Сергей Лузин
Сергей Лузин
Жаркий летний день 2010 года, только лёгкий ветерок овевает наши загорелые тела среди тростников. Тёплая янтарная вода, как прозрачный чай, играет лучами солнца. Она набегает на песчаные отмели. Я всматриваюсь в силуэты кораблей вдали Финского залива: одни идут в Питер, другие — куда-то к далёким берегам. И, кажется, что не было тех сорока лет, пролетевших, словно сон.
В далёком 1971 году мы — я, Юра и моя сестра Нина — были молоды, полны сил и надежд. Короткое питерское лето не казалось таким быстротечным, как теперь. Вечер. Пляж Александрия.[6] Юра с гитарой, я с губной гармошкой и самодельной дудочкой, наигрываем что-то блюзовое. Нина слушает нас. Как давно это было…
Моё знакомство с Юрием Морозовым началось в ноябре 1970 года. Я впервые услышал его музыку в нашей коммунальной квартире на ул. Союза Связи (ныне Почтамтской). Подруга Нины Галя Григорьева и их однокурсницы познакомились на Крымском побережье с ребятами из г. Орджоникидзе, среди которых была неизвестная нам группа «Босяки». Для меня их появление стало новым и даже таинственным. Ведь мне было тогда всего 15 лет. Название группы показалось слегка смешным. Я уже вовсю слушал Битлов, Роллингов, Хендрикса, Bread, Kinks. Мой друг Миша Крстич, югослав по отцу, привозил диски из СФРЮ, куда он ездил летом к родственникам. Мы вместе занимались плаванием и тренировались в бассейне института физкультуры им. П. Ф. Лесгафта. Ребята из нашей спортивной группы буквально «записывались в очередь», чтобы переписать привезённые драгоценные диски. Другим чудесным источником настоящей, на наш взгляд, музыки являлось радио. Допотопный приёмник «Волга» и его КВ позволяли слушать «Voice of America», ВВС, «Метроном», радио «Свобода» на румынском языке. Всё это в конце 60-х было словно музыкой с другой планеты. И я, услышав в 1968 году «Voodoo Chile» (Slight Return), Хендрикса, битловскую «Birthday», сразу понял — это то, что мне надо!
А здесь появляются два парня с гитарами в нашей пустующей коммуналке (тогда шёл процесс расселения квартиры — и от 50 бывших жильцов осталась в ней к тому времени только наша семья) и поют песни Битлз, Сёрчерс, Манкес и других, пока мне незнакомых групп. Поют на голоса (в терцию), да ещё и свои песни на русском языке, ничуть не хуже Битлов! Для меня это стало полным откровением и открытием неизвестного острова под названием «Босяки» и под предводительством Юрия Морозова… Первое выступление «Босяков» в Ленинграде состоялось в нашей квартире 7 ноября 1970 года на студенческой вечеринке моей сестры. Юра и его музыкальный партнёр Кузя (Александр Кузнецов) сразу понравились мне своим звучанием и напором, к тому же голоса у них были явно не питерские, а южные, сами же они — с некоторым налётом провинциального понта. «Приехали покорять наших девчонок», — подумал я. Мне страстно захотелось стать таким же «битником», даже другом Юрия и так же играть на гитаре.
Студенческие вечеринки в опустевших комнатах ближайших соседей, Пиняевых, в которых после их отъезда обосновалась моя сестра, продолжались! И уже в декабре Юра вновь появился в Питере. Рекой лилось сухое вино, произносились кавказские тосты, до позднего вечера не умолкало завораживающее пение «босяковского дуэта», слышное даже на улице. Сквозь полумрак и табачный дым звучали слова куплетов: «Когда однажды утром вдруг в окно, всё небо поместиться не смогло. И кажется всё солнце для тебя, значит это весна! Весна…»
И действительно, казалось, они привозили с собой тепло из далёкого и незнакомого мне Орджоникидзе. Потом, поздно-поздно, когда я уже спал, оставшиеся гости расходились по пустовавшим комнатам. Утром, не догадываясь, почему так неприятно пахнет в комнате, где происходила вечеринка, я крутил радиоприёмник в поисках интересной музыки, рассматривал гитару. Только через некоторое время я понял, что это был запах «косяков» и кавказской анаши. Этим увлекался только Кузя, что, как говорят, через несколько лет привело к его деградации и наркотической зависимости. Впрочем, человеческая и музыкальная судьба его никому до конца не известна. Морозов пил только сухое вино, а на Кавказе иногда ещё и араку (осетинский самодельный довольно крепкий напиток).
