Отмолчаться не удалось

24. VI.79. Коктебель

Сидим за одним столом с Майей Г. Первый срок с ней была дочь — высокая, статная, красивая молодая женщина. Видимо, мягкая, покладистая. И этим на мать совсем не похожая. Я ничего не читал ее, кроме какой-то повести, которую она лет 20 тому назад принесла в «Молодую гвардию». Мне как члену редколлегии дали ее прочитать, и я должен был поговорить с автором. Повесть вызвала у меня недоумение и резкую неприязнь. Для меня она была прежде всего женой Ш-ва, и я думал, что она пишет в строгой реалист. манере. А тут оказалась какая-то модерняга с сильным сексуальным креном. Я не против эротики, ее не минует ни один настоящий писатель. Стоп! Сразу же вспомнил кучу Гоголь, Щедрин, Федин, Паустовский и др. Дело не в этом. Но это была манерная болезненная эротика: «поцелуй как отверзтая аорта» и т. п. Я тогда подумал, что это какой-то заскок Ан нет! В один из первых же дней она предложила мне почитать ее рассказы. И невдомек человеку, что у меня своя работа, свои планы, свое чтение. И приносит аж две книги. Ну, деваться некуда, беру да еще говорю спасибо. Она предупреждает, что, мол, мой отрицательный отзыв ее не огорчит: «Я очень самоуверенная». Потом еще раз повторила эту фразу. Я обалдел. Встречал я, конечно, людей самоуверенных, но никто об этом не оповещал мир. Разумеется, это сразу настроило меня против нее. Пушкин сомневался, Толстой так сомневался, что бросал писать. Маяковский сомневался («А не буду понят — что ж…»), а Майя Г., видите ли, ни в чем не сомневается!

Прочитал рассказ «Настины дети» — о том, как смерть безответной жены раскрыла молодому мужику глаза на сложность мира. Понравилось. Сказал ей. «Очень рада, что тебе понравилось. Спасибо» и т. д. Я и язык похвалил, действительно, хороший. Но остальные рассказы — сказал, что не понял, а, пожалуй, там и понимать нечего. Манерность, надуманность, безжизненность.

Положил книгу на стол в ее отсутствие. Думал отмолчаться. Нет, спрашивает. Тщательно подбирая слова, сказал, что у нас, мол, эстетическая несовместимость. Что мир, который она рисует, — одноцветный, однотонный, забыл сказать, что и само повествование монотонное, и неинтересно мне все это. Вот рассказ «Счастье». Приезжает 45-летний мужик с женой и дочкой на какой-то эстонский остров отдыхать. Здоровенный красавец, жена тоже красавица, хорошая дочь. Наслаждаются отдыхом, плотью, чувствуют радость бытия. Вдруг — утром дочь находит отца повесившимся. Почему? Зачем? Какая неизбежность? Почему счастье? Не понял, говорю. «Мог бы и поднапрячься», — говорит. Мог, мог… да охоты нет