18. Юра в общении

18. Юра в общении

В общении с разными людьми Юра раскрывался мало. Только в первые годы нашей жизни мы были действительно открыты друг другу. Он много рассказывал о себе. Не всё, что я узнавала, мне нравилось. Я ревновала его к прошлому, а он меня тоже к моему прошлому, хорошо помнил всех моих поклонников. В тот ранний период Юра писал стихи и не всегда признавался, что они адресованы мне, про нас и нашу жизнь. Я всегда читала ему свои стихи. В них нет скрытого смысла.

Постепенно у Юры накопились тайны от меня, Открытым для всех и всегда было только творчество, дискография с рассказами о создании дисков и людях, с которыми он сотрудничал. Но если наступал трудный момент жизни, он вдруг раскрывался, рассказывал всё, как есть, искал понимания и сочувствия. И, конечно, получал их. Я не стану приводить примеры, чтобы случайно кого-нибудь не обидеть. Я понимала, как трудны и болезненны для него некоторые и личные, и, если можно так выразиться, общественные ситуации. Советы со стороны он принимал редко, старался постигать всё сам, на своём опыте. В чём-то мы с ним были очень разными. Я не меняла ни друзей, ни любимых. Я — не искатель новизны. Мне всегда хотелось постичь, данное мне. Да. Я хотела вернуть Юру насовсем, так, чтобы он понял нужность и важность наших отношений. На самом деле он и понимал, только не признавался.

Юра, как и большинство мужчин вообще, тянулся к новизне событий, людей и мест. Ему нравилось путешествовать по миру, казалось, что в Штатах, Англии и т. п. живут более цивилизованные, культурные и разумные люди. Он восторгался Нью-Йорком, Лондоном, Берлином. Он даже надеялся, что после опубликования на Западе «Голубого мессершмитта» сможет купить где-нибудь на морском побережье дом и зажить нормальной, состоятельной западной жизнью, как писатель. О, святая наивность! На самом деле это было бы справедливо по отношению к нему. Книги его — прекрасны и значимы в общественном масштабе. Ничуть не хуже наших прославившихся диссидентов. И за свой музыкальный труд он должен был бы получать настоящие деньги и признание. Он был европейцем в самом хорошем смысле этого слова.

Я привыкла к своей нищете и почти не страдаю из-за этого. И Юра ведь в 70-е выдвинул лозунг: «Вещь, сгинь!» А вот поездил по миру и как-то дрогнул. Захотелось человеческой жизни. Но поскольку не прогибался, не изменял себе, то и путей к тому не наметилось… Может быть, надо было спокойно продолжать курс, взятый в гавани нашей юности! Не знаю.

Со второй половины 90-х мы были с Юрой уже очень разными людьми. Но я старалась понять его, принять всё. И если бы он надумал и сумел уехать на Запад из России, что ж, значит, так было бы. Но я не поехала бы.

Увы, всем распорядилась судьба. И нам вместе пришлось вступить в схватку с постигшей его болезнью. Этого он не ожидал. И совершенно не ожидала я.