В следующий раз Юра должен был прилететь на Новый 1971 год. Нина его ждала и волновалась. Но из-за непогоды самолет, долетев до Ленинграда, повернул обратно и приземлился в Москве. Ребята добрались в Питер лишь 1 января!
24 января 1971 года наша семья покинула, как и все прочие жильцы, коммуналку на Почтамтской, переселившись в новую квартиру в Лигово. Я серьёзно занимался плаванием у известных тренеров Владимира Фёдоровича Китаева и Валентины Дмитриевны Брагиной. Время проходило в тренировках и поездках на соревнования. 1 марта на матче Москва-Ленинград, проходившем в Москве в бассейне «Динамо», я стал серебряным призёром и мастером спорта СССР, а 28 марта в Донецке стал чемпионом зимнего первенства СССР среди юношей. Тем не менее мысль о занятиях музыкой не оставляла меня. Юра приезжал к моей сестре, они переписывались и перезванивались. Несколько раз он присылал мне записи Битлов, CCR и Rare Earth.
И вот 27 апреля состоялась свадьба Юрия и Нины, на которой собралось множество родственников и людей, мне незнакомых. Юра и Нина выглядели блестяще! Юра был в чёрном костюме с воротником стоечкой, как у Битлов, Нина в белом укороченном платье — как Бриджит Бардо. Юра и Кузя (в своём белом костюме) после официальной части устроили концерт и покорили своим откровенным и заводным исполнением битловских песен.
Лето 1971 года прошло в Александрии, в странствованиях по парку и побережью залива. Мы очень сдружились с Юрой, и его неуёмное стремление творить музыку захватило меня. Мы часто фантазировали и мечтали, что у нас будет своя студия, хорошие инструменты и т. п. Начались мои робкие попытки звукоизвлечения на гитаре. И через пару месяцев я мог сыграть простые вещи. Юра довольно терпеливо занимался со мной, но и я учеником был далеко не бездарным. Уже играл на фортепиано и освоил ГДР-овскую губную гармошку. Мы уходили втроём на берег залива и долго музицировали. Потом я и флейту освоил.
Осенью в Питере Юра стал записываться наложением, я иногда помогал. 1972–1973 гг. принесли новый всплеск творческой фантазии и совместной работы над многими песнями, оформленными позднее в сборники и диски. Началась работа над «Вишнёвым садом Джими Хендрикса». Это название появилось как шутка. Сидели, говорили что-то про Чехова, вспомнили «Вишнёвый сад». Июнь, кажется, был и всё цвело вокруг. Герои Чехова не играли на «Фендерах», и вишнёвый сад почему-то вырубили! Вот Хендрикс этого бы не сделал! И «Маха-вишня» тоже. Жаль, Хендрикса нет уже — пусть будет «Вишнёвый сад Джими Хендрикса»! И цветёт всегда! Я иногда пропускал занятия в институте, так как в утренние и дневные часы (обычно в такой день у Юры была вечерняя или ночная запись в Капелле) мы могли спокойно записываться дома, не вводя соседей в ярость своими звуками.
Над записью и сведением «ВСДХ» Юра работал почти всё лето. Он был сгустком музыкальной и жизненной энергии, свежие мысли и смелые новаторские решения, применяемые им в домашней звукозаписи, а также реконструированные магнитофоны «Айдас-2-эхо» и «Юпитер-201 стерео», позволяли воплощать музыкальные замыслы и опусы тех лет в относительно хорошем качестве. Он всегда стремился сочетать качество музыки, текста, исполнения написанного с возможно более высоким качеством записи. В этот период он уже работал инженером звукозаписи на студии «Мелодия», стремясь быть ближе к музыкальной жизни и звукозаписывающей аппаратуре. Немалое содействие при устройстве на эту нужную музыканту работу оказала наша энергичная мама.
Уже тогда я понял, что Морозов — не одержимый человек, а по-истине талантливый, одарённый и, главное, очень работоспособный, нацеленный на успех, творец. Его стремление создать своё, донести собственные мысли до слушателя, а может быть, и изменить его мировоззрение к лучшему — это веление души, божественное предназначение свыше.
