвободная минута, она спешила с подругами в клуб, выступала художественной самодеятельности. Правда, любимым видом творчества Зыкиной в то время было отнюдь не пение, а танцы. Глядя на то, как лихо она отплясывает, подруги уверенно заявляли: «Быть тебе, Люся, плясуньей!» Но судьба распорядилась по-своему.
В один из весенних дней 1947 года отправилась Люся с подругами в кино. И на площади Маяковского девушки увидели объявление о наборе солистов в хор имени Пятницкого. Кто-то из подруг возьми и скажи: «А слабо тебе, Люся, попробовать себя еще и в хоре?» Зыкина завелась с пол-оборота: «А вот и не слабo. Спорим на мороженое». Короче, прямо возле афиши мы и поспорили.
В том году конкурс в хор имени Пятницкого был огромный — около полутора тысяч человек. А теперь представьте себе такую картину: из этого количества желающих руководимой хора отобрали в свой коллектив лишь четырех человек — тpex парней и одну девушку. Читатель, наверное, догадался, что этой девушкой была именно Зыкина. Стоит отметить, что параллельно с занятиями в хоре Зыкина еще училась в школе рабочей молодежи.
В 1948 году в составе хора Зыкина отправилась в первые зарубежные гастроли — в Чехословакию, где тогда проводился фестиваль «Пражская весна». Хор выступал в нескольких городах, и везде его выступления собирали массу слушателей. Прошло всего лишь несколько лет после окончания войны, и дружба русских и чехов еще ничем не была омрачена. Поэтому большинство выступлений сопровождалось коллективным пением — хозяева пели вместе с гостями и «Стеньку Разина», и «Вниз по Волге-реке», и «Калинку».
Те несколько лет, когда Зыкина работала в хоре имени Пятницкого, ее учителем был руководитель прославленного коллектива В. Г. Захаров. Певица вспоминает:
«У Захарова я училась постигать «подходы» к песне, отбирать выразительные средства в соответствии с образным строем произведения, серьезно анализировать его, ибо без этого, считал Захаров, исполнитель превратится в бесстрастного илиостратора мелодии и текста. Распадутся внутренние связи, нарушится цельность пения.
Владимир Григорьевич был для нее воистину учителем русской поэзии, в которой он искал и находил множество удивительных примеров значительности слова. Можно сказать, что именно тогда, в годы работы в хоре, я поняла, что такое поэзия и как она необходима певцу. Я стала чувствовать музыку стиха и музыку русской речи вообще. Иногда читала сама для себя вслyx — училась говорить. Выписывала особенно полюбившиеся строчки, повторяла их на память, читала подругам…
По рекомендации Захарова я стала ходить в Третьяковку, смотрела живопись классиков, портреты тех, кто жил в одно время с создателями песен. Училась, как надо носить народную одежду, как убирать волосы, какие искать позы и движения…»
В 1949 году у Зыкиной случилось горе — умерла мать. Эта смерть так ее потрясла, что у нее пропал голос. Она не то чтобы петь, даже говорить громко не могла. Пение пришлось оставить. В течение нескольких месяцев Зыкина работала в Первой Образцовой типографии, почти не надеясь когда-нибудь вновь выйти на сцену. Однако случайная встреча в 1950 году с руководителем хора русской народной песни Всесоюзного радио и телевидения Н. Кутузовым вдохновила Зыкину на возвращение в мир вокального искусства.
В те годы в русской народной песне было всего лишь два признанных исполнителя: Лидия Русланова и Мария Мордасова. Их господство на тогдашней эстраде было безраздельным. Причем у каждой была своя ниша. У Руслановой — в основном старинные песни, она не любила новых песен и не исполняла произведений современных авторов. Она пела то, что пели в ее деревне. Репертуар Мордасовой был шире, но особенно хорошо ей удавались частушки. Здесь ей не было равных. Особенно сильно это проявилось в годы войны, когда Мордасову буквально завалили просьбами с фронта спеть частушки про все рода войск — ей писали танкисты, артиллеристы, летчики, разведчики. В итоге появился целый цикл войсковых частушек. Именно Мордасова сделала частушку достоянием профессионального искусства.
Несмотря на довольно плотный график записей и выступлений Зыкиной, зарплата у нее была маленькой. Чтобы сводить концы с концами, ей приходилось подрабатывать на стороне — мыла кому-то полы, кому-то стирала, кому-то вышивала. Последним делом, благодаря матери, она владела виртуозно. Ее вышивки — специальные дорожки на пианино — пользовались большим спросом в хоре имени Пятницкого. Лишь малаи часть заработанных денег уходила у Зыкиной на питание, остальное — на сценические наряды: туфли, платья, сарафаны.
Между тем в 1951 году Зыкина покинула родительский дом на Канатчиковой даче и переехала к мужу. В те же годы она сменила и место работы — ушла из хора Пятницкого в хор Всесоюзного радио. Там Зыкину выбрали секретарем комсомольской организации, которая насчитывала без малого полторы тысячи комсомольцев. Через несколько лет она решила вступить в ряды КПСС. Однако ее не приняли — подкачали личные обстоятельства. К тому времени Зыкина уже развелась со своим первым мужем, и секретарь партийной организации, хорошо осведомленный в ее личных делах, заявил, что она морально неустойчивый человек. Что он имел в виду, непонятно, потому что со своим мужем Зыкина развелась по-хорошему, без скандала. Чуть позже она предприняла новую попытку иступить в партию, но ей вновь не удалось. Она написала заявление, принесла в партком, но оказалось, что документ оформлен неправильно — она написала его тушью. Предложили переписать. Однако Зыкина отложила это дело на потом и уехала на гастроли. А когда вернулась, желания переписывать заявление у нее уже не возникало.
