Из дневников начала 80-х

11.1980, Малеевка

1980-й! В каком-нибудь, 39-м, 48-м или 57-м немыслимо себе представить, что этот год когда-то настанет, но вот настал. Встречали в общем зале. За столом — Павел Ильич Федоров, Юр. Ант. Колесников, его жена Вера Ив., сын Алексей и нас трое.

Федоров ярый поклонник моей статьи и, как рассказывает Соловьев, буквально отобрал меня у него.

Вчера после обеда у входа в столовую столкнулись с Александром Кривицким, и он выпалил мне:

— Ты, старик, твердо стой на своем. Твое дело правое. Еще давно, в пору песенок, я сказал Окуджаве, что он — раздувшийся мочевой пузырь. Действительно, это раздувшийся мочевой пузырь, а он изображает из себя сердце. Задача пузыря — гонять ссаки, а он делает вид, что гоняет кровь. Я не против его романа, вот еще был у него о слежке за Толстым, пусть существует и это, но когда из таких сочинений делают событие, знамя, это терпеть нельзя. Ты глубоко прав, но кое-где допустил стилистический перехлест, и вся эта шушера теперь схватилась за это: тон! тон! А вообще-то можно было написать еще жестче. Роман графоманский. Держись, ты прав.

Я поблагодарил его, сказал, что Окуджава в уста своему князю Андрею вложил цитату из «Архипелага».

— Надо было об этом написать! — сказал он. Его поддержка меня порадовала.

В новогоднюю ночь Лена Дымшиц сказала:

— Что бы они ни говорили, это самое яркое событие года. Много хорошего говорил и ее муж Павел Мовчан.

5. I.80. Малеевка

Сидим за одним столом с Павлом Ильичом Федоровым («Доватор») и Юрием Антоновичем Колесниковым (роман «Земля обетованная»). Оба читали мою статью, они в восторге. Ю. АК сегодня после завтрака сказал

— Прекрасная статья. Получил огромное удовольствие. Можно было бы еще резче. А вы как бы раздеваете Обдулата (так он называет Окуджаву) и говорите ему «Полюбуйся на себя, какой ты». После такой статьи ему надо бы поехать куда-нибудь в Томск

12.30. 15 минут назад Таня привела Катю домой — она упала с лошади. Больно спину. Ну, я думаю, если сама дошла, поднялась по лестнице, не потеряла сознание, то все обошлось. Но больно поясницу. О Господи!

6. I

Вчера все шло хорошо, боль утихала, но вечером, когда пошли в туалет, ей вдруг сделалось плохо. Сегодня утром вроде лучше. Были врачи Ракита, Лиля Аграновская, Качурин. Вчера Катя лежала как незнакомый продолговатый предмет, а сегодня пришла к ней Таня Успенская, и они мастерят мышеловку.

Вчера Карпека прочитал мою статью, и сегодня за завтраком сказал:

— Как бог черепаху!

Его возмущают слова О-вы о том, что он занимается любимым делом и ему за это еще деньги платят. Действительно, а другие что — каторгу отбывают?

7. I. Рождество

У Кати вчера вечером был приступ какой-то пупочной болезни. Мы перепугались, думали, аппендицит. Хотели бежать к Эдику, чтобы ехать на его машине в Рузу. Но пришла Лиля Аграновская, посмотрела, пощупала смугленький Катин животик и сказала, что пупочная болезнь пройдет. Дали ей ношпу, и действительно, скоро все прошло.

На ночь они с Таней ставили мышеловки в виде стеклянных банок. Увы, мышки не захотели лишаться свободы в рождественскую ночь.

9. I, Малеевка

Подошел вчера к Вл. Жукову из Иванова и познакомился с ним. Дал ему читать мою статью. Сегодня сказал «Большое удовлетворение получил! Вы его догола раздели. Какой сарказм! Я хохотал».

13. I.80

10-го отвез домой Катю. 11-го мы пошли с ней в нашу поликлинику к хирургу. Попали к зав. отделением Людмиле Давыдовне Розенбаум. Крайне нелюбезная особа. Сказала, что ей будет легче с ребенком, если я выйду А потом сама же и расспрашивала меня об обстоятельствах падения.

Велела Кате раздеться до трусов. Она разделась, стараясь не выдать своего стеснения передо мной. И вот стоит в одних трусишках, стройненькая как тростинка, смугловатенькая, подняв согнутые руки к набухающим грудкам, видеть которые мне странно и трогательно. Должно быть, надолго запомню ее такой — как пленительный образ девочки, становящейся подростком.

14. I

Семена Шуртакова особенно восхищает в моей статье ее, как он говорит, полная защищенность, т. е. неуязвимость, и сама форма.

Загадочная личность, этот К Начал с того, что заявил, когда речь зашла о романе Окуджавы и о моей статье: «Для меня главное — мнение партийных работников». А через несколько дней о самом главном «партийном работнике» уже сказал «Лет через 10–15 никто о нем и не вспомнит». Сомнительный человек Очень круглый, очень скользкий. Все может обратить в шуточку. Написал книгу «Земля обетованная» против сионизма, а хвалят ее почему-то одни евреи: ген. Драгунский в «Правде», Бровман в «Известиях», в «Правде Украины» — какой-то Плоткин.

Ходили с ним позавчера в Старую Рузу. Я купил 2 бутылки «Сибирской», а он — одну «Пшеничной». Вчера ходили туда же с Семановым. Он купил 3 бутылки бормотухи, а я — 400 гр. сала.

15. I.80. 10.40

Сейчас у входа в главный корпус я сказал «Доброе утро!» какой-то маленькой, немолодой уже даме. Воспользовавшись этим, она со мной заговорила и стала выражать восторги по поводу статьи: «Роскошно! В писаревском духе! Сцену с пистолетом под периной я выписала и читаю знакомым». Когда ей давали статью, говорили, что она антисемитская. «Я наполовину, вернее, на четверть даже еврейка, и поэтому считают, что я должна иметь соответствующие взгляды. А мне противны некоторые чисто еврейские черты» и т. д. Я спросил ее имя. Оказалось, Лариса Теодоровна Исарова. Сошлись и во взгляде на Пикуля. А с Федоровым только что, за 15 минут до этого, поспорили из-за него.

— Я не понимаю твоего отношения к нему! — горячился старик

— В новом сочинении «У последней черты», описывая 35 лет русской жизни, он не нашел ни одного приличного человека — ни в окружении царя, ни в Гос. Совете, ни в министерствах, ни среди военных, ни среди духовенства, ни даже среди крестьян села Покровского, откуда Распутин.

Кажется, старик заколебался.

17. I, Малеевка

О ленивая, сонная Русь! Вот Викулов, казалось бы, одним из первых должен бы прочитать мою статью — ведь в центре литературных страстей, но он прочитал ее только сейчас, когда я предложил ему. И дорогой единомышленник Сеня Шуртаков тоже только здесь прочитал, и П. И. Федоров. А теперь Викулов трясет мне руку, поздравляет и говорит, что со времен Писарева не было ничего подобного. Если, говорит, ты напишешь еще такую статью о Вознесенском, то останешься в истории литературы. Какая перспективка!

Одно из тяжелых впечатлений этих дней — жидоедская тупость С-ва и дочери О-о, студентки. Евреи им мерещатся всюду. Бонди? Еврей! Бор. Ив. Соловьев? Еврей! Жена Бонди? Еврейка! Таких людей я считаю агентами. Они выполняют самую грязную и опасную работу, которой брезгуют и которой боятся сами сионисты: сеют недоверие в нашей среде. Послушать их, так русских и нет, везде одни евреи. Не только с легкостью, но даже с какой-то радостью они отдают многих талантливых людей туда. Симонов? Еврей! Спасский и Карпов? Евреи… Идиоты! Они не могут ни о чем другом говорить, у них мозги высушены этой страстью.

19. I.80

Сегодня подошел на кругу перед обедом Лев Озеров и заговорил о моей статье. «Она блестяща по всем параметрам», но находит, что я раздел О-ву догола и злоупотребляю демонстрацией его голых телес.

20. I, 9.55

«Айн унд цванциг, фир унд зибциг!» — как говорили древние зулусы, что в переводе означает: ученье — свет, а неученых тьма», — Арк Райкин сейчас по радио. У Окуджавы перепутаны зулусы и зуавы.