Весной 1973 года мы стали встречаться и репетировать у нас дома в Лигово. Состав: Ю. Морозов — гитара, я — на фисгармонии, Андрей Светличный (друг Михаила Крстича) — на басу, функции ударных выполняла кольцевая фонограмма, воспроизводимая через магнитофон. Отрепетировали и даже записали в домашних условиях «Have you ever seen the Rain?», «It*s just a though» Криденсов; «Repent Walpurgis», «А Whiter Shade of Pale» — Procol Harum и несколько Юриных песен. Но, к сожалению, эту редкую запись потерял мой знакомый, выпросивший её у меня послушать. Андрей приезжал со своей, популярной тогда бас-гитарой «Орфей». Мы играли по нескольку часов, включившись в старый радиоприёмник «Волга», неплохо получалось. В мае репетнули с Андреем ещё пару раз. В 1978 году А. Светличный уехал в Англию, через год — в США, в Бостон, где поступил и с отличием закончил школу, готовившую реставраторов и настройщиков роялей. Талантливого молодого человека заметили и пригласили работать в известную фирму по производству роялей и пианино «BALDWIN». Он переехал в Нью-Йорк и со временем стал крупным специалистом. Работал с Леонардом Бернстайном, Билли Джоэлом, Yo-Yo-MA и другими известными музыкантами. В 1992 году мы виделись с ним последний раз, когда Андрей приезжал в Петербург со своей семьёй. К сожалению, жизнь А. Светличного безвременно оборвалась в 1998 году после непродолжительной и тяжёлой болезни.
29 апреля 1973 г. Юра, я, Нина и мой друг Миша Крстич прорывались на традиционный вечер архитектурного факультета в Академию художеств. Комсомольский вожак академии, спортсмен-пловец, а поэтому ученик нашей мамы, работавшей долгое время тренером по плаванию и преподавателем по физвоспитанию в этом учебном заведении, — Юрий Никитин провёл нас в здание академии через подъезд на 3-й линии Васильевского острова. Полчаса мы скрывались от ментов в лабиринтах коридоров старинного здания, потому что те отлавливали «чужих», которые могли бы нарушить распорядок планового «мероприятия». В конце концов мы пробрались в знаменитый «Циркуль» (особую обширную учебную аудиторию в виде полукруга), где уже собрались студенты-архитекторы, преподаватели во главе с деканом. На сцене разыгрывались самодеятельные спектакли, показывали уморительное «собственное кино» — всё остроумно, тонко, отвязно! Потом вдруг появляется рок-группа «Санкт-Петербург». С. Лемехов потрясает всех своим соло. Я до сих пор храню подаренный какой-то студенткой пригласительный билет на этот вечер, сделанный на фотобумаге, как драгоценную реликвию.
Мы погружались в атмосферу свободы и раскованности, новых впечатлений. Юра наполнялся эмоциями и воздухом питерской жизни музыкантов и художников, это давало в некотором отношении подпитку его творческой энергии. Он постоянно писал музыку, тексты песен, стихи, начал работать и в прозе. Познакомился с одним из редакторов журнала «Нева» Ю. Логиновым и какое-то время ходил к нему на ЛИТО, собиравшееся в ДК работников связи.
В этот период мы много записываемся вместе. Я помогаю ему, делюсь своими мыслями. Играем дома всякие импровизации, наподобие хендриксовского «At His Best», играем пару инструменталов у моего двоюродного племянника Игоря Михайлова на его свадьбе. Включившись на полную громкость, Юра выпиливает на гитаре что-то невероятное, я — на басу, на ударных — музыкант из «свадебных», приглашённых. Тот потом признавался, что никогда в жизни не играл подобных вещей. Один из подвыпивших пожилых гостей вдруг вскочил из-за стола и в ужасе закричал: «Хватит! Это какие-то фашистские марши, а не музыка!»
«Вишнёвый сад Джими Хендрикса» осенью был закончен. Это — венец неимоверных усилий по записи в невероятных условиях несовершенной техники и архаики музыкальных инструментов с использованием всех подручных средств, совершенно другой музыки, отличной от привычных стандартов, несущей заряд надежды и романтизма в сочетании с хипповыми идеями. Диск стал выражением внутренней свободы и независимости, попыткой вырваться из окружающей действительности. Юра выглядел уставшим, но эта усталость от завершённой работы была сродни отцовству и любви к появлению долгожданного первенца!