В хоре Всесоюзного радио Зыкина проработала около семи лет, пока не решила — хватит, надо начинать сольную карьеру на эстраде. Ведь артист, работая в хоре, почти не творец. Ему киот ноты, дают произведение, и он поет. Если не справится, ю коллеги обязательно помогут, подскажут. Зыкиной же хотеюсь испытать свои силы в самостоятельном творческом поиске. Она вообще любила подвергать себя всякого рода испытаниям. Это у нее еще с детства повелось. Было у нее тогда такое мпятие. Она босыми ногами входила в заводь на речке Чуре (река протекала прямо возле ее дома на Канатчиковой даче) и ждала, когда сотни пиявок вопьются в ее ноги. Таким образом она себя испытывала. Чем больше продержится, тем сильнее, значит, у нее сила воли.
Из хора Зыкина ушла в Москонцерт. Было это в 1960 году. Именно там к ней и пришла та слава, которая сделала доселе малоизвестную певицу Зыкину той Людмилой Зыкиной, которую мы знаем сегодня. В чем-то этой громкой славой певица обязана не только своему природному таланту, но и дружбе с сильными мира сего. В частности, с тогдашним министром культуры СССР Екатериной Фурцевой.
Фурцева была уникальным явлением в отечественной истории — член Политбюро, единственная женщина-министр в составе Советского правительства. Она была родом из простой рабочей семьи, до своего взлета «наверх» работала на ткацкой фабрике. О том, каким министром она была, сохранились самые противоречивые мнения. Одни Фурцеву восторженно хвалят, другие, наоборот, столь же яростно ругают. Но одно все же несомненно — личностью она была неординарной и, несмотря на все недостатки, единственным министром культуры в нашей послевоенной истории, который хоть что-то понимал в той области, которой руководила.
С Зыкиной Фурцеву свел случай. Они познакомились во время декады искусства Российской Федерации, которая проходила в Казахстане. В ту встречу Фурцева огорошила певицу неожиданным заявлением: «Так вот вы какая — Людмила Зыкина. Много о вас слышала и очень хотела познакомиться». Очень скоро их деловые отношения переросли в дружеские, да настолько крепкие, что многие наблюдавшие за их тандемом удивлялись. Между тем ничего удивительного в этом не было. Фурцева, которая, даже став министром, так и не сумела приспособиться к царившему среди партаппаратчиков аскетизму, особенно в области человеческих чувств, нуждалась в них как никто другой — ведь она прежде всего была женщиной, а уж потом министром. Но на протяжении нескольких лет работы в Кремле рядом с ней не было людей, которых она могла бы назвать своими друзьями. Видимо, Зыкиной удалось найти подход к душе Фурцевой и занять в ней пустующую нишу.
Люди, которым небезразлично было отношение к ним Фурцевой, всеми силами стремились оказаться подле нее, обратить на себя ее внимание. От этого зависело многое — карьера, звания, заграничные командировки. Но Фурцева привечала немногих. Зато те, кого она к себе приближала, никогда об этом не жалели. Фурцева могла быть щедрой и великодушной к тем, кто скрашивал ее тоскливое одиночество.
Если для большинства советских министров-мужчин любимыми занятиями в часы досуга были охота или посещение стадиона, то у Фурцевой это была баня.
«Какое-то время спустя, — вспоминает Л. Зыкина, — после нашей первой встречи в Казахстане мне позвонила моя приятельница Люба Шалаева, с которой мы ходили в Сандуны, и спросила: не хочу ли я пойти в баню с Екатериной Алексеевной? Она, оказывается, с Фурцевой была знакома. «Ни за что!» — ответила я. Я ведь всю жизнь знала свое место. И потом, надо и разрешения у Екатерины Алексеевны спросить. Захочет ли она, чтобы я с ней пошла. Я так и сказала Любе. И вдруг мне звонит Любовь Пантелеймоновна, помощница Фурцевой, и творит: «Людмила Георгиевна, Екатерина Алексеевна сегодня идет в баню с девочками, вы можете пойти?» Я согласилась. Вот так я в первый раз пошла с нашим министром культуры в баню».
Фурцева обычно посещала Центральные бани, где для нее выделялся специальный номер. Однако вела она себя на удивление скромно. Однажды, когда по каким-то причинам номер оказался закрыт, а ждать Фурцева не хотела, она с подругами отравилась в общее отделение. Большинство посетителей, коюрые в тот день там мылись, поначалу не узнали в ней министра культуры, просто обратили внимание на женщину, чей портрет они так часто видели на огромных плакатах, развешанных по городу в праздничные дни.
«Мы никогда в бане не пили, — вспоминала Л. Зыкина. — Однажды моя подруга принесла с собой пиво. И Екатерина Алексеевна говорит: «Пивом хорошо голову мыть». Но чтоб она хоть грамм выпила — этого не было, все это ложь. Возможно, с кем-то она пила, на приемах, но со мной — никогда. Про меня тоже говорили, что я алкоголичка. А я вообще не пью, не лежит душа. Разве кто-то видел, чтобы я напивалась? Да если певица пьет, у нее голоса не хватит, чтобы прожить большую творческую жизнь, как у меня…
Мне было очень больно, когда Любимов (главный режиссер Театра на Таганке. — Ф. Р.) вдруг написал в «Огоньке», что Фурцевой некогда было заниматься культурой, потому что она занималась Зыкиной, вместе «закладывали и парились». Я Любимова после этого перестала уважать. Как такой человек может возглавлять коллектив, быть режиссером? То, что он скаал, не только некрасиво. Каким бы министром Фурцева ни была (а министром она была очень хорошим), уважающий себя мужчина не должен так грязно говорить о женщине.