23. I, Малеевка

Вчера подошла жена АИ. Рутько: «Мы теперь ваши поклонники». А тут подошел и он сам, жмет руку, поздравляет. Его больше всего восхищает спокойствие и обстоятельность, с коими я раздеваю О-ву.

2330

Завтра уезжаю из Малеевки. А сегодня вечером купил бутылку «Кюрдамира», легкой закуси и позвал к себе Шуртакова, Семанова, Федорова и Соловьева. Кое с какими пропусками прочитал им статью, написанную здесь, в которой ставлю под великое сомнение, что «Прощай, немытая Россия» написал Лермонтов. Хвалили мудрецы.

Второй день Би-би-си и «Голос Америки» заполнены воплями об А Сахарове. Вот сейчас выступал Володька Максимов — оракул! Передавали пленки самого Сахарова. Он сказал, что ему больше, чем «инакомыслящие», нравится старорусское слово «вольномыслящие».

24. I.198 0, Малеевка. 8.30

56 лет! А все чувства, желания, надежды еще со мною. И замыслов — пропасть.

Думаю, что статейка, которую вчера закончил и где доказал недоказанность лермонтовского авторства, произведет известное шевеление в мозгах не одних только лермонтоведов. Надо только вставить еще вот что: почему первое упоминание встречаем лишь в 1873 году? Почему нет более ранних упоминаний в дневниках и мемуарах, как о «Смерти поэта»? Ведь прошло 32–36 лет!

230, Москва

Около десяти пришло из Рузы такси, и мы поехали: П. И. Федоров, Соловьев и я. Часа два тому назад приехали, поблуждав из-за Ф. в поисках его Беговой. Я соскучился о жене, о дочке, о доме. А Гриша говорит

— Вот сейчас приеду, открою холодильник — что там?..

Он соскучился о холодильнике!

25180

В 10.15 позвонила Мелита Мартыновна Романовская из Франкфурта-на-Майне. Передала привет от Т. Мевес, Володи Пруссе, Аркадия Артемьева и Юрека. «Я имею свое дело». Живет в доме, где Аэрофлот. Помню этот дом — огромный, роскошный. Жила в Америке. В Риге, в Юрмале у нее старые родители. Едет к ним недели на две, потом вернется и позвонит.

28. I, понедельник

Вчера ходили на день рождения к Гале. Народу собралось много: Ада, Вася, Сергей, Валя, Гена, Неля, Галка с Юрой, мы с Таней, да еще дети: Кирюшка и Женя. Как всегда в нашем клане, было шумно и суетливо. Я пришел самым первым, в 2 часа. Потом все удивлялись, ибо привыкли, что я всегда опаздываю. По дороге на ст. метро «Пушкинская» у меня было в час назначено свидание с патриоткой Ольгой Ивановной. Она пришла не одна, был еще историк Ан. Мих Иванов и какая-то молодая особа. Она подарила мне «Вопли» со статьей Суровцева обо мне, я отдал статью Иванова о Пикуле. Ну, постояли минут десять, поговорили. Так и получилось, что я поневоле приехал в Нагатино раньше. Сел около мамы и слушал ее. Вспоминала как с Анной Константиновной Хлыбовой в 1940 году были в доме отдыха, как купили там бутылку вина и выпивали перед обедом и угощали няню, а та говорила, что никогда так не жила замечательно. Вспоминала, как вдруг плохо себя почувствовала после встречи с Клавдией Барабановой, которая порадовалась, как хорошо, мол, выглядишь — у нее дурной глаз был. И вдруг в разговоре упомянула пословицу: «Бойкий сам найдет, а на смирного бог нашлет». Я пришел домой, решил проверить у Даля, открыл слово «бой» и читаю: «На тихого Бог нанесет, а бойкий (резвый) сам набежит (наскочит). Тихий наедет, а бойкий сам наткнется (наскочит)». Словом, то же самое, только у мамы-то по форме лучше, чем у Даля. И в каких же, спрашивается, уголках ее 83-летней памяти хранятся эти сокровища!

29. I.80

В десятом часу вечера позвонил Федя Чапчахов:

— Старик, кончай переписку с Чаковским! Я сказал ему, что не годится, когда Бушин в какой-то оппозиции к «Литгазете», надо его привлечь к сотрудничеству. Ты углубился в историю. Напиши нам про Исая Калашникова.

— Нет, Федя, у меня свои планы. Я вот отвлекся от них на статью о стихотворении «Прощай, немытая Россия». Я доказываю, что Лермонтов это не писал.

— Очень интересно!

— Вот могу предложить вам.

— Давай!

Он энергично уговаривал меня, «как приятель», отказаться от пикирования с начальством. Конечно же, звонил он по поручению Кривицкого, который писал письмо, подписанное Чаком, и испугался вчерашнего разговора со мной — моего обещания ответить на заключительную часть письма.

31. I.80

Катя так вытянулась за счет роста ног, что словно ходит на ходулях.

А жалкий черный котеночек, которого я не мог оставить в Кратове в самом конце августа, когда приехал за ней, вырос в огромного черного кота-разбойника. Только в последние дни, вернее, когда я был в Малеевке, он оборвал в моей комнате на окне занавеску (выдрал штырь), смахнул с полки на пол магнитофон, что я привез из ФРГ, и, конечно, испортил его, пришлось Тане чинить (хорошо, помогла Нина), вчера разорвал Катину миллиметровку и т. д. То ли дело умник Паша! Залез в мой старый ботинок, что стоит у входной двери, и зимует там. А с рыбками мы расстались — отдали их вместе с аквариумом.

3. II.80, воскресенье

Перед Новым годом показывали по телевидению наш новый фильм «Три мушкетера». А Катя сейчас как раз читает всю эту эпопею. Как она волновалась, глядя на экран! Как только появлялась коварная Миледи, которую играла божественная Терехова, она сжимала кулаки и кричала: «Ах ты, дрянь! Ах ты, дрянь!»

7. II, четверг

Сегодня в половине шестого вечера, возвращаясь домой с продуктами в двух руках, полученных по талону в магазине на ул. Алабяна, 3, встретил Бенедикта Сарнова, прогуливавшегося с маленькой собачкой. Заговорили, пошли вместе и разговорились. Обошли вокруг нашего дома, потом ходили туда-сюда от подъезда к подъезду. Семанов говорил мне в Малеевке, что Сарнов написал статью-ответ на статью Лакшина о Солженицыне, и говорил, что Сарнов и Роднянская крестились. Я спросил. Нет, говорит, это Светов и статью написал, и крестился (Роднянская тоже). На Лакшина он зол. Можно, говорит, по-разному относиться к Солж, но он не понимает масштаба его личности. (Я молчу.) Лакшин преувеличивает свою роль в первой публикации С-на и других событиях. Он-де тогда не был членом редколлегии, я, мол, помню, мы вместе работали в «Литгазете». (Я-то этого не заметил, ибо у меня другое понимание масштаба личности Александра Исаевича — исключающее соблазн примазаться к ней.) Возмущался тем, что Л., будучи членом партии, печатается в каком-то западном издании. О статье Светова говорит, что написана плохо, но резко против Лакшина.

— Я читал твою статью. Если хочешь, выскажу свое мнение.

— Конечно.

— Надо было сказать о замысле, т. е. судить по законам, им над собой признанными.

Я ответил (как хотел ответить и Кладо), что моя статья — необычная, к ней нельзя подходить с принятыми литературоведческими мерками. Ее необычность определяется необычностью объекта: у нас нет другого писателя, который был бы так популярен при такой малограмотности. И задача статьи была в том, чтобы сдернуть с него мишурные наряды. Она эту задачу, кажется, выполнила.

— Да, но его популярность — это песни.

Я не стал доказывать, что и некоторые песни такие же малограмотные.

— Языковые примеры, которые ты приводишь, говорят о желании что-то освежить, обновить в языке.

— Но это может сделать лишь писатель, отлично знающий язык Стилистическая игра доступна только стилисту, а стилист уж обязательно должен быть грамотным человеком.

Он удивился и не хотел верить, когда я сказал, что Окуджава цитирует в речи персонажа «Архипелаг». Поговорили минут 15–20.