Домашние записи продолжались. С Юрой было легко и приятно работать, несмотря на многочисленные дубли, разучивания партий в очередной вещи. Мы прекрасно понимали и дополняли друг друга. Морозов — настойчив и упорен в работе, кажется, что для него нет недостижимых высот. Он постоянно совершенствовал свою самобытную технику игры на гитаре. Некоторые приёмы игры имели звукоподражательную основу, не без этого. На стене перед магнитофоном висел листок с надписями, сделанными шариковой ручкой: «Хендриксование», «Зеппелинизм», «Grand Гапкование» и т. д. — это значит, что соло должно нести оттенки и некоторые приёмы этих гитаристов или групп.
Осенью 74-го Юрий уходит в армию. Нина рыдает… Они очень любили друг друга, а я их. Переписываемся с Морозовым. Посылаю ему в Долгопрудный-5 много всяких записей. Я провожу время в велосипедных путешествиях по области: Петергофу, Стрельне, Гатчине. Потом еду в Вырицу работать плавруком в летний лагерь института им. А. И. Герцена. Смена — 70 девчонок и мы — 5 парней… О, ужас! Я взял с собой гитару и губную гармошку. Играю по вечерам Юрины песни, прихожу домой иногда под утро. Наибольшим успехом пользуются: «Иногда» («Till there was you»), «Зал ожидания», «Звёзды горят напрасно», «Есть места», «Весна», «Пока живёт мечта» и ещё несколько песен.
Морозов иногда приезжал на побывку в Ленинград. Сестра тоже ездила к нему, останавливались два или три раза у жены нашего, уже умершего к тому времени деда по отцу В. Г. Доможирова — Нины Леонидовны в Химках.
Юра и в армии создал своеобразную команду, старался музыкально «просвещать» сослуживцев и особенно приятеля-сержанта А. Волошко с Карпат.
1976 год приносит много нового — формируется группа: Юрий Морозов, М. Кудрявцев, Г. Анисимов, Г. Буганов — как бы на базе бывшей группы «Ну, погоди!», так как из её состава ушёл А. Ляпин на службу в СА. Несколько раз на органе сыграл О. Гусев и я — на губной гармошке. Мы выступали на вечерах в клубе «Дружба» для трудновоспитуемых подростков, на Римского-Корсакова, 2. В нашей игре царила атмосфера хард-рока и блюза. Танцы, вино, пиво, девушки, дым коромыслом. Звучание группы несколько первобытное. Юра использовал самодельные педали, сделанные во время пребывания в СА, это скрашивало звучание клубной аппаратуры, усиливаемое старинными УМ-50. Спустя много лет мы будем вспоминать это неповторимое золотое время «брежневской» эпохи, когда был заложен фундамент всей «Морозовской» музыки. Это беззаботное, но вместе с тем и очень тяжёлое, «глухое» время… Удивительно то, что Юра, даже когда узнал, что им интересуется КГБ, всё равно спокойно занимался домашними, а потом и студийными записями, редко задумываясь о том, что его искусство идёт вразрез со всей советской идеологией и музыкой в частности.
Жизнь незаметно, но удивительно быстро катила своим чередом. Родители взяли к нам жить больную сестру отца — Г. Н. Цуревскую, а Юра с Ниной поселились в её комнате на Бухарестской улице Я готовился к госэкзаменам в институте физкультуры им. П. Ф. Лесгафта, что было не легко, так как больная тётя порою вела себя невменяемо. Часто и ночью не удавалось выспаться. Но вот экзамены позади, и 3 июля 1976 г. в ресторане «Невский» у нашего Спортивного факультета состоялся выпускной бал. И весело, и грустно — конец учёбы, расставание с друзьями. Я — почти последний из институтской группы, кто ещё не женат. Не считая нескольких разбитых физиономий наших однокурсников и дюжины положенных на пол завсегдатаев ресторана нашими боксёрами, всё проходит энергично, интересно и весело. Танцуем, разгорячённые напитками гимнасты выделывают сальто-мортале. Декан Варганов и его зам. Ажицкий лихо кружат бывших студенток. Вот и всё… Диплом в кармане, институт закончен.
