Съемки в Румынии: всё, что нас не убивает…

Паулина Поризкова

Известная супермодель Паулина Поризкова более десятилетия украшала обложки журналов по всему миру. Она начала работать моделью, когда ей было пятнадцать лет, и быстро достигла вершин своей профессии. Актерская жизнь Паулины началась с главной роли в фильме «Анна». Она также снялась в картинах «Ее алиби», «Аризонская мечта», «Женская извращенность», «Кровавый четверг» и шестнадцати других. В последние два года она писала о красоте и о ее цене для Huffington Post и Modelinia. Паулина принимала участие в «Шоу Опры Уинфри», в ток-шоу Porker Spitzer на телеканале CNN, а также в The Joy Behar Show и The Late, Late Show with Craig Ferguson. Паулина написала роман A Model Summer и книгу для детей The Adventures of Ralphie the Roach. В настоящий момент она живет со своей семьей в Нью-Йорке.

Когда в 2000 году мне предложили сыграть главную роль в приключенческом фильме ужасов вместе с Джаддом Нельсоном и Ларри Дрейком, я не видела причин отказываться. У меня было двое маленьких детей, карьера зашла в тупик, и я потихоньку тупела. Предложение сыграть мертвую шлюху казалось привлекательным. И это была главная роль. Так что же удержало меня от безудержной радости и побороло мое стремление немедленно приземлиться на съемочной площадке? Съемки были запланированы в Румынии.

Как-то я снималась в фильме в Аризоне, в городе Бисби, где лучшим и единственным рестораном был Taco Bell. Постельное белье в моем номере оказалось не по размеру кровати и на нем были нарисованы маленькие грузовички. Развлечений почти не было, в свободные дни мы уезжали в пустыню и стреляли по ковбойским сапогам. Мне доводилось сниматься и в нескольких низкобюджетных картинах, где я работала в своей одежде и переодевалась за вагончиком, который также служил для нас аппаратной, гримерной, раздевалкой и кафетерием. Ну и ради чего все это было?

Я уже побывала в Румынии. Она была красива. Она также была одной из тех немногих стран Восточной Европы, которые не придерживались коммунистической доктрины, что «все люди должны быть одинаковыми и есть одинаковую еду или одинаково страдать от ее отсутствия». Здесь была довольно запутанная система власти, сочетающая худшие черты коммунистического режима с диктатурой. Киносъемки здесь сравнимы со съемками низкобюджетного фильма в США в декорациях «Клеопатры».

Но очаровательные режиссер и продюсер заверили меня, что Румыния изменилась. В 2000 году, через десять лет после падения режима Чаушеску, Румыния была готова присоединиться к Европе как младшая сестра, а не как нищенка.

В Бухаресте построили четырехзвездочный отель (четыре звезды с точки зрения американцев), где мы должны были остановиться. Фильм будет сниматься в лучшей теле-и киностудии страны. Ко мне будут относиться как к звезде, и вполне заслуженно.

Я уже многое повидала, поэтому отнеслась к этому скептически. Мои дети и муж остались дома, на случай, если реальность все же не будет соответствовать обещаниям.

После необычайной роскоши первого класса Swissair я приземлилась в румынском аэропорту и вошла в прокуренную и замусоренную зону получения багажа, где встретилась со своим таксистом (беззубым и одетым в кожаную куртку) и поняла, что пришло время поменять свое восприятие.

Понимаете, у меня две пары глаз. До десяти лет я росла в месте, где отсутствие горячей воды считалось нормальным. Ванна была жестяной, ее ставили в кухню, и мыться можно было раз в неделю. Дом отапливался угольными печами. Пищевые отравления случались почти каждую неделю, так как у нас не было холодильника или морозилки. Бананы были настолько желанны и редки, что мы получали по одному (да, именно по одной штуке) на Рождество.