15. II.80, пятница

Мне нередко видится во сне война, и не только прошлая, но и будто бы случившаяся сейчас. Но до сих пор всегда снились немцы, а вот сегодня приснились американцы. Будто мы идем, 2–3 человека, мужчины, по полю или лугу. Вдруг из отдаленных кустов — вспышки. Это стреляют в нас. Мы бежим обратно, а по нам все палят и бросают нам наперерез гранаты, маленькие, круглые, а они не рвутся.

19. II. 198 0, вторник

Вчера к 16 часам ездил во Внуково встречать Мелиту Романовскую. На аэродроме мы сразу узнали друг друга, хотя Анна Вас. Луконина сказала мне, позвонив утром, что это крупная женщина лет под 60. Оказалось, ей всего 45, и меньше среднего роста. На вокзале она сразу сообразила, нашлась, позвала носильщика, и он получил ее вещи и посадил в такси. Она дала ему за эти десять минут хлопот 3 рубля.

Поехали к Лукониным — пр. Калинина, 31, к 13. Это на углу с Садовым кольцом.

На счетчике 6 рублей с чем-то, она дает червонец и просит донести до квартиры вещи. Но оба раза обращает мое внимание на то, что дает хорошо. Но без нажима, как о деле. Деловая европейская дама. Оказывается, как я понял, она занимается виноторговлей.

Пришли к Лукониным, дома только мать Лидия Ивановна. Гостья тут же извлекает бутылку армянского коньяка Ереванского завода, привезенную из Риги, и предлагает выпить.

Сидим, пьем. Часа через полтора приходит Луконина. Видно, широкой, прямой души женщина лет 40. Но не без актерского пижонства: «Когда мы с Мишей были в Париже» и т. п. Ах, это так простительно! Она играет в Театре на Таганке.

Просидел я у них почти до девяти. Как все в этом мире перепутано и тесно: нас, двух русских, москвичей, знакомит латышка, живущая во Франкфурте-на-Майне.

21.11.80, четверг

Когда много и сосредоточенно думаешь о чем-то, сколько открывается неожиданных сторон! Сегодня в 2.45 на пл. Революции в метро, ожидая поезда до «Бауманской», вдруг сообразил:

И вы, мундиры голубые,

И ты, им преданный народ…

Виноградов, Ашукина и др. говорят: преданный — отданный во власть. Но почему во власть жандармов? Народ, т. е. на 90 % крестьяне, были отданы во власть прежде всего помещиков, потом чиновников, старост и т. д. А жандармов он во многих краях и знать не знал!

М. Романовская вчера улетела.

24. II, воскресенье

Пил всю неделю: в понедельник — у Лукониных по случаю приезда Мелиты коньяк (бутылка — Мелита, Анна Вас, я); во вторник — в ресторане «Интурист» с Мелитой джин со льдом (в «болотном баре») и шампанское (1 бутылка); в среду — на проводах Мелиты у Лукониных — шампанское, в машине коньяк; в четверг — на Бауманской коньяк; в пятницу дома — «Сибирская» водка; в субботу дома по случаю Дня Красной Армии — она же, проклятая! Не пора ли остановиться? Ведь тебе 57-й!

29. II, пятница

В книге критических статей Ст. Куняева «Свободная стихия» прочитал, что Николай I писал жене 12 июня 1840 г. по прочтении «Героя нашего времени» о Макс. Максимыче: «Характер капитана намечен удачно. Когда я начал это сочинение, я надеялся и радовался, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, которых обыкновенно так называют. В Кавказском корпусе, конечно, много таких людей, но их мало кто знает; однако капитан появляется в этом романе как надежда, которой не суждено осуществиться…» (с. 30).

Очень интересно! Как «хозяин земли русской», он, конечно, хотел, чтобы настоящим героем нашего времени писатель представил добропорядочного служаку Максима Максимыча, он жалеет, что о таких героях «мало знают». Точно так же наши руководители хотят сейчас видеть героем времени коммуниста. Но Николай по крайней мере не призывал писателей создавать образы героев, подобных М.М.!

И вчера пил — с Семановым в ЦДЛ виски со льдом.

5. III.80. Малеевка

Приехал опять в Малеевку. И все как-то с ходу было ловко да хорошо. Решил изменить своей привязанности к первым трем коттеджам и поселился в корпусе «Б» в 16-й комнате, вернее, квартире. Прекрасно! Это однокомнатная квартира со всеми удобствами. Два больших окна на уровне березовых крон. Словно паришь над землей. А какая тишина! И в этот же первый день поставил пломбу, вылетевшую накануне. И встретил своего ученика — Алексея Корнищенко (?), с которым сошелся в октябре — ноябре 78-го в Пицунде. Перед ужином выпили с ним «Сибирской». Ночью спал прекрасно. Крайне неожиданно приснилась из почти 30-летней дали Марочка. Еще приснилось, будто кто-то из «Молодой гвардии» сказал мне, что моя статья о Лермонтове не поместилась в ближайший номер, даем в следующем. Сколько я работал над этой статьей? Кажется, 3–3,5 месяца. Начал сразу, как только сдал Алексееву вторую статью об Окуджаве — «обзор».

5. III.80. Малеевка

Как хорошо началось мое пребывание в Малеевке, и какую гримасу вдруг увидел я вчера. Приехал Л. Л-ский. Я его всегда не любил, со времен «Молодой гвардии», когда он был инструктором ЦК комсомола. Медлительный, методичный, с тихой, тягучей и очень самоуверенной речью, он был мне и тогда несимпатичен, особенно когда совал свои статьи в журнал. Потом он окончил еще одну высшую школу фарисейства. И вот приезжает и начинает изливать восторги по поводу моей статьи. У него только одна претензия: у меня говорится, что шпионаж и доносительство в других странах были не меньше, чем в России, а ему поблазнилось, что я защищаю царскую жандармерию. А в остальном — блеск! великолепно! и т. д.

Но восторг его крайне удивителен. Ведь малограмотный русофобский роман напечатал как зам. главного в «Дружбе народов» — он, хвалебную статью о романе в «Литобозе» напечатал он, в этой статье какая-то дамочка бойко пнула меня — и вот он теперь восхищается моей статьей. Ну, действительно, до чего же может дойти комбинация чувств человеческих, как сказано у Достоевского!

Вчера перед ужином у Алексея выпили водки. После ужина пришли к нему опять, и пришел какой-то здоровенный мордатый и лысый мужик. Потом узнал — Карякин Юрий Федорович, автор «Литобоза», инсценировщик Театра на Таганке. Я уговаривал Алексея не делать этого, но он ставит бутылку грузинского коньяка, потом еще бутылку шампанского. Варвар ростовский! Я принес бутылку сухого и предлагал этим ограничиться. Нет! Они начали пить, я лишь чуть-чуть сухого и шампанского.

И вот этот К.Ю.Ф. сперва минут 15–20 молчал, а как раскрыл рот для первого глотка коньяка, так больше его и не закрывал. Мы узнали, что детство он провел в Перми, жена его Ирина какой-то большой специалист, дочери 25 лет, внучке 2 или 3, что он работал в Праге, в журнале «Проблемы мира и социализма», что там он встречался с Юрием Гагариным и учил его уму-разуму, что инсценировал для Театра на Таганке «Преступление и наказание», что с Любимовым он на «ты», что давно знает Окуджаву, что был у него два года тому. Это поразительно, как с такими подробностями, с таким вниманием к себе человек может рассказывать совершенно незнакомым людям. Я же ничего подобного о себе не сообщал ему.

Потом он «вычислил» (так сказал), что я автор статьи об Окуджаве. Заявил, что целиком со мной согласен, но потом прилип ко мне с расспросами, почему я так беспощадно с ним обошелся, и тут пошло! Стал требовать от меня примера моей культурности! То ли от чужого коньяка спятил, то ли от рождения дурак. Под конец заявил, что статья написана языком доносчика. Ну, тут я его назвал мудаком и ушел. И Леонард тоже все оправдывал Окуджаву, какой он советский, а не кадетский. Но тут же приводил примеры его русофобства — презрение к Репину, что-то еще.