17 июля 1976 г., в День памяти Романовых, у меня должна состояться свадьба с Ириной Плюсковой. К тому времени мы встречались с ней почти год. Мы ездили к Нине с Юрой в гости. Все вместе бывали за городом, чаще в Петергофе. В день нашей свадьбы знаки, возможно, посланные мне свыше, я воспринимал как случайное стечение обстоятельств. Отец Ирины, Василий Михайлович, чудесный человек, воспользовавшись старыми партийными связями, устроил нам торжественную регистрацию всего за неделю. Это в те советские времена, когда люди обычно ждали торжественного события несколько месяцев. Но… свадебная машина к дому по заказу не пришла! Пришлось бегать и ловить такси. Во Дворце Бракосочетания на ул. Петра Лаврова (ныне вновь Фурштадской) мы прождали регистрацию полтора часа. Ребята смеялись: «Время подумать вам дают!» Когда мы расписывались под всхлипывания родственников, которые пускали слёзы не то от радости, не то от жалости к своим годам, ответственная администратор пьяным голосом произнесла: «В этот торжественный день 19 июля я хочу поздра… ««Но, позвольте», — громко сказал я, — «сегодня 17 число!» В этот момент за окном сверкнула молния, и раздался оглушительный раскат грома, хлынул ливень. «Ну, всё, что-то будет…» — подумал я. Но остальное всё шло хорошо, церемония завершилась, и мы, счастливые, сели в «Волгу» — пикап, предварительно загрузив в багажное отделение гору подарков и цветов. С нами ехали Нина, Юра, свидетели: Андрей Казаков и Лена Суханова.
К великому удивлению водителя молодожёны не пожелали поехать ни к «Авроре», ни на Марсово поле, ни на Пискарёвский мемориал, а помчались прямиком в ресторан на Ново-Измайловском проспекте напротив кинотеатра «Меридиан». Была масса родственников и разнообразных гостей, в том числе мои тренеры В.Ф. Китаев и В. Д. Брагина, друзья по спорту, моя одноклассница Ольга Венецианова, — любовь 10-го класса… Моя мать со вздохом произнесла: «Да, Оля! С твоим отцом мы учились в одном классе и закончили школу в 1940-м. Лучше бы на месте Ирины была ты!» Её своеобразное пророчество сбылось через 20 лет!
Гости повеселились на славу, запутавшись в сортах водки, изысканных вин и закусок. Разбитые хрустальные бокалы, крики «Горько! Горько!», радостные лица. Группа заиграла что-то эстрадное. Но мы с Морозовым вызвонили М. Кудрявцева, и они заиграли! — «А мне и так конец», «Сон», «Кретина», сыграли, конечно, «Зал ожидания» и ещё всякие импровизации. Под конец какая-то женщина упала и сломала микрофонную стойку вместе с микрофоном. Потом был август и дача в Васкелово. 11 ноября я ушёл в СА. Форт Красная Горка, Кронштадт, через месяц Новый Петергоф, СКФ, дом, сборы по плаванию — вот и вся служба. Год пролетел быстро.
В 1977-78 гг. было много интересных событий. Знаменитый сейшн в больнице на ул. Костюшко, состоявшийся в июне 1977 г. Пожалуй, до сих пор это наиболее вспоминаемая игра тех лет. Трио Морозов-Кудрявцев-Петров ошеломило публику в зале, собравшуюся послушать красивые песенки. Я записывал всё это на диктофон «Sanyo», сидя в 10 ряду. Г. Зайцев писал концерт на магнитофон «Астра 2», но так же плохо.
Хотя запись вышла и неважная, но общий напор и жёсткое звучание во многом предвосхитило последующую эпоху хард-рока на Руси. Всё в бешеном темпе, раза в три быстрее, чем следовало. Юра блеснул виртуозной техникой, сам признался потом, что так никогда прежде не играл, может, какие-то вибрации больницы № 26 подействовали, может, просто озарение, как говорят — в масть попали! Даже А. Ляпин, присутствовавший в зале, подошёл к Юре, пожал ему руку, долго рассматривал его совсем недорогую гитару, а потом сказал: «Юра, прости, может, я что-то не понял, но мне кажется, это здорово!» А через некоторое время он купил этот ГДР-овский инструмент.