Для меня Фурцева была лидером. Мне никогда не забыть, как мы разговаривали. «Ну как, Екатерина Алексеевна, можно вместить в себя все знания? — часто спрашивала я ее. — Заниматься литературой, живописью, архитектурой. Вот, допустим, такие сильные художники, как Кибальников, Вучетич, — ведь понять их труд очень сложно…» А она и отвечает: «Мне и не надо понимать. Я призову их обоих, и пусть они разговаривают. А я слушаю». Я считаю, это очень правильно. Екатерина Алексеевна не боялась держать около себя сильных людей. И этому я у нее научилась.
Я знала Екатерину Алексеевну в течение десяти лет, и с ней было очень легко работать. Ее секретарь рассказывала, что если она кого-то обидит, то потом очень переживает, и в результате этому человеку сделает что-то хорошее».
И все же по большому счету Фурцева была типичным советским министром с привычным набором присущих ему качеств. Для такого министра все, что выходило за рамки его понимания, за рамки существовавшего в те годы в искусстве социалистического реализма, считалось вредным и чуждым. Вот почему тот же Юрий Любимов, который в своем театре ставил вещи неординарные, смелые, Фурцевой был чужд, а какой-нибудь Пупкин, в сотый раз поставивший пьесу о Ленине, близок и понятен. То же самое и в эстраде. Многих советских исполнителей, поющих твисты и рок-н-роллы, Фурцева на дух не переваривала, но Зыкину буквально боготворила. Ведь Фурцева родилась в провинции, и народное творчество ей было очень близко. Поэтому она делала все от нее зависящее, чтобы такие исполнители, как Зыкина, шли в авангарде тогдашнего эстрадного истеблишмента.
В 60-е годы Зыкина очень много гастролировала не только на родине, но и за рубежом. Причем если десятилетие назад ее поездки ограничивались всего лишь странами так называемого социалистического лагеря, то теперь для нее стали возможны и поездки в страны «загнивающего капитализма». Одной из первых в списке этих стран была Франция.
В Париж Зыкина попала не одна, а в составе мюзик-холла, который существовал при Москонцерте. На одном из его выступлений как-то побывал знаменитый в Европе импресарио, хозяин парижской «Олимпии» Бруно Кокатрикс, который и задумал познакомить французскую публику с этим коллектиг, ом. «Русские сезоны» в Париже, которые сначала связывались с именем Дягилева, Павловой, Нижинского, затем сменились ансамблем Моисеева и «Березкой». Кокатрикс решил нарушить эту традицию и первым из западных импресарио пригласил на сцену «Олимпии», где до этого пели Эдит Пиаф, Шарль Лзнавур, Шейла Боссе, Шарль Трене и другие звезды, советский мюзик-холл. С его стороны это было весьма рискованно. Ведь в те годы на Западе бытовало мнение, что русские преуспели в космосе и спорте, но отнюдь не в эстрадном искусстве, поэтому особого интереса такие концерты не вызовут. Однако получилось наоборот: французов разобрало такое любопытство, что они заранее скупили билеты на все предстоящие концерты советских артистов (правда, потом ходили слухи, что ажиотаж поддерживался в основном за счет пропагандистской кампании, устроенной компартией Франции). Между тем местные газеты откровенно иронизировали над нашими артистами, слко называя приехавшую труппу «мужик-холлом».
Из воспоминаний Л. Зыкиной: «Когда приехали в знаменитый зал, расположенный на Больших бульварах недалеко от Гранд-Опера, я была несколько разочарована: снаружи «Олимпия» выглядела обшарпанной, а внутри напоминала гигантский сарай. Сказала об этом Кокатриксу.
— Ну знаете, сударыня, — ответил он мне, — вы очень придирчивы. Подумайте сами, зачем мне тратить деньги на обивку кресел? Украшают не они — люди. Когда увидите до отказа заполненный зал, вы поймете, что о лучшем окружении мечтать нельзя. «Олимпия» только тогда, как вы говорите, напоминает сарай, когда она пуста. С публикой же получается естественная драпировка. А какая превосходная акустика, сцена!
В последнем Бруно оказался прав — и сцена оборудована новейшими средствами звукои светотехники, и акустика дейс гвительно великолепна.
Технический персонал встретил нас настороженно, ритм репетиций был чрезвычайно напряженный. Каждый номер выверялся едва ли не по хронометру…
Первые наши концерты… Кто бы мог подумать, что с самого начала будут бисировать многие номера программы. Аплодисменты, скандирования, корзины цветов. Признаться, не ожидали такого приема. По-настоящему поверили в успех, когда за кулисы пришел всемирно известный мим Марсель Марсо. Под впечатлением увиденного он написал статью о советском мюзик-холле: «Это посланцы России — страны высокой культуры, высокого интеллекта, страны настоящего и будущего…»
Эта поездка проходила под патронажем компартии Франции, которую в те годы возглавлял Морис Торез. В один из дней в советском посольстве состоялась встреча генсека с советскими артистами, во время которой тот заявил: «Ваше выступление здесь — это прекрасная работа, это настоящая партийная пропаганда!» Да, без идеологии в те годы нельзя было и шагу ступить, тем более за границей. Либо ты поддерживаешь господствующую идеологию, причем не пассивно, а самым активным образом — выступаешь с правильными речами на собраниях, включаешь в свой репертуар прославляющие режим песни и т. д., — либо не видать тебе ни званий, ни наград, ни зарубежных гастролей. Большинство людей из мира искусства умели приспособиться к таким условиям и весьма неплохо существовали в те годы. Среди них была и Зыкина. Однако в отличие от многих коллег, которые просто играли в навязанную им игру — то есть, прославляя режим, в глубине души горячо ненавидели его, — Зыкина была искренней и по-иному жить не умела. А жизнь ее баловала. Она носила звание заслуженной артистки, жила в престижном доме на Котельнической набережной, регулярно ездила за границу, имела хороший автомобиль — «Волгу».