Ну, ночью я, конечно, долго не мог уснуть… Уснул, проснулся без четверти четыре, потом — в шестом (перешел на другую кровать).

9. III.80. Малеевка

7-го вечером уехал в Москву, сейчас вернулся. В Москве время провел плохо: маму не посетил, опять выпивал, даже на Щелковской. 7-го вечером ходил в Театр кукол. Сейчас иду по черной дороге — навстречу этот гусь лапчатый Карякин, опять пробормотал-промямлил что-то вроде «Добрый день», и я опять посмотрел на него как на пустое место.

10. III. Малеевка

Позвонил в «Москву» Алексееву. Он рассерчал на мое письмо, посланное в редакцию. Там я, видите ли, матерком пустил, рассказывая анекдот, а он говорит, что письма читают в редакции. Ну, если ты такой демократ, что разрешаешь читать письма, лично тебе адресованные, то я-то при чем? Не буду, говорит, твою статью печатать. Что ж, это месяца два напряженной работы, сколько нервов, усилий, ума, — а он из-за грубого слова не желает печатать. Я перед ним как со связанными руками.

Занесло меня что-то, занесло. Эта статья — 130 стр., о Копелеве — 110, — и все это едва ли будет напечатано. А разве тут мое личное дело?

Вдруг почувствовал великое одиночество.

11. III. Малеевка

Сижу за одним столом с Вас. Федоровым, очеркистом Леонидом Ив. Ивановым (Омск) и его женой. Ивановы очень симпатичные люди. Федоров прихворнул, раздражен. Сегодня я принес в столовую его «Дон Жуана», чтобы подписал, так вспылил: «Что за детство! Убери!» Убрал.

Был разговор о целине. И Федоров, и Иванов отлично понимают, что это была грандиозная Никишкина авантюра. Иванов-то видел все своими глазами.

Спросил Федорова о Николае Тряпкине, который сейчас тут. «Отрок с крестиком на шее». Нет, ошибаешься. Я сейчас впервые почитал его стихи — книгу «Жнива» и «Вечерний звон». Много отличных стихов, самобытных, особенно в «Звоне». Конечно, в его облике и в стихах есть что-то схожее с Ник Глазковым: один — городской «дурачок» поэзии, другой — деревенский «дурачок».

Тряпкин в восторге от моей статьи об Окуджаве. А о статье по поводу «Прощай…» говорит «Странное открытие! Зачем это? Считали сто лет, что Лермонтов, пусть и дальше так будет. Мы же знали, что «Илиада» и «Одиссея» — плоды коллективного творчества, но считали, что Гомера». Удивительно, что не понимает.

Федоров со мной согласен, он читал почти всю статью, давал Шуртаков. Да, говорит, в стихотворении нет лермонтовской конкретной определенности.

16. III.80.Малеевка

Л.И Иванов рассказывает множество интереснейших вещей. Например, в Прибалтике центнер зерна государство покупает у колхоза за 13 р., а в РСФСР — за 7. Вот она, мудрая национальная политика в действии.

19. III

«Я люблю тебя так, что, если скажу как, тебе станет страшно».

Проскурин уехал. Приехал дня два назад Вл. Александрович Ильин, которого я тут уже не раз встречал. Математик, доктор, профессор, лет 50, чуть за. Славный, кажется, мужик, только уж очень вежливый. Как только ему такая вежливость не тягостна. Очень внимателен к себе, к своему здоровью. Ездил в Рузу, купил там морской соли и теперь делает морские ванны. «Носоглотка стала совершенно чистой». Похвастался полученными в прошлом году наградами — медалью им. Ломоносова, медалью ВДНХ, кажется, еще каким-то орденом и тем, что выдвинут на Гос. премию, и бицепсами похвастался, — но все это у него как-то просто, наивно, без противности. На лыжах ходит по 3 часа — в шортах. После еды 40 минут не садится и не ложится. В Рузе он купил 20 или 30 тюбиков «Поморина», 18 метров каната и 6 пачек морской соли. 12 тюбиков «Поморина» и 6 пачек соли купил, впрочем, и я под воздействием примера.

25. III, вторник

В пятницу вечером с В.С. мы уехали в Москву, а в воскресенье мы вернулись сюда с Катей, у нее каникулы. Вчера ходили с ней на лыжах, сделали кружок на полтора часа.

Сегодня уехал Л. Ив. Иванов с женой. На прощание, когда я зашел к нему в номер, чтобы пожелать счастливого пути, подарил мне маленькую бутылочку коньяка. Видимо, я пришелся ему по душе, как и он мне. Хвалил меня за смелость. Смелых людей, говорит, совсем не осталось. Я рассказал ему, как Марков предлагал мне сперва 200, а потом 400 р. для работы над книгой с Солженицыне, и как я посмеялся.

Он много видел, много знает о нашей экономике. Некоторые факты и цифры, что он привел, поразительны. Например, перед революцией сибирское масло давало стране золота больше, чем все золотые прииски Сибири. Или: в 1916 г. у нас было 34 млн. голов коров, к 28-му году мы достигли этой цифры вновь, а сейчас — 31 млн. Выше 28-го года никогда не поднимались. На войне он не был. Работал зам. директора треста совхозов. Он решительный сторонник совхозов и противник колхозов.

27. III.80. Малеевка

Какая простояла зима! Без диких морозов и без оттепелей, многоснежная. И весь март был такой же. Вчера еще насыпало снегу, и лежит он чистый, мягкий, сухой. Только что вернулись с Катей с лыжной прогулки. Ходили в лес, чуть побольше полутора часов. Ее, дурочку, приходится силой тащить. Ну что за глупое упрямство! Не оторвешь от Дюма. Прочитала «Три мушкетера», «Двадцать лет спустя», три тома «Десять лет спустя» («Виконт де Бражелон»), «Королеву Марго», и вот теперь дочитывает «Графиню де Монсоро» — 850 страниц! Это у них в классе сейчас такое поветрие. Кажется, с Мариной они несколько разошлись, дружат сейчас с Леной Соколовой.

30. III, Москва. Вербное воскресенье

Ну куда деваться от этих идиотов! За наш стол на место Иванова сел Олег Зобнин и доверительно говорит:

— А ты знаешь, наш Марков-то (Георгий Мокеевич. — В.Б.) носит фамилию жены. А его собственная фамилия что-то вроде Фридмана.

Ведь 60 лет дураку, и было у меня с ним по этому вопросу объяснение — письмо я ему посылал и очень резкое. И вот опять!

А в электричке, когда ехали из Дорохова в Москву, В.А Ильин говорит:

— А ведь Блок-то еврей. Я опешил:

— Да какие у вас основания?

— А фамилия? А физиономия? Типичный!

И ведь шестой десяток идет! Профессор! Доктор наук!

Меня более удивляет даже не то, что эта порода людей так легко верит россказням, а то, что верит с какой-то даже радостью. Если бы я убедил его (я не убедил), что Блок не еврей, он был бы, видимо, очень огорчен. А ведь человек живет в математике — т. е. в мире точности, достоверности, доказательств. А тут никакие доказательства ему не требуются. Достаточно слухов, брехни.

2. IV.80. Москва

Вчера попал на спектакль Московского театра драмы и комедии «Валентин и Валентина» Рощина. Встретился там с Тамарой Пономаревой. Она подошла ко мне как-то поздравить после какого-то моего выступления на секции поэтов, кажется, о статьях Св. Соложенкиной в «Правде». На вид очень молода и женственна, пышные буйные волосы усиливают это впечатление. Но она слишком много говорила о себе и слишком похвально, и это впечатление блекло. Мы перекусили в ресторане ЦДЛ (я выпил бокал цинандали, она не стала), и т. к я раздевался в Поварском гардеробе, а она в Никитском, то мы встали из-за стола и разбежались к своим гардеробам за одеждой. Должно быть, это выглядело смешно: что такое? Сидели, ели, вдруг встают и не прощаясь разбегаются. А мы через пять минут встретились у стоянки такси. По дороге я разговорился с Чудаковым из ИМЛИ о Лермонтове, он что-то спросил меня, а я в ответ изложил ему свое «открытие». Он предложил сделать сообщение в ИМЛИ. Я отказался.