Февральской ночью 1978 года трое вышли из электрички на станции Суйда. Сгибаясь под тяжестью рюкзаков и зачехлённых гитар, волоча по глубокому снегу санки с колонками, они направились через спящее село на окраину к дому с завешанными наглухо окнами, из которого раздавались приглушённые, чуть слышные звуки ударных. Через сени входим в дом, где нас встречают два человека: Моисей (художник Сергей Моисеенко), чем-то похожий на Джими Хендрикса, только белокожий, и его друг Лёша Кузнецов, тихий молчаливый парень, похожий на Иванушку из сказки. Потрескивают дрова в печке, приятно пахнет дымком, кругом большая комната заставлена всякой всячиной. На старинном комоде также старинные пузырьки из-под духов и лекарств, диковинные бутылки. В углу — ударная установка, оставляющая надежду, что на ней возможно играть, старое расстроенное пианино с разбитыми клавишами, гитары, недописанные картины, краски, провода. Распаковываемся, даём аппаратуре и инструментам отогреться, и полночи пьём рябиновое вино, черпая его из 50-литровых бидонов. Вино вкусное, но к утру кишки мои, и не только мои, «не строят»…
Записываем с Морозовым и Кудрявцевым «Балладу о звёздном свете», делаем несколько дублей. Кудрявцев ворчит: «Всё. Нормально сыграли!» Но Юра заставляет нас сыграть ещё и ещё раз! Пока не получилось более-менее сносно. Мишка сидит в голубом нижнем белье, потом мы просим его так сняться с бас-гитарой, арендованной мной для записи у некого Ладонкина («Орфей» с рояльными струнами), он выходит в валенках и кальсонах на снег, ёжится. Под крики «Русские йоги, кто они?!» кидаемся снегом.
Кудрявцев кричит: «Ну, вас к…!» — и убегает в дом. Так ничего и не сняли.
Несколько дней приезжают разные музыканты. Ударники — Игорь Кучеров, Женя Павлов, Юра Николаев, саксофонист — Женя Богомолов. Делаем всякие импровизации, в которых участвует даже сам С. Моисеенко (скрипка, по его утверждению — «Страдивари»), Я играю на флейте и губной гармошке. Морозов разыгрался. Да, обстановка в обители художников способствовала раскованной и свободной игре, состоялось коллективное музыкальное творчество отвязанных музыкантов.
Юра был очень требователен к качеству исполняемого, но с инструментальной музыкой вышло проще — практически на раз всё сыграли, настроение стало приподнятое. Сейчас мало кто верит, что эти записи сделаны тремя микрофонами: двумя нашими «Электрет» и одним стерео — «Neumann U-87». Писалось всё на магнитофон «Юпитер 201-стерео» через самодельный ламповый микшер. Баланс инструментов и колонок был таким, что на студии осталось лишь соединить всё записанное в сборники, кое-где добавить «ревера», подравнять по уровню, где-то дописана гитара. Всё просто и гениально — в этом весь Морозов!
4 июля 1978 г., судя по официальным советским источникам, в СССР должен был состояться концерт Карлоса Сантаны в Ленинграде на Дворцовой площади (см. фильм «Запрещённый концерт») Мы с Юрой сидели в аппаратной студии в Капелле им. М. И. Глинки, и Юра, как всегда в летнее время, занимаясь «профилактикой аппаратуры», работал и над очередным диском. Я ему помогал с фортепиано, флейтой и гармошкой. Дописывали что-то, флейту накладывали на нужные места в песнях. На Дворцовой медленно собирался народ, питая иллюзии по поводу концерта. Набралась приличная толпа, и мы к 17–00 пошли посмотреть на происходящее. Походив минут 15 среди длинноволосых молодых людей, Юра сказал: «Всё, пойдём, Серёга, отсюда! Добром это не кончится!» Эту фразу я запомнил на всю жизнь, так как добром это действительно не кончилось. Концерт не состоялся по известным причинам… Милиция помяла народ.
В это лето записано много интересных композиций, диск «Женщина 22». Мне удалось вживую записать свой первый импровизированный альбом «Метаморфозы». На записях с Юрой всегда было полнейшее взаимопонимание, всё с полуслова, руки как будто сами по клавишам двигались, а флейта сама звучала. На одной из записей присутствует сама «женщина 22».
…Я догадывался об отношениях Юры с моей женой, но, будучи сам довольно «демократичных» взглядов на отношения мужчин и женщин, не придавал этому особого значения, да и сама Ирина Васильевна воспринимала всё достаточно игриво. Но впоследствии их отношения переросли в нечто большее, а я всё надеялся и верил в святость родственных и дружеских отношений, но чуда не произошло.