Если это напоминает Америку на рубеже прошлого века, уверяю вас, я не настолько стара! Просто я родилась в коммунистической Чехословакии. Преимуществом, помимо неплохой устойчивости к бактериям, являются эти две пары глаз, между которыми я могу переключаться. Когда я смотрю первой парой, своими коммунистическими глазами, грязь и плохие условия кажутся мне знакомыми, они никак не могут помешать хорошему времяпрепровождению. С моими капиталистическими глазами любое место, где вам не предлагают горячую влажную салфетку, пока вы отдыхаете с бокалом шампанского, считается нецивилизованным. Хорошо, я немного преувеличиваю, но горячая вода и туалетная бумага не кажутся мне излишествами.

Это двойное зрение очень удобно в путешествиях: у меня нет никаких проблем, чтобы приспособиться к чему бы то ни было, в отличие от моей семьи и друзей. Но обычно я надеваю одну пару и пользуюсь ей, пока не приходит время уезжать. В Румынии дело обстояло иначе.

Первым переключением стала поездка из роскошного отеля в старую, коммунистических времен телевизионную студию. Она незаслуженно считалась лучшей студией страны – она же была единственной. Добрую половину пути дорога была асфальтированной, но даже на трассе мой крошечный «Мерседес» с шофером в униформе часто тащился за конной повозкой, управляемой потрепанным стариком или древней беззубой старухой. Вдоль некоторых участков дороги стояли тощие, бедно одетые цыганские дети с протянутыми руками – и это в такую рань, в четыре или пять часов утра. Джадд Нельсон, с которым я снималась, каждый раз останавливался и за первые пару дней раздал всю свою суточную ставку.

Вечером мы посетили утопающее в позолоте казино со всеми атрибутами Лас-Вегаса. Мы возвращались в отель пешком и видели здания, где до сих пор были заметны следы от пуль, выпущенных во время революции, в ходе которой десять лет назад свергли и казнили Чаушеску. Но больше всего нас поразили уличные собаки – стаи полудиких, облезлых, голодных, несчастных псов.

В какой-то момент нам рассказали, что ближе к концу своего правления Чаушеску насильственно выдворил тысячи людей из их домов, чтобы построить более привлекательные здания, нимало не беспокоясь о том, куда пойдут выселенные граждане. Думаю, они куда-то ушли, потому что бездомных на улицах я видела не так уж много, но своих собак жители бросили на произвол судьбы. Некоторые из этих бродячих псов совсем одичали и с лаем и рычанием прогоняли нас со «своей» территории. Другие же виляли хвостами и бежали за нами несколько кварталов. Некоторые просто лежали, они были так больны и голодны, что могли только еле-еле поднять голову, когда мы проходили мимо. Даже если вы не любите животных, вы ужаснетесь, когда увидите месячного щенка, умирающего у лап матери, которая подталкивает его к вам в последней попытке спасти малыша.

И даже если вы захотите спасти его, в том же квартале вы найдете еще как минимум пять таких же несчастных. Джадд, Ларри и я перестали гулять.

В студии, идеальном образце коммунистического модерна (массивной и серой), к нам с Джаддом и Ларри относились как к звездам высшего класса. У нас были огромные гримерные, личный повар и столовая, в которой ели только мы, режиссер и продюсер. Но только я могла по достоинству оценить блюда из вареного мяса и картофеля. Ларри и Джадд заворачивали остатки еды в салфетки, чтобы отнести собакам. Наши гримерные не обогревались, но были обставлены мебелью в стиле 50-х годов, которую наверняка можно было бы продать в Штатах за неплохие деньги.

Вся съемочная группа была румынской, и большинство, за исключением парикмахеров и гримеров, почти или совсем не говорило по-английски. Это могло служить причиной некоторых небольших недопониманий (как это видела я) или угрожающих жизни недоразумений (как это видели Джадд и Ларри).

В первый съемочный день Джадд повернулся ко мне и объявил, что чувствует, что съемки боевика в стране третьего мира – очень плохая идея. Мы снимали сцены, в которых мы с ним ползли по воздуховоду, спасаясь от душевнобольного (его играл Ларри), который хотел убить нас обоих. Когда Джадд во второй раз порвал штаны о плохо заваренный шов, он был готов бросить все и вернуться в Штаты. Кажется, безопасность на съемочной площадке не была приоритетом.