Зыкина прекрасно чувствовала себя при всех правителях. Ее очень любил Никита Хрущев. Ее исполнение песни «Течет река Волга» стало музыкальным знаком времени. Зыкина была специально приглашена на 70-летие Хрущева, которое торжественно отмечалось в Кремле в апреле 1964 года. И Зыкина спела юбиляру его любимую песню. Хрущев расчувствовался и в ответном слове сказал: «Вот Зыкина говорит, что мне 17 лет. В общем-то, я еще здоровый и могу поработать. Если вы мне будете помогать». Соратники Хрущева, находившиеся в тот момент за столом, дружно загалдели: «Поможем, Никита Сергеевич!» Но, увы, обманули… Всего через каких-нибудь полгода собрали Пленум ЦК КПСС и отправили Хрущева на пенсию. И Зыкину Хрущев с тех пор слушал только в записи.
Брежнев тоже неплохо относился к Зыкиной, считая ее лучшей исполнительницей русской народной песни. Однако слушал он и других — Ольгу Воронец, Екатерину Шаврину. И все же Зыкина в те годы была вне конкуренции. Немалую роль тут играло и то, что ее влиятельный покровитель — Екатерина Фурцева даже после отставки Хрущева осталась на посту министра культуры СССР.
Рассказывает Л. Зыкина: «Моим, как теперь принято говорить, имиджмейкером была Фурцева. Я захотела купить машину «Пежо». У Лени Когана такая была, он меня как-то подвозил, и очень мне понравилось. Накопила денег и пришла к Фурцевой, говорю: «Екатерина Алексеевна, хочу «Пежо», помогите купить…» Это было время, когда без министра культуры ничего не купишь… А она: «Что ишо за «Пежо»?!» — «Да вот, — говорю, — французская машина. В виде исключения. Вы же Плисецкой разрешаете…» Фурцева как разозлится! «То, — говорит, — Плисецкая! А ты — Зыкина! Русская певица! И должна ездить на русской машине! Тебе что, «Волги» недостаточно?!» Соблюл а-таки мой имидж…»
Полпред русской, а значит, и советской песни, Зыкина постоянно ездила за рубеж. В сентябре 1964 года она впервые посетила США. Инициатором этой поездки явилась американская фирма «Коламбия артистс» и знаменитый импресарио российского происхождения Соломон Юрок. Он был первым импресарио, кто положил официальное начало культурному обмену между СССР и США. Благодаря его стараниям в 1958 году в Америке гастролировал ансамбль народного танца СССР под руководством Игоря Моисеева. На этот раз «Коламбия» решила «раскрутить» целую группу советских артистов, в число которых входила и Зыкина. Турне называлось «Радуга». Оно проходило в 15 штатах и 28 городах, где было дано 40 концерюв. Программа была довольно разнообразна, в нее были включены многие жанры — от классического балета и характерных кшцев до народных песен и мелодий. Позднее Зыкина напишет очерк об этой поездке, в котором не избежит идеологических штампов, характерных для того времени, когда дело касаюсь описания американского образа жизни. Приведу лишь отрывок из него:
«В центре Нью-Йорка, на Манхэттене, я зашла в один из самых, как мне показалось, респектабельных магазинов. Его просторные витрины поражали роскошью товаров и баснословными ценами. И чего здесь только не было! Разноцветные спортивные костюмчики, шелковые халаты красочных расцветок, смелые бикини, матрацы из дорогого меха шиншиллы. Отдельно выстроились на полках зубные щетки и эликсиры для полоскания рта. Рядами стоят консервированные продукты с прекрасно оформленными этикетками — на любой вкус. Другая витрина переливается и серебрится мягким светом меховых манто — норка, горностай, ягуар — по 600 долларов за штуку.
И все перечисленное выше предназначено для… собак. Надо купить дождевик из габардина для овчарки или наклеить ресницы пуделю и сделать маникюр? Пожалуйста! Если вы любите все прекрасное, то можете снабдить своего пса драгоценностями… «Только на предметы роскоши для любимых собачек американские миллионеры тратят 500 миллионов долларов в год, — рассказывал корреспондент газеты «Правда» в США Б. Стрельников. — В одном Нью-Йорке полмиллиона комнатных собак, к услугам которых не только пошивочные мастерские, фотоателье, но и специальные собачьи рестораны…
А многие миллионы американцев проживают в нищете, и на всю годовую программу «борьба с бедностью» выделяется около 2, 3 миллиарда долларов. Как тут не задуматься, кому же живется лучше в богатейшей капиталистической стране мира».
Летом 1965 года Зыкина вновь оказалась в США. Та поездка запомнилась ей прежде всего тем, что тогда она впервые увидела и познакомилась с легендарной ливерпульской четверкой «Битлз», которая гастролировала по Америке. По словам Зыкиной, «битлы» очень хорошо отзывались о русском песенном творчестве и даже высказали желание сделать аранжировку песни «Ивушка» Григория Пономаренко, но свое слово так и не сдержали. Может быть, это обещание было дано в порыве каких-то мимолетных чувств, которые после встречи тут же исчезли? Однако про Зыкину «битлы» не забыли и какое-то время спустя прислали ей одну из своих пластинок.