В 1985 году появился на свет сын Дмитрий. Ира сначала делала вид, что всё хорошо и у нас счастье. Парня, естественно, зарегистрировали на мою фамилию, и почти счастливое лето 1986 года мы провели с малышом на даче в Васкелово. Приехали наши счастливые родители, радость была всеобщей… Можно было развестись сразу, поняв и осознав потом физиономическое сходство Дмитрия с Ю.М. Я предложил жене оставить всё, как есть. Но она настояла на своём — сын Юрин, сама призналась. Спасибо за честность! Удар в спину… больно… Лето 1987 года, вино и бессонница, длиной в три месяца, жить дальше желания не было! Говорить из них со мной на эту тему никто не хотел. Морозов смеялся в телефонную трубку: «Ты что — не понимаешь, баба меня любит!»… «Да… — отвечаю, — только смеётся тот, кто смеётся последним!»
До 1985 года было ещё много плодотворной работы. Морозов, как заведённый, в постоянном поиске. Одновременно занимается голоданиями, лечением своих болячек. Исправляет одно, расстраивается другое, ему трудно. Один раз после 20-дневного голодания Юра и Нина (она проголодала с ним за компанию три дня и тоже сидела на сыроедских диетах) пришли в бассейн университета, где наша мама проводила занятия по плаванию со студентами Академии художеств. Увидев их, дети с соседней плавательной дорожки закричали: «Смотрите, смотрите! Скелеты пришли плавать!» Да, зрелище было не из весёлых — Юра потерял более 20 кг от своего веса, походил на бледную тень, Нина выглядела получше.
В 1984 г. Юрий сделал шесть альбомов, среди которых канонические: «Autodafe», «Мир иной», «Необходима осторожность», он помог мне записать сольник «Паноптикум».
Его безграничное желание писать, записывать, исполнять музыку, временами, казалось, перерастало в манию, но это не так. Человек всегда хочет сделать больше — в этом смысл стремления к совершенству, а эта черта была в нём особенно сильна. Довести музыку, текст, исполнение до полного совершенства, филигранной отточенности, записать, свести — всё на высочайшем профессиональном режиссёрском уровне.
В 80-е годы Ю. Морозову пришлось побывать на Литейном, 4 (в так называемом Большом Доме, то есть в питерском КГБ) и говорить с «товарищами»: в первый раз о его записях, работе и творчестве, во второй раз (вместе с Ниной) отвечать на вопросы о «шефах», с которыми путешествовали в Армению и Шамбалу. А однажды дома Юра и Нина обнаружили окурки в солонке и тарелке, открытую дверь, оставленные «пришельцами».
В силу таких происшествий Морозов делал оригинал — мастер ленты своих дисков в двух экземплярах. Один непременно делался для меня в расчёте на то, что если пропадёт основной, то другой останется в живых. Мне также пришлось несколько раз перевозить чемодан с записями, дискографией и некоторыми запрещёнными в те времена книгами с места на место, чтобы как-то застраховать всё это в случае обыска.
После 1988 года я редко виделся или говорил с Юрием. Судьба распорядилась так, что наши дороги разошлись. Ю. Морозов сотрудничал и выступал с другими профессиональными музыкантами — с «ДДТ», группой «Почта». Начиналась эпоха нового перерождения рок-музыкантов, «выход из подполья». Стало всё можно. Вышел из печати «Подземный блюз», издание которого было бы немыслимо в советское время. Затем возникло сотрудничество и работа в качестве звукорежиссёра с группой «Чиж & Со», их совместные поездки в Израиль, Англию, США. На концертах этой группы и в их дисках всегда чувствовалось мастерство, хороший баланс и качество звука.
Всё музыкальное наследие Юрия Морозова, а оно состоит из 46 CD, на каждом из которых чаще всего по два альбома — плод титанической и кропотливой работы настоящего музыканта, большого мастера. Придёт время, и эта коллекция пополнит фонд русской и мировой рок-истории.
Многое Юре было дано от Бога, хотя нельзя назвать его истым православным или даже христианином. Но он всегда стремился помочь людям. Последние пять лет его жизни оказались особенно трудными в смысле здоровья. Во многом ему помогали близкие люди, родные, знакомые. Господь милостив был. Я благодарен Юре за тот музыкальный творческий огонь, который он, как Прометей, зажёг во мне. Этот огонь горит во мне и по сей день! И даже то, что я получил известие о Юриной смерти, находясь 23 февраля 2006 года в Александрии, в том же месте, где в 1971 году мы сидели на пляже и мечтали о будущих свершениях — символично. Я несу эту энергию и частицу его огня дальше! Нет обид, есть музыка — она вечна!