Пономарева читала много стихов, и одно мне очень понравилось — про «тот берег». А потом она благодарила за вечер. И кроме того, выяснилось, что она не знает, что такое Малый театр. «Какой Малый? — говорила она. — Малый Художественный?»

3. IV.80 Чистый четверг

Газеты и радио продолжают выражать великий восторг по поводу вручения Ленинской премии новому лауреату по литературе. Позавчера в программе «Время» слащаво и умильно выступил Алексеев. «Матушка-целина»! Уж вроде все получил, что можно — зачем еще-то выслуживаться?

4. IV

Минут 20 назад Пуся вывалился из окна Таниной и Катиной комнаты. Катя выбежала в прихожую с криком: «Упал!» Мы с ней наскоро оделись и помчались на улицу. Катя подобрала Пусю, когда он уже завернул за угол, словно направлялся к подъезду. Принесли домой. В лифте он орал, мы думали — какой-нибудь перелом. Дома орать перестал. Через несколько минут залез в толчок, стал писать. Моча с кровью. Видимо, что-то повредил. Но тут же стал играть, бегать за Катей. Ничто ему шесть этажей. Видно, упал на козырек парикмахерской.

7. IV..80

В святую ночь наша пропаганда бросила против Пасхи Татьяну Доронину. До полуночи передавали по телевидению посвященный ей фильм «Бенефис». Ну, как устоять Христу! И, должно быть, радовались: «Как это мы ловко, тонко придумали!»

В воскресенье Таня, Катя и я навестили маму с Галей. Посидели, распили бутылку «Совиньона». Вернулись домой в пятом часу.

А вечером я заказал Франкфурт. Дали в первом часу ночи. Говорил с Таней и Володей. Они были ужасно рады моему звонку. Таня через две недели собирается быть в Москве. Мелита у них была. Надо думать, передала и водку сибирскую, и коробочку икры.

А Пуся-то наш, оказывается, упал не на крышу парикмахерской, а прямо на землю, но — в мокрый, рыхлый сугроб. Только это его и спасло. Я нашел след от падения и сфотографировал. Катя — рядом.

Только что заходил В. Я дал ему листов сто бумаги. До чего же у него на все циничный взгляд! Совершенно убежден, что все соперники «пропустят» Корчного на матч с Карповым, что Петросян сейчас проиграл нарочно. Я ему говорю: «Кому приятно ходить с битой физиономией? Почему он и так не может выиграть, если он действительно один из сильнейших?» Не слышит, не верит. Дудит свое.

13. IV, воскресенье

В пятницу, 11-го, в 9.30 утра ходил в Дом офицеров (Красноармейская, 1). Там сняли с учета, гады. В военном билете поставили штампик «Исключен с воинского учета по достижению предельного возраста 31.12.1979».

Вот те на! А давно ли тебя, голубчика, забрили? Ужас — 38 лет тому назад!

И вот считай: в Светлое Христово воскресенье были у мамы, пили «Совиньон», в понедельник — на дне рождения у Васи пили коньяк (Тани не было); во вторник — пригласил Виктор Ревунов по случаю 60-летия, распили вдвоем бутылку коньяка («Плиски»); в среду, кажется, все было тихо; в четверг нарезался в ЦДЛ: началось культурно — джин со льдом и вермутом в баре с Семановым, а потом встретил литинститутцев — Чиркова, Валикова с женой Тамарой и Войткевича, которого не видел сто лет. Ну, и вначале по сто, еще по сто, потом я купил бутылку, и ее распили. На другой день не работал почти, болела голова, частило сердце. Ходил по делам.

16 апр.

Отправил письмо В. Оскоцкому.

17 апр.

Написал письмо Л. П. Жак Бросил в ее почтовый ящик

20. IV.1980.9 вечера.

У меня был сын, его звали Сергей. Сегодня он умер.

21. IV.

Когда он был совсем маленький, я однажды спросил его: «Зачем ты родился?» И он без запинки ответил: «Чтобы жить».

Ничем не обходит меня жизнь, всем наделяет полной мерой.

23 IV, 8.45 утра

Вчера схоронили Сергея. Было много его друзей. Поминки устроили в две очереди — сначала для друзей, потом для родственников, особенно близких. Я попросил его девушку Таню позвонить мне, хочу поговорить с ней, как, видимо, с самым близким ему человеком. В нелепой смерти его теперь обнаруживается много странного. Ребята говорят, что во второй половине вечера в нем произошел какой-то перелом, и он был в угнетенном состоянии. Жена Алексея Карцева (сына Анатолия) сказала мне, что он вообще в последнее время был странноват. Они склоняются к тому, что это лишь отчасти несчастный случай, но в то же время — он хотел испытать судьбу. Патрон, оказывается, был не того калибра. Он разорвался, но силы хватило и на пулю.

Оказывается, он значил в моей жизни гораздо больше, чем я думал

8.45 вечера. На все, на все теперь я смотрю с одной мыслью: он этого уже не увидит. Сейчас я стоял на балконе. Теплый весенний вечер. Тихо, пустынно, тревожно, и вовсю светит луна — а он этого уже не увидит. И сейчас вдруг подумал: поеду в Коктебель, сияющий полдень, море — а он этого уже не увидит.

Когда он был жив, возможно, по нескольку дней не вспоминал о нем. А теперь он во мне постоянно. Через свою смерть он словно вошел в мое сердце.

24 IV, 955 вечера

После крематория приехали к Васильевым. Вошли в квартиру Иры и Сергея. Разделись. Ирина сидела в кресле в первой комнате, в углу у окна. В безотчетном порыве я бросился перед ней на колени, обнял ее и, плача, стал выкрикивать: «Прости меня за все!.. Жизнь одна!» Ей бы смиренно ответить, как подобает в таких случаях: «Прости и ты меня. Оба мы виноваты». А она изрекла: «Я тебя прощаю».

26. IV.80

На поминках я прочитал из «Сына» Антокольского заключительные строфы:

Прощай, мое солнце. Прощай, моя совесть.

Прощай, моя молодость, милый сыночек.

Пусть этим прощаньем окончится повесть

О самой глухой из глухих одиночек.

Прощай. Поезда не приходят оттуда.

Прощай. Самолеты туда не летают.

Прощай. Никакого не сбудется чуда.

А сны только снятся нам. Снятся и тают.

Мне снится, что ты еще малый ребенок,

Смеешься и ножками топчешь босыми

Ту землю, где столько лежит погребенных…

29. IV, вторник

Вчера отмечали девять дней, народу было немного: Ал. Дмитр., Ира, Лиля, Борина жена Галя (сам Борис уехал в Ялту, ему, конечно, надо отдохнуть), мы с Нелей, его друг Вахтанг из Сухуми, Ира и ее мать — тоже из Сухуми (Сергей учился в университете с В. и И.), Светлана Васильева (дочь художника) с дочерью Машей, Светлана Бартенева из Бронниц, Сенгур — то ли шофер, то ли адъютант Вал. Федоровича.

Когда встали из-за стола и перешли в другую комнату — Ира, Вахтанг и я, то поскольку мне говорили, что Ира видела все своими глазами, я спросил у нее, как же было дело. Она сказала так Увидела, что Сергей пошел на лестницу, и почему-то решила последовать за ним. У него был чем-то странный, тревожный вид. Открыв дверь, она увидела Сергея, стоявшего лицом к двери. Выражение лица и глаз — необычное (не помню точно, какое слово она употребила). И тут грохнул выстрел, и он упал. Кто-нибудь еще находился рядом? Она не помнит. Но многие говорят, что был тут какой-то Миша. Ирина вчера же сказала, что его реакция была очень сильной — его рвало. Вспоминаю: у гроба в крематории я стоял с левой стороны и видел пластырь, наложенный на левую часть головы. Что же, он стрелял левой рукой в левую сторону? Но если он стоял лицом к двери, то справа находилась соседская дверь, стена, а слева — пространство, лестница, и там мог находиться человек…

А днем мы с Нелей ездили в ин-т Склифосовского за его вещами. Он там прошел под номером 3757, а мешок с вещами — 1052. Рубашка и брюки были в крови. А потом пошли в реанимационное отделение к инкассатору за его часами. Ждали полчаса ушедшую инкассаторшу, а потом еще оказалось, что напутали при регистрации фамилии — записали то ли Булшин, то ли Болшин, то ли Болушин. Долго разбирались. Разобрались. Часы шли как ни в чем не бывало и точно показывали время. Часы электронные, японские, с цифрами вместо стрелок Цифры секунд и минут и двоеточие какое-то все время менялись, словно пульсировало сердце.