В том же году Зыкина впервые вступила на землю Японии. Японский импресарио Исия-сан — кстати, сама в прошлом певица — обратилась в Министерство культуры СССР с прои, бой направить на гастроли в Страну восходящего солнца наиболее характерного исполнителя русского фольклора». Выбор, естественно, пал на Зыкину. Таким образом она стала первой русской певицей, кто выступил с сольными концертами в Японии.
Концерты Зыкиной прошли в токийском концертном зале «Хосей Ненкин» и вызвали ажиотаж у местной публики. Еще бы — приехала певица из страны за «железным занавесом» (кстати, на афишах Зыкиной значилось: «Известная певица из Москвы. Работала токарем на заводе»). Эти концерты не записывались японским телевидением, однако местные телезрители все равно сумели познакомиться с русской певицей. Дело в юм, что в один из дней гастролей Зыкиной поступило предложение выступить на телевидении с японским хором. Зыкина согласилась. Она спела любимую во всем мире «Калинку».
Зимой 1967 года Зыкина выехала на гастроли в Австралию в составе Русского оркестра имени Осипова. Впервые ее гастроли продолжались так долго — почти три месяца.
Л. Зыкина вспоминает: «За несколько минут до начала концерта в Мельбурне выглянула в зал — какая там публика? В партеpe рассаживались мужчины в строгих черных смокингах, многие с тростями в руках, лица надменные, невозмутимые, на них словно написано: ну-с, посмотрим, чем вы нас собираетесь удивить! Женщины в длинных вечерних туалетах, в мехах. Импресарио назначают весьма высокую цены за билеты, поэтому позволить себе пойти на премьеру там может далеко не каждый.
Из солистов я выступала первой. Вышла, поклонилась. Почувствовала сразу, как наставили на нас бинокли и лорнеты: изучают, в диковинку, поди, наши домры да балалайки, владимирские рожки!
Запела сначала задушевную «Ивушку», потом искрометный «Снег-снежок» Григория Пономаренко, в самом конце — «Рязaнские мадонны».
В Москве убеждали меня — австралийцам подавай старинную народную песню, ничего нового они не приемлют. И вот «Рязанские мадонны» на подмостках Мельбурна — рискованный эксперимент!..
Я увидела, как замелькали носовые платки, услышала всхлипывания. Реакция зала передалась мне, и финал песни я спела с большим эмоциональным подъемом…»
В середине марта 1968 года Зыкина оказалась на гастролях в ФРГ. Турне группы советских артистов, в которую входила и Зыкина под девизом «Поющая и танцующая Россия», открылось концертом в гамбургском «Мюзик-холле». Незадолго до этих гастролей фирма грамзаписи «Ариола-Евродиск» выпустила в ФРГ пластинку с русскими песнями в исполнении нескольких артистов, в том числе и Зыкиной. Диск имел огромный успех и разошелся тиражом в полмиллиона экземпляров. На концерте в «Мюзик-холле» генеральный представитель фирмы «Ариола-Евродиск» вручил по «Золотой пластинке» трем участникам этого проекта: Людмиле Зыкиной, солисту Большого театра Ивану Петрову и художественному руководителю Русского оркестра имени Осипова Виктору Дубровскому.
Практически в каждой зарубежной поездке Зыкиной досаждали вопросами антисоветского содержания. Ведь все прекрасно знали о ее статусе «кремлевской певицы», и многие из зарубежных корреспондентов хотели бы подловить ее на каком-нибудь каверзном вопросе о жизни в СССР. Однако ни одна из подобных уловок не имела успеха. Причем Зыкиной было легче, чем другим, быть правдивой. Ей не надо было ничего придумывать, ничего скрывать. Когда она рассказывала журналистам о том, как хорошо ей живется в Советском Союзе, она не кривила душой. В 1970 году Зыкина исполнила ораторию «Ленин в сердце народном», написанную Родионом Щедриным к 100-летию вождя мирового пролетариата. Это произведение, а значит, и тот, кто его исполнял, в том же году были удостоены Ленинской премии.
Но в личной жизни Зыкиной не везло. В те же годы распался ее второй брак. В отличие от своей жены ее муж-журналист был мало известен в широких кругах. Кормильцем его назвать было трудно. Частенько он сидел и без зарплаты, и без гонораров. Поэтому иногда Людмила шла на хитрость — она отправляла ему перевод, а потом, придя домой, говорила: «Смотри, тебе деньги за публикацию пришли!» И он платил ей вниманием и чуткостью. Когда она приходила домой не в духе, он собирал рыболовные снасти и утром вез ее на рыбалку. А рыбалка для Зыкиной тогда была одной из самых сильных страстей. И все же после нескольких лет совместной жизни их брак распался.
В 1972 году Зыкина вновь отправилась на гастроли в США в составе оркестра имени Осипова. Турне начали с Бостона, где гастролеров из Советского Союза практически никто не знал. В местных газетах, освещавших это событие, писалось, мо «репертуар русских более чем странен — от Чайковского до современных авторов». Что «исполнение классики на осиповских балалайках и домрах — кощунство». Кроме недружественной критики, эти гастроли подстерегали и другие неприятности. Во время первого же концерта, когда Зыкина исполняла старинную песню «Вот мчится тройка», кто-то из зрителей попытался бросить на сцену баллончик со слезоточивым газом («аммиачную бомбу»). К счастью, полиция оказалась расторопной и сумела вовремя упредить провокацию — террориста вывели из зала.