Каждый идёт своим путём. Уроки жизни, пройденные нами, — это путь к духовному совершенству, это ступени творчества, ведущие к осознанию божественного в любом виде искусства. В практичном современном мире, где многое решают только деньги, не стоит забывать об этом. Юра до конца был верен музыке. Да простят его родные, друзья и близкие!
Я стою на берегу залива в Александрии. Ясный и по-южному жаркий летний день. Зной от раскалённого песка поднимается расплывающимся маревом. Лёгкий ветерок едва колышет тростники и ласкает мои поседевшие волосы, небольшие волны разбиваются о прибрежные камни — всё так же, как и прежде: залив, солнце, тростники, Кронштадт и корабли на горизонте, паруса яхт, подгоняемые в море ветром. Прошло сорок лет, мир почти тот же, но мы — другие.
2010 г.
Сергей Павлович Лузин — петербургский музыкант-мультиинструменталист, поэт, фотохудожник, спортсмен. Родился в Ленинграде 14 мая 1955 года в семье военнослужащего, морского офицера. Умер в Санкт-Петербурге 8 февраля 2011 г. До 1971 года семья жила на ул. Союза Связи (ныне вновь Почтамтской улице), а затем переехала в Лигово. В 50-е годы лето детей семьи Лузиных проходило в Вырице, в усадьбе деда по материнской линии, Б. П. Заклинского, священника Вырицкой церкви апостолов Петра и Павла.
Учился в школах № 225 и 208, а в 1972 г. закончил спорт-интернат № 62 (ныне Школа олимпийского резерва № 1). В 1976 г. закончил ГДОИФКим. П. Ф. Лесгафтапо специализации «Плавание» (спортивный факультет). По профессии — преподаватель, тренер по плаванию. Являлся мастером спорта, был чемпионом СССР по плаванию в 1971 г. В течение 23 лет работал преподавателем физвоспитания в Высшем военно-морском училище радиоэлектроники им. А. С. Попова в Новом Петергофе, работал также инструктором по плаванию в СК «Ижорец» в Колпино, в школе № 621, в СКА «Петродворцовый». В 1996 г. женился на О. И. Венециановой.
Стихи начал писать в 16 лет, а с первой половины 70-х годов начинается его музыкальное творчество. С 1971 до 1985 гг. сотрудничал и записывался с Юрием Морозовым и участвовал в создание ряда дисков Ю.М. Имеет сольные альбомы: «Метаморфозы» 1978 г., «Сверкающий мир», 1981 г., «Паноптикум», 1984 г., «Песни на стихи Александра Блока», 1992 г., а также инструментальный этюд «Осеннее настроение в полдень», 1991 г.
В 1989 г. создал группу «Приют обречённых», просуществовавшую до 1995 г. В этот период записаны альбомы «Приют обречённых 1, 2» 1991-94 гг., «Остров откровений», 1994 г.
В 1993-95 гг. участвовал в новаторском импровизационном инструментальном проекте «MEDITATION BAND». В 1996 г. группа распалась. Однако за небольшой период своего существования она успела записать 15 альбомов, три из которых были подготовлены к изданию: «Сахара», «Грани неизвестного», «Музыка первого снега».
В 2009 г. данный проект был возрождён, а в 2010 г. переименован в «MEDITATION BANG».
В 2006 г. Сергей принял участие в создании кинорежиссёром документалистом В. Козловым фильма «Рок-монолог. Юрий Морозов».
В 2007 г. Сергей Лузин участвовал в записи альбома «Юрию Морозову. A TRIBUTE», в котором с группой «С. Лузин & Friends» записана песня С. Лузина и Ю. Морозова (1978 г.) «Баллада о звёздном свете» в новой аранжировке.
С. Лузин неоднократно выступал на концертах, посвящённых памяти Юрия Морозова сольно и с группой. Отличался высокой музыкальностью, владел многими музыкальными инструментами. Его композиции чрезвычайно разнообразны — от глубинной лирики, философских раздумий до настоящих рока и блюза.
Он также являлся членом Союза писателей Северо-Запада России. Его стихи вышли в сборниках «Александрийские дни»(2003 г.), «Светотень» (2004 г.), сборник «Созерцание» в книге Н. Морозовой «Между двух миров» (2009 г.).