4. V.80, воскресенье

Я все более уверяюсь, что Сергей погиб не от своей руки. Теперь уже твердо известно, что Миша (как его звали приятели, Майкл) находился с ним на лестничной площадке. Что произошло там между ними — кто знает! Сегодня звонил Коле Прохорову, он же юрист. Говорит, что, конечно, следствие в таких случаях ведется обязательно. Тане Лавровой, оказывается, Сергей сделал предложение, но она будто бы сказала, что надо немного обождать. Но Саша (?) Гриневский, сказала Ирина, уверяет, что Сергей застрелился из-за нее. Он будто бы говорил ему, что сделает это, если она откажет. Я спросил Иру, были ли они в близких отношениях. «Да, конечно», — уверенно сказала она. Я просил ее позвонить мне, но она до сих пор так и не позвонила.

Еще порой мне будет трудно,

Но чтобы страшно — никогда.

5. V.80

Удивительную картину я наблюдаю. Множество людей, знакомых и даже родных, зная о моем горе, сохраняют полное молчание. Клава и Тоня из Минска додумались до того, что первая позвонила Гале, а вторая — Аде, чтобы выразить соболезнование, но — не мне! Когда я сказал, что, мол, странно, Ада ответила: «Как так? Наоборот, это деликатность, чуткость».

Оставить человека наедине с его горем — это теперь считается чуткостью. Чем же эта чуткость отличается от молчаливого безразличия прохожего, который не знает меня и моего горя? И вот молчат… деликатность выказывают.

13. V

Катя сегодня ходила второй раз играть в баскетбол в школе. Ее команда выиграла 6:0. Из шести мячей она забросила пять! А Таня все говорит, что она неловкая, неуклюжая.

15. V. 7.20 утра

Сейчас некоторые говорят, что коллективизация вообще была ошибкой. Мои мартовские беседы в Малеевке с Л. Ивановым привели меня вот к каким мыслям. Нет, это не было ошибкой. Но, как известно, коллективизация далеко не везде и не всегда проводилась полностью добровольно — уж если сам Сталин вынужден был выступить со статьей «Головокружение от успехов». Между тем, как раз полная, абсолютная добровольность была в интересах дела и будущего. Во-первых, тогда в колхозах оказались бы только те, кто действительно заинтересован в нем. И это имело бы самые отрадные последствия для производительности труда, дисциплины, рачительности. Во-вторых, тогда сохранился бы более или менее существенный единоличный сектор. И это давало бы возможность для соревнования, для сопоставления, для раздумий и выводов. Оба сектора, очевидно, имеют свои положительные качества и благотворно влияли бы друг на друга. Это, в частности, создавало бы более разнообразную картину жизни. Очевидно, сохранение частного сектора способствовало бы сохранению, в частности, ремесел. И время показало бы, каким путем идти дальше. А сплошная коллективизация уничтожила возможность социального эксперимента.

17. V, 750 утра

Религия хочешь не хочешь заставляет людей думать о смерти, напоминает о вечности. И это помогает чувствовать и понимать свое место в ряду меняющихся поколений. Атеизм, соединенный с невежеством, рождает убеждение, что эти события, в которых мы участвуем, — центр всего, главное звено бытия. Этим ощущением рождены и слова в «Малой Земле» о том, что в прошлом были только герои-одиночки, а вот теперь, под руководством партии, возник массовый героизм (какая национально-освободительная или революционная война возможна без массового героизма?), и поразительные по такой же глупости слова М. Алексеева, недавно в «Правде» сравнившего борьбу с прошлогодним паводком на Волге со Сталинградской битвой. Ведь человек сам был в Сталинграде и понимает, что это главная битва всей мировой войны, но — ему надо восславить сегодняшний день, и он не щадит саму Сталинградскую битву! Пишет: «От Сталинградской она, эта битва, отличалась разве что тем, что была бескровной». Разве что! Вот до какой степени могут свихнуться мозги от усилия прославить нынешний день. А ведь не глупый человек… («Правда, 30.IV.80) А еще он писал о хлебе — это его любимая тема. Желая во что бы то ни стало прославить труд хлебороба, разумеется, заслуживающего всяческих похвал, он писал: «Золото бывает в самородках, а хлеб не бывает, его добывают по зернышку». Да ведь самородки-то так редки, что о каждом из них в газетах пишут. А добывают-то золото по песчинкам, что мельче зерен хлеба во много раз. И труд этот адский, недаром же испокон века его делают главным образом осужденные. Ничего этого не понимает М.А У него сегодня одна цель — восславить хлебороба!

23. V. 80, пятница. Коктебель

Вчера с Катей приехали в Коктебель. Поселились опять в том же коттедже, в той же комнате: 15-4. Погода пасмурная, холодновато, но все равно хорошо. Как всегда, много уже знакомых лиц. В Феодосии при посадке в наш автобус встретилась и Алена. Сдержанно раскланялись.

Поезд, как заведено, был ужасный, но нам повезло на соседей. На нижней полке ехала 63-летняя Таисия Васильевна Стрельцова. Удивительная женщина! Какой энергичный, сильный характер, какая деятельная натура! Сибирячка, но родилась на Южном Урале. Из-за астмы мужа 20 лет назад переехала из-под Новосибирска в Крым и вот теперь живет в Крымском приморье (Пионерская, 7). Всю дорогу она рассказывала свою жизнь. Как училась в школе (хорошо), как работала учительницей (после семилетки), как в войну заведовала в колхозе складом, как они раздали хлеб колхозникам и за это судили председателя ревизионной комиссии, как мужу отправляла контейнер с досками (20 досок по 2 м 20 см — из лиственницы, что росла перед домом), как перебралась к нему с детьми (четверо! А он, нанимаясь на работу, объявился одиноким), как отвоевала комнату, которую местком предназначил ей, а директор хотел отдать своей секретарше-возлюбленной.

Любопытно! Она не скрывала, что порой действовала незаконно, и все-таки во всех случаях истинная правда была на ее стороне. И когда раздавала хлеб колхозникам, и когда получала квартиру, и даже вот в каком эпизоде. Стоит она на рынке, торгует виноградом. Осталось 5 кг, а никто не покупает. Видит, идет какая-то знакомая — сама пьяная и с пьяным дружком. Она к ней: «Что ж ты так долго? Велела оставить винограда, а сама не идешь!» — «А я забыла, — отвечает та спьяну. — А сколько у тебя?» — «Как просила — 5 кило». — «А во что же я возьму?» — «А вот же плащ-болонья. Снимай его!» Так и избавилась от лишнего винограда.

Труженица и пьянчужка. Нет сомнений, на чьей стороне наши симпатии.

25. V, Коктебель

Сегодня приснился такой сон. Будто я в большом высоком доме, этаже на шестом. Может быть, в нашем доме. И вдруг вижу в окно, как прямо на дом идет огромная морская волна. Она так огромна, что брызги влетают в это окно, вроде бы торцевое. И волна голубая. Не помню, испытал ли я страх. Главное — удивление перед грандиозностью волны.

27. V, Коктебель

В шесть часов проснулся от непонятного звука. Рая метет террасу? Нет, оказалось, косят траву. Буйную, шелковистую траву срезали, и много убавилось от красоты нашего поместья.

Вчера ходили на могилу Волошина: Гриша Соловьев, Вера, ее подруга Нина с дочкой и мы с Катей. Распили там на горе бутылку сухого вина. Обратно шли — бил холодный ветер, и Катя пожаловалась на горло, но, кажется, слава богу, все прошло.

Здесь опять Кныш с женой Идой и 30-летним сыном Игорем. Он из числа провинциальных всезнаек, и подозреваю, что по этой причине не поладил со свояком Астаховым, тоже провинциальным всезнайкой.

10.40 вечера

Сегодня прочитал у Толстого: «пошлая известность, которая меня постигла».