На пресс-конференции, устроенной в другом американском городе — Сан-Франциско, — произошел такой эпизод. Один из журналистов внезапно зачитал заметку из газеты «Нью-Йорк тайме» о праздничном концерте в Кремлевском Дворце сьездов. Автор утверждал, что советские люди произвели на него впечатление людей угрюмых, суровых и сдержанных в своих чувствах, что их «жизнь отягощена думами о выполнении плана».
Руководители советской делегации доверили честь ответа злопыхателю участнице этих концертов Людмиле Зыкиной. И она хорошо поставленным голосом, как и много раз до и ого, рассказала собравшимся о том, как хорошо и счастливо кивут люди в ее прекрасной стране. В трудолюбии советским подям не откажешь, а жизнелюбия и задора им не занимать — иначе им многое было бы не по плечу. Даже в Великой Отечественной войне, принесшей советскому народу столько бед, люди не теряли самообладания. Ярким доказательством служат песни, которые появились в те годы, — «Священная война», «С берез неслышен, невесом…», «Вася-Василек», «Самоварысамопалы» и многие другие, поднимавшие дух людей, внушавшие им веру в неизбежную победу. «Ну а что в мирное время нам просто нельзя без юмора и шутки, — сказала Зыкина, — мо ясно каждому». И для иллюстрации своих слов она пропела по куплету из каждой перечисленной песни прямо перед наставленными на нее кинои телекамерами.
В 1973 году Л. Зыкина была удостоена звания народной артистки СССР. По большому счету это звание Зыкина должна была получить несколькими годами ранее — еще в конце 60-х, когда ее слава уже гремела на бескрайних просторах Советского Союза. В сущности, не было у нас в стране уголка, где не знали хотя бы одну песню в исполнении Зыкиной. Но самыми популярными песнями в репертуаре Зыкиной, ее визитными карточками были: «Течет река Волга», «Оренбургский пуховый платок», «Я люблю тебя, Россия». Однако звания народной Зыкина была удостоена только в 1973 году, спустя 26 лет после своего первого выхода на эстраду (та же М. Плисецкая стала народной в 34 года). С чем было связано столь долгое официальное признание, сказать трудно. То ли с тем, что Зыкина так и осталась беспартийной, то ли с какими-то иными причинами. Может быть, чиновникам не нравилась бытовая «распущенность» певицы — к тому времени она успела развестись со своим вторым мужем? Бытует версия, кто же покончил с несправедливостью. Решающую роль в присвоении ей звания народной артистки будто бы сыграл один из членов тогдашнего Политбюро. Кто же он — этот покровитель?
В декабре 1972 года на банкете в Кремле, посвященном 50-летию образования СССР, председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин внезапно предложил поднять бокалы за Людмилу Зыкину — истинно русскую певицу. Косыгин произнес этот тост с таким воодушевлением, что присутствующие усмотрели в этом некий намек на какое-то особенное отношение министра к популярной певице. С этого момента сначала по Кремлю, а затем и далеко за его пределами пошел гулять слух об амурных делах предсовмина и певицы. О том, что эти слухи действительно ходили весьма широко, можно судить по словам самой Л. Зыкиной:
«Я приехала в Чехословакию. И вдруг меня встречают с такой помпой — диву даюсь. В каждом районе после каждого концерта — подарки. Какие вазы я оттуда привезла! А на прощание мне говорят: «Непременно передайте Алексею Николаевичу от нас низкий поклон и скажите, что мы его очень любим». Я удивляюсь: «С удовольствием передам, если только увижу его». — «А разве вы не его жена?» — «Да нет, — говорю, — у него дочь моего возраста».
Затем мне как-то рассказывал Борис Брунов — он дружил с мужем Людмилы, дочки Косыгина, — что однажды на встрече Нового года Боря рассказал Алексею Николаевичу об этом слухе. А Косыгин и говорит: «Ну что ж, я Зыкину очень люблю. Ты ей передай мои самые лучшие пожелания в новом году».
А вскоре приехал Помпиду, и меня пригласили на прием. Гам был и Косыгин. «Здравствуйте, — говорю, — Алексей Николаевич». — «Здравствуйте, Людмила Георгиевна! Ну как, невеста, дела?» Мне было так неловко, я покраснела как рак…»
В 1973 году гастрольная судьба занесла Зыкину в Англию. Буквально за несколько недель, что она пробыла на земле туманного Альбиона, певица дала 75 концертов. Нагрузки немалыe, если учесть, что Зыкина была уже далеко не девочка. Один из журналистов удивился: «С такой нагрузкой может справиться только человек, имеющий отличное здоровье. Не так ли?» На что Зыкина ответила: «На здоровье не жалуюсь. Истинно русские люди редко бывают хилыми». Буквально на следующий день в одной из английских газет появилась заметка этого журналиста, в которой он сообщал своим читателям: «У Зыкиной мощный голос, потому что она обладает крепким здоровьем. Таких в Советском Союзе хватает, но не настолько, чтобы петь в Британии».
24 октября 1974 года из жизни ушла министр культуры СССР Екатерина Фурцева. Согласно официальной версии она скончалась от острой сердечной недостаточности, согласно неофициальной — покончила с собой, приняв цианистый калий. Вторая версия выглядит более правдоподобно. Дело в том, что в последние несколько месяцев перед смертью обстановка вокруг Фурцевой накалилась. В конце 1973 года ее не избрали депутатом Верховного Совета СССР, а несколько месяцев спустя едва не исключили из партии. Поводом к этому послужил скандал с дачей, которую Фурцева хотела построить для своей дочери от первого брака — Светланы. Фурцева закупила строительные материалы по «бросовым» ценам плюс взяла паркет не откуда-нибудь, а из Большого театра. Когда об этом стало и жестно в ЦК, ее вызвали в Комитет партийного контроля и едва не исключили из партии. Фурцеву спасло то, что она согласилась сдать уже построенную дачу государству. Но, видимо, оправиться от шока, пережитого ею на заседании КПК, Фурцева так и не смогла.