Благодаря моему коммунистическому зрению это казалось абсолютно нормальным: люди сделали свою работу, и что из того, что не идеально? Они обидятся, если указать им на недостатки.

Этот способ смотреть на происходящее работал, пока вопросы безопасности касались только брюк Джадда. Когда мы снимали сцену, в которой киллер бросается на меня через окно, причем настоящее стеклянное окно (каскадер порезал голову в пяти местах), и в итоге все мое лицо было в осколках, я начала все больше и больше чувствовать себя американкой. Потом, прямо перед тем, как мы собирались снимать сцену взрыва в коридоре, кто-то почистил полы спиртом (это заметил Джадд, я думала, что запах идет от взрывчатки).

Еще была сцена, в которой моя героиня, Мэгги, наконец убегает из психиатрической лечебницы, мы снимали ее ночью рядом с местным моргом. Мэгги устроила взрыв у массивных дверей, их сорвало с петель, и она пробирается сквозь дым к полицейскому автомобилю. Дым образовывался в двух металлических бочках, рядом с которыми я должна была подождать какое-то время и попытаться набрать в легкие побольше воздуха, а потом устроить взрыв. Но дым подозрительно пах горящими полиэтиленовыми пакетами. Именно они и горели. Если у меня когда-нибудь будет рак легких или эмфизема, меня невозможно будет убедить в том, что это произошло из-за курения.

Однажды мы заблудились по дороге на «обед», который накрыли посреди ночи в холле морга, и случайно прошли через сам морг. Мертвые обнаженные тела, небрежно лежащие друг на друге, казались непреднамеренным напоминанием о том, что случается, если вы игнорируете принцип «безопасность прежде всего».

Мое двойное зрение включалось и выключалось, включалось и выключалось. Этого было достаточно для начала морской болезни. Или легкой шизофрении. В десяти минутах от моего отеля девочка-цыганка лет шести стояла, дрожа, босиком на обочине, держа новорожденного братишку, завернутого в старое полотенце. И это в ноябре! В десяти минутах в другом направлении жила модельер, создающая прекрасную одежду. Ей принадлежал городской особняк, все четыре этажа которого сверкали благодаря акриловым полам с подсветкой, дорогой белой мебели, отражавшейся в огромных зеркалах, и разбросанным повсюду покрывалам из белой норки. У ее дома стоял белый Escalade с телевизором и видеоиграми и, конечно, водителем в белой форме. Это совсем не походило на коммунистическую страну моей юности, но не уверена, что это нравилось мне больше.

Мое капиталистическое зрение требовало действий. Я понимала, что не могу помочь одному и оставить без помощи всех других, так что я начала строить планы по сбору средств и волонтерской работе, которой планировала заняться по возвращении в США. Но для моего коммунистического зрения цыганские дети и умирающие собаки были всего лишь частью жизни. Предпринимать что-либо нет нужды. Именно таково положение дел, ты не можешь изменить это. Ты только можешь плыть по грязной воде, пока не придет время уйти из-под нее. Догадываюсь, что именно поэтому Америка считается самым сильным государством на земле. Нашими американскими глазами мы не видим ничего, чего не можем изменить.

Мы закончили съемки точно по графику. Моей последней сценой стала та, в которой моя дублерша должна была подняться по цепи на высоту трехэтажного дома. Только перед началом съемок этой сцены мы узнали, что моя дублерша на самом деле вовсе не каскадер, а всего лишь актриса. Она прыгала с крыш и в шахты лифта, пробивалась через стекло, при этом ее подготовка была не лучше моей.

По цепи я поднялась сама. Первая попытка стала единственной, потому что после того, как я великолепно поднялась под потолок, у меня не было сил даже держать стакан с водой. Но по крайней мере я сделала это. До тех пор я и понятия не имела, что способна на нечто подобное.

Съемки боевика в Румынии в итоге оказались похожими на роды: это был опыт, который заставляет вас осознать собственную силу.

Я действительно знаю, что могу плыть по грязной реке и закрывать глаза на окружающее меня уродство.

Правда, я не всегда помню, насколько мне повезло, что я могу не делать этого.