Полчаса назад звонил в Алушту Алексею. Обещает 29-го приехать. Я попросил его привезти 3–4 бутылки водки, здесь ее нет.

30. V, Коктебель

Вчера приезжал Алексей с Лора. Побыл часа три. Немного выпили. Почтили память Сергея. А вечером пришли ко мне отметить сорок дней Кныши (три), Борис Куняев, Соловьев, его сноха Вера и ее подруга Нина. Выпили привезенные Алексеем две бутылки водки. Застолье организовали с помощью Нины Захаровны из столовой. Посидели часов до одиннадцати. На барьере стоял детский портрет Сергея, прислоненный к вазе с тремя огромными пионами. Их принесла Вера. Спасибо ей.

Сегодня утром, опасаясь, что это может напугать ее внезапностью, объяснил Кате, что начинается у девушек в этом возрасте. Выслушала очень спокойно, только, может быть, от смущения терла переносицу. «Ты слышала об этом?» — «Нет».

31. V. 80. Коктебель

У нашего коттеджа скосили траву. Я пошел искать Пашку (мы одели на него кусок красного резинового шарика, и теперь его легко находить) и увидел старика, который сгребал граблями траву. Я заговорил, разговорились. Оказалось, у него именно сегодня день рождения — 66 лет, звать Григорий Иванович Ющенко, живет — ул. Ленина, 84. Сено готовит для своей коровы. Ушел на пенсию и вот завел корову. Много лет пас здешнее стадо — 140 голов крупного скота, а всего после войны было в Планерском 300 голов, сейчас — 14! Вот она, наша мудрая с/х политика. Все понимает. Сообразителен и неглуп. Настоящий труженик На войне он не был, не брали по здоровью (что-то с легкими), и 23 декабря (точно помнит!) 1943 г. немцы угнали его вместе со всем взрослым мужским населением. Из Севастополя морем — в Румынию, потом — в Венгрию и Германию. Освободили из-под самой французской границы американцы, передали нашим. Проходил «фильтеровку» сначала там, потом в Джанкое. Жена на пенсии. Сын с 1940 года, ему он подарил бычка-производителя. Купил «Ладу».

Живут люди. Только не мешайте им своим безграмотным хозяйствованием. О корове говорит: это второй хозяин в доме. Сейчас я его сфотографировал.

12.40

Только что ушел Дм. Жуков, унеся с собой целый час моего рабочего времени.

7 час. вечера

Вчера вечером, разозлившись, что она мешкала с делишками перед сном, стукнул Катю. Не сильно, конечно, но все же. Она заплакала. Я сразу же пожалел и стал казнить себя, и, стараясь загладить вину, привлек ее к себе и заставил поцеловать — но что мне делать с моей мучительной несдержанностью?!

1. VI.80. Коктебель

Моя статья о Лермонтове пошла по рукам. Прочитал Б. Куняев: «Потрясающе! Это прекрасно — стереть хоть один плевок с лица родины!» Прочитал Кныш. Сейчас читает его жена Ида, прочитала 29 стр., их взял Дм. Жуков.

2. VI, 12.15.

Возвращаясь утром с купания, увидел на нашей аллее распустившуюся розу. Небольшая, еще тугая, с запахом, похожим на земляничный. Я сорвал ее и дома стал будить ею Катю, подставляя к носу. А потом в стакане с водой поставил у Сережи-ного детского портрета.

Сейчас ходил на почту. Звонил Тане и Гале. Галя сказала, что 28-го прах Сергея предали земле — рядом с дедом. Этот Михаил (его звали Майклом) не пришел опять, хотя все ребята — Сережины друзья — собирались после похорон.

19–00

Только что ушел Анатолий Жигулин с женой Ириной. Просидели 45 минут. Я давал им читать письмо Куприна Ф. Батюшкову. Славно поговорили…

23–00

Тогда явился всезнающий Кныш и прервал запись. Так вот, мы с Ирой выпили по полстакана павловского домашнего вина, а Анатолий не стал.

Зашла речь о том, что его книга в «Молодой гвардии» издается тиражом в 75 тыс. Я сказал

— Почти половина Вознесенского!

Вспомнили его книгу «Соблазн». Я привел оттуда такое стихотворение:

Как хорошо после парилки

Окунуться в реликтовом озере Рильке.

И на это стихотворение потрачено 200 тыс. страниц!

Жигулин сказал:

— Это позор, что мы, взрослые, образованные люди, говорим о Вознесенском, Евтушенко. Нас заставили о них говорить. А это графомания, бескультурье, это безнравственно.

Ну, правда, к графоманам он отнес и Сергея Васильева (покойного), и Сергея Смирнова, и Сергея Викулова.

Я сказал, что у Викулова есть хорошие стихи, но вот восторженные стихи о ледоходе, который крушит мосты, «Тетива и стрела» — о том, что враг доходил до Москвы, а потом мы его вышибали, так, мол, всегда и будет… Мы должны этому радоваться? В ответ он прочитал стихотворение, которое я знаю и даже говорил ему о нем в ЦДЛ. Там слова:

И как сказал поэт Твардовский,

Сдавали чохом города.

Хлестко сказал, но никакого «чоха» не было. Потом он исправил там («В знак давнего уважения к Бушину») одно стихотворение о лампаде, которая сто лет горит в Болгарии у иконы в часовне, где похоронен поручик Родионов.

7. VI.80. Коктебель

Дня три назад А Жигулин на набережной у столовой прочитал частушку:

Недоволен шах Ирана:

— Нету песен Шаферана!

Отвечает Хомейни:

— Не поем такой х-ни.

Я сейчас за завтраком прочитал это Юле Друниной, она в ответ такое:

Дядя Ваня из Рязани

Оказался в Мичигане.

Вот такой рассеянный

Муж Сары Моисеевны!

Я по дороге из столовой прочитал это Стаднюку. Так распространяется современный фольклор.

9. VI, Коктебель

Сегодня видел во сне обоих своих детей. Сергея — впервые после его смерти.

Он будто бы что-то совершил предосудительное и, обрядившись в косоворотку, сапоги, почему-то пробирался на Дон и успешно пробрался, и вот уже вернулся.

Видимо, потому Дон, что вчера на ночь читал «Фальшивый купон» Толстого и прочитал про девицу Турчанинову, которая явилась в Петербург из земли Войска Донского.

И Сергей был рад удаче, и Ира была тут. А Катя приснилась почти совсем большой.

10. VI. 10.15

Вчера приехала Таня. Мы с Катей ездили в Феодосию ее встречать. Она, оказывается, без нас жила в Москве неплохо. Распили, например, с Ниной Ситниковой бутылочку винца.

Сегодня перед завтраком все трое купались. А пришли после завтрака — пропал наш драгоценный Пашка. Я написал три воззвания, которые надо развесить:

«SOS!

Пропала (О Господи!) черепашка по кличке Пашка, знающая английский язык Она страдает тяжелой формой distrofia musculosi и проходит специальный курс психотерапевтического лечения. Без этого лечения, тщательного ухода и особого меню Павел через 8—10 дней околеет (сыграет в ящик, даст дуба, откинет лапти).

Нашедшего просьба вернуть в 15-й коттедж, ком. 4 Литфонда. Возможно умеренное (по соглашению с Павлом) вознаграждение.

10 мая 1980 г. Комитет по спасению Павла — КПС».

15. VI, Коктебель

Еще позавчера Пашка нашелся. Мы с Катей ходили в поселок и говорили мальчишкам, что он у них погибнет. И вот кто-то из них подбросил его опять на веранду. А сейчас он сидит в моем шлепанце. Как все обрадовались, когда он нашелся!

Вчера с Аникстом зашел разговор (через взгляд на Жигулина) о Солженицыне. Я рассказал историю своего знакомства с ним, ну а потом о разрыве и назвал «Архипелаг ГУЛАГ» чтением для старых баб.

— Ну нет, — сказал ААА. — мы должны знать все, что было.

Т.е. и у него, как у Алены Грачевой и у многих других, такое мнение, что С. собрал документы, свидетельства, факты и т. п.

Я сказал, что была национальная трагедия, что да, надо знать о ней правду, но это — спекуляция на трагедии, самодельная брехня.