Рассказывает Л. Зыкина: «Я видела Екатерину Алексеевну в последний день ее жизни. Я приехала с гастролей, перед ними был отпуск. Заехала в Москву на день, чтобы затем отправиться на гастроли в Горький, а мне звонят из министерства: Екатерина Алексеевна ищет. «Людушка, ну что же вы пропали?» Она никого не называла на «ты», как написал об этом Михаил Козаков. Мы встретились с ней у наших общих знакомых, пошли в баню, там она и говорит мне: «Видите, сколько забот. Малому театру — 200 лет, Ойстрах умер, надо организовать похороны…» Потом она поехала на прием в честь 200-летия Малого театра. Как мне рассказывали позже, за столом она сидела вместе с Лапиным, тогдашним председателем Гостелерадио. И будто бы он сказал ей что-то неприятное… После банкета Екатерина Алексеевна вдруг мне звонит, а голос такой тихий, усталый. «Люда, — говорит, — я вам вот почему звоню: вы сами за рулем сидите. Так будьте осторожны!» Узнав о том, что Николай Павлович (Н. П. Фирюбин, заместитель министра иностранных дел СССР был мужем Фурцевой. — Ф. Р.) еще остался в Малом, я спросила, не приехать ли мне к ней. «Нет-нет, я сейчас ложусь спать», — ответила она. На этом наш разговор был закончен.
В пять утра я уехала в Горький, а днем мне сообщили о ее смерти. Я тут же вернулась. До моего сознания случившееся не доходило, и спрашивать ни о чем я не стала. Мне лишь сказали, что ей стало плохо — сердце… Я знала о том, что у них с Николаем Павловичем были какие-то нелады, в последнее время они вечно ссорились. Но что дойдет до такой степени, даже не предполагала. Она очень любила жизнь. Говорили, что она на себя руки накладывала, но я этого не знаю. (В 1960 году Фурцева оказалась в опале и, не сумев это пережить, попыталась покончить жизнь самоубийством — вскрыла себе вены. Однако врачам удалось ее спасти. — Ф. Р.)
Гражданская панихида проходила в здании МХАТа. Я спела у гроба Екатерины Алексеевны песню-плач «Ох, не по реченьке лебедушка все плывет…» После похорон Николай Павлович со Светланой (дочь Фурцевой от первого брака. — Ф. Р.) позвали меня на поминки, но я не поехала. Потому что никому из них не доверяла. Вместе с несколькими такими же близкими Екатерине Алексеевне людьми мы пошли ко мне домой и мм роили свои поминки. Вспоминали и плакали… Она ведь была нам близким и очень дорогим человеком…»
В 1977 году Зыкина стала художественным руководителем и солисткой Государственного республиканского народного ансамбля «Россия». Чуть раньше очередные изменения произошли в личной жизни певицы — она в очередной раз вышла замуж. На этот раз ее мужем стал баянист Виктор Гридин, он пыл на четырнадцать лет моложе жены.
В 1978 году Зыкина во второй раз оказалась в Париже. На мот раз в поездке ее сопровождал один из крупнейших музыкантов страны, главный дирижер Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова Юрий Темирканов. Зыкина исполняла ораторию Р. Щедрина «Ленин в сердце народном», за коюрую она еще в 1970 году была удостоена Ленинской премии. Судя по тому, что было выбрано именно это произведение, гаироли певицы снова происходили под патронажем компартии Франции.
В том же году Зыкина совершила свою третью поездку в США. Концерты певицы состоялись в нескольких штатах — Техасе, Луизиане, Арканзасе, Миссисипи, Алабаме.
Первая половина 80-х годов прошла для Зыкиной в сплошных гастролях по стране и за рубежом. К примеру, в середине 1982 года она посетила США, а в декабре того же года отправилась на Кипр — там отмечалась 20-я годовщина образования Общества советско-кипрской дружбы и в Никосию была направлена делегация СССР. Искусство в ней представляли четверо — Зыкина и еще двое артистов ансамбля «Россия» — В. Гридин и А. Соболев.
Весной 1983 года Зыкина приехала с гастролями в Канаду, выступала она тогда в Оттаве, Виннипеге, Монреале. В Виннипеге Зыкиной пришлось вступить в полемику с группой украинских националистов из организации «Украинская лига», устроивших манифестацию перед входом в театр, где должен был состояться концерт ансамбля «Россия». То ли манифестанты оказались плохо подкованными идеологически, то ли Зыкина проявила чудеса пропагандистского искусства, однако ей удаюсь перевербовать собравшихся на свою сторону. По ее же с ювам, после того как она рассказала пикетчикам о том, как расцветает и хорошеет Украина под руководством компартии, они отбросили в сторону плакат «Свободу Украине!» и стали внимательно слушать ее рассказ. Завершилась эта встреча если не братанием, то дружным пением украинских песен и просьбами пикетчиков приезжать еще.
В том же году Зыкина посетила Скандинавию, начав вполне успешное покорение этого полуострова. Сначала это была Норвегия, в 1984 году вместе с ансамблем «Россия» дала за 20 дней 22 концерта в Дании, а еще через год в течение девяти дней певица гастролировала еще в одной скандинавской стране — Исландии. Все эти поездки были организованы местными компартиями.
В 1987 году Л. Зыкиной присвоили звание Героя Социалистического Труда.
В начале перестройки Зыкина внезапно увлеклась идеей открыть Академию народной культуры, которая занялась бы воспитанием молодежи. Академия была благополучно открыта, и Зыкина стала ее президентом.
В 1991 году, давая интервью газете «Совершенно секретно», Зыкина заявила, что продолжает сохранять верность принципам, которым она следовала всю свою жизнь:
«Я жила и продолжаю жить с именем Ленина. Ленин — мой жизненный эталон. А что там делают другие люди — меня абсолютно не волнует.
То, что сегодня пишут о Ленине, — это сплошная клевета. Кому-то выгодно сделать нашу страну раскольнической в соцлагере, народ взбунтовать. Да если мы потеряем веру в партию, в Ленина, как мы уже потеряли веру в Сталина, с именем которого, между прочим, шли в бой и победили в войне, то как же мы своим детям это объясним? И как можно, проживя столько лет, только теперь все вскрыть? Где эти люди, которые сейчас говорят обо всех наших горестях и недостатках, были раньше?..»
В 1993 году, после 17 лет супружеской жизни, Зыкина развелась с третьим мужем — Виктором Гридиным. Причем развелась без скандала и даже выступила в качестве свахи для бывшего мужа. У них в ансамбле «Россия» работает певица Надежда Крыгина, и Зыкина однажды, во время гастролей в Германии, посоветовала мужу повнимательнее к ней присмотреться. В итоге Гридин и Крыгина поженились. А что же Зыкина? Самое удивительное, что после третьего развода она вышла замуж в четвертый раз. Но вновь неудачно. Этот брак продлился меньше ее предыдущих браков и вскоре распался. Позднее, отвечая на вопрос о своей личной жизни, Зыкина заявила:
«Если бы я не любила, то и петь не смогла бы о любви. Это надо пережить. Я счастлива тем, что я и любила, и была любима. Ради чего тогда жить?
Многие считают, что в жизни бывает лишь одна любовь. А я думаю не так. Я человек строгий к любви. Мне обязательно нужны взаимность, теплота. Если этого нет, то я начинаю сохнуть…
У каждого в жизни, в каждой семье бывает, что отношения нвменяются, люди вырастают, и что тогда их удерживает? Чаше всего — дети удерживают. А у меня не было детей. И ничто не удерживало. И можно было выбирать: или продолжать плохо жить, или хорошо расстаться. Я всегда второе выбирала. Каждый раз, конечно, свои причины были… У меня мужья и моложе меня были, и я чувствовала — а женщина это всегда чувствует, — что он начинает закисать, прокисать, скучать… Пун изменять тоже…»
В 1996 году Зыкина вновь заставила публику заговорить о себе. Она вдруг приняла предложение от «дитя порока» Бориса Моисеева участвовать в его сольной программе. Зыкина спела свою культовую песню «Течет река Волга». Причем ее выступление шло вслед за песней в исполнении популярного некогда на просторах Союза ансамбля «Бони М».
Л. Зыкина вспоминает: «Когда они на том концерте работали — Боже мой, что в зале делалось!.. Все кричали, свистели, со своих мест вскочили, просто на ушах стояли… А я смотрела из-за кулис и думала: «Зыкина, куда же ты попала?!» А потом сказала себе: «Ну, Зыкина, держись! Ты должна выиграть!» И когда оркестр заиграл «Течет Волга», я сама поразилась тому, что произошло. Вдруг весь зал тихо-тихо так попятился на свои места, сел… А когда я закончила, то все до одного в зале аплодировали!.. Вот это была моя победа!»
27 апреля 1997 года в Кремлевском Дворце съездов прошел концерт, которым Зыкина отметила свое 50-летие на профессиональной сцене. От лица президента страны и правительства певицу лично поздравил премьер-министр Виктор Черномырдин. Стоит отметить, что его с Зыкиной связывает 30-летняя дружба — они познакомились, когда Черномырдин работал инженером на одном из заводов в Оренбурге, а Зыкина была там с гастролями.
На концерте в Кремле Зыкина сменила четыре платья, последнее было расшито жемчугами. Жемчуга эти ей подарили казаки с Кубани, причем умоляли еще раз приехать к ним с гастролями. Когда с этой же просьбой к певице обратились и представители Газпрома, и еще несколько послов стран СНГ, Зыкина, сидя на юбилейном троне, смахнула с лица слезу.
В прессе было много публикаций об этом юбилейном концерте, но я приведу лишь одну из них. Л. Юсипова в газете «Сегодня» писала: «Концерт оправдал ожидания: в нем были и «кич», и державность, и лояльность к властям, и дружелюбие последних, и неспешный ритм государственных торжеств, к которым привыкла эта сцена. Но главное — было еще раз продемонстрировано умение профессионально петь.
Кажется, Зыкина пела всегда. И чем чаще слышался ее голос — из репродукторов, с пластинок, с экрана телевизора и партийных гала-концертов, — тем реже приходилось задумываться, а хорошо ли она поет. Ибо это все равно что задумываться на тему, живописны ли берега реки Волги или рубиновые ли звезды над Московским Кремлем.
Репродукторы, пластинки, «Голубые огоньки» превратились в ретро и предмет ностальгического сериала «Намедни». Зыкина осталась — как рубины над кремлевскими башнями и берега реки Волги. И когда пару лет назад Леонид Парфенов придумал свое первое новогоднее шоу с участием новых и старых звезд, оказалось, что равных Зыкиной и хору Александрова на нашей эстраде нет.
Новое поколение зрителей и продюсеров, забыв о символе, увидели в Зыкиной в первую очередь выдающуюся певицу. Хотя статус артистки государственной важности остался при ней».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.