18 VI, Коктебель

Прочитали мою статью о «Прощай…» Б. Куняев, Ан. Курчаткин (его жена Вера), зав. отделом критики «Октября», Л. Жуховицкий, Вас. Белов и его жена. Все, кроме Л.Ж, — за.

— Это надо немедленно печатать! — сказал Белов.

Л.Ж: «Очень интересно, но ты меня не убедил». Ну, конечно, вспомнил Чернышевского: «Нация рабов. Сверху до низу все рабы». Я решил наконец посмотреть, как это у самого Н.Г.Ч. И что же оказалось? Дивное дело!

Во-первых. Это в романе (ну, это я знал).

Во-вторых, роман не окончен.

В-третьих, это слова героя, а не автора.

В-четвертых, автор относится к герою иронически.

В-пятых, главное-то: под словом «нация» разумеется вовсе не русский народ, а дворянство, которое Волгин Алексей Иванович очень не любит.

И ведь сколько лет все твердят: Чернышевский сказал! А знают это лишь по ленинской цитате. Он назвал это «словами любви к родине». Если назвать рабом — выказать любовь, то… Свихнуться можно от такой любви.

19. VI.80. Коктебель

После обеда стоял на перекрестке против 19-го корпуса, останавливал всех встречных-поперечных, раскрывал на 197-й странице XIII том ПСС Чернышевского и читал то место из «Пролога», где эти самые слова о жалкой нации рабов. Прочитал М. Колесникову, О. Михайлову, Вас. Белову. Б. Куняеву, В. Петелину.

20. VI

Прочитал мою статью об Окуджаве М. Колесников, подошел за завтраком и сказал:

— Как ныне выражаются, потрясно. Вы непревзойденный мастер сарказма. Если обо мне бы такое написали, я бы бросил писать…

22. VI. 11 ч.

Нет ничего на свете хуже чувствительности и податливости. Встал сегодня в 6 часов и пошел с магнитофоном записать утро 22 июня 1980 года. Иду мимо веранды Шевченки, он окликнул. Давай, говорит, поговорим о твоей статье про «Немытую Россию». У тебя есть выпить?

И я при полном нежелании пить в 6 утра все-таки иду и приношу свою водку. Выпиваем, и он начинает свои излияния. Как варварски началось с водки, так варварски и продолжалось. Одни хохлацкие эмоции! Первые 23 стр., говорит, великолепно, с твоими сомнениями я полностью согласен.

— Ну и все, в этом суть.

— Но с твоими доказательствами я не согласен.

Ни мыслей, ни возражений у него, по сути, не оказалось. Ты, говорит, не прав, что стихотворение написано в 40-м, оно написано в 41-м. Не понимает, что мне это безразлично, если я вообще отрицаю, что оно написано им.

Словом, и время на него потратил, и утро он мне испортил этой насильственной выпивкой.

24. VI.80.

Вот как одна слабость влечет за собой другие! Василий Ардаматский, прочитав мою статью об Окуджаве, спросил меня, не хочу ли я прочитать его роман «Последний год». Я, конечно, не хотел, но малодушно ответил, что, разумеется, хочу. Он притащил этот романчик страниц на 350, вышедший в «Молодой гвардии» тиражом в 200 тыс. Время, лица, события — что и у Пикуля. Но у того — разнузданность, клубничка и обличение евреев, а у этого все благопристойно, чинно, всюду «марксистско-ленинский» взгляд, да еще «Вифлеемский сад» вместо Гефсиманского. Ну, а итог тот, что за Пикуля дают 70 р., а этот романец прошел никем не замеченным по причине своей скучности. Но как об этом сказать 70-летнему человеку, да на курорте, да с женой, которая лет на 25 его моложе, да сам предложил. Ну, и я бодро сказал:

— Поработали вы! Интересно! Добротно! — И т. д.

Грех ли это для меня, так часто лезущего на рожон? Вернее, неужто мне такая мелочь в день Срашного Суда не простится?

25. VI, Коктебель

Часами наблюдаю за Пашкой. Какое трогательное и умное существо. Обычно мы за ним в течение дня следим. А сегодня предоставили полную свободу. Я решил весь день наблюдать, но не вмешиваться в его жизнь. Он вылез из своей норки под кустом утром часов в 8, погрелся на солнышке и пустился в путешествие. Я обнаружил его по ту сторону рва уже после завтрака. Он шагал в западном направлении по нашей лужайке. Она покрыта густой травой, на ней бугры, рытвины. И когда он был уже почти у правого края лужайки, еще по эту сторону тропинки, я потерял его из виду. Раза три-четыре искал до обеда и после. Нигде нет! Я подумал, что все, пропал, ушел куда-то далеко, там с приближением сумерек заночует в укромном месте, а завтра опять в бессмысленное путешествие. И вдруг около половины шестого увидел его во рву, уже на левом, восточном склоне, карабкающимся вверх. Ах ты, милашка! Давай, давай! Как он старался! А ведь склон-то градусов 80. Срывался, возвращался и снова карабкался. Направление было ясное — в нору. И вот около половины седьмого он до нее наконец добрался. Я положил у входа десятка два горошин и одну клубничку. Горошины почти все съел, клубничку затащил в нору. Сейчас спит, сердешный. Вчера-то уже в половине пятого был дома, а сегодня как поздно загулялся. Видно, завтра поднимется тоже поздно. (Максимальное удаление от норы было 25 моих альпенштоков.)

27. VI. Коктебель

Ну, дела! Вчера устроили литературный вечер. Гриша Соловьев предложил мне участвовать. Я раздумывал. Но уже вывесили объявление и меня там назвали. А председательствовать должен был Борщаговский. Он заявил Соловьеву: «Я не знаю поэта Бушина!» И отказался председательствовать, конечно, в знак протеста против того, что я «обосрал жемчужину», как сказал Гриша — повесть Окуджавы. Туда же с клешней сунулся и Леонид Латынин, эдакий ражий малый с нелепо многозначительным лицом деревенского дурачка. Я, говорит, тоже не желаю выступать вместе с Бушиным. Но тут произошло драматическое борение гражданской доблести с мелким тщеславием. Выступить-то, покрасоваться-то на эстраде охота! И вот он говорит Грише: раз Борщаговский отказался, то пусть и Бушин откажется. Уссаться можно! Узнав все это, я сказал Грише: «Уж теперь-то я обязательно буду выступать!» А тщеславие одолело гражданскую принципиальность: Латынин, конечно же, взлез на эстраду.

Читал он первым. Сам здоровый, голос трубный, читает с великой страстью, и все дохлая литературщина! А я прочитал «Случай под Одессой». Приняли хорошо.

Сегодня об этих куриных демаршах все знают и говорят.

* * *

В 1985 году Леонид Латынин получил премию Союза писателей Каракалпакии.

А позже его дщерь оказалась неуемной фурией демократии на страницах «Новой газеты», органа старой антисоветчины.

* * *

А Пашка-то, Пашка-то наш! Сегодня не ночевал дома. Ну, это уж последнее дело. Ох, гулена! Уж это стыдное дело — дома не ночевать.

3. VII.80. Коктебель. 9.50

Вчера перед ужином сходил к Григорию Ивановичу (см. 31.V), отнес ему две фотографии, посидел, побалакали. На обратном пути зашел к Зинаиде Леонидовне Новицкой, тоже оставил фотографию. Она дала мне машинописные воспоминания Марины Цветаевой «Нездешний вечер». Вчера на ночь читал их. У нее там много о Мих Кузмине. Как у него сказано!

Зарыта шпагой — не лопатой — Манон Леско…

Конечно, здорово, конечно, красиво. Но сегодня утром подумал: а сколько эффектности, красивости! Важно, как человек умер, а не как его зарыли. Какая разница — лопатой, шпагой… Но потом вспомнилось: а ведь Аксинью-то Григорий тоже не лопатой зарыл, а шашкой!! Представим на минутку, что ее зарыли лопатой — и это уже не Аксинья с ее беспутной жизнью, горькой любовью, высокой душой.

4. VII, Коктебель. 10.10

Пашка опять не ночевал дома. Обнаружил его только сейчас на территории, где он раньше не появлялся — к западу от веранды. Покормил его цветками вьюнка и дал вишенку. Съел с большим удовольствием.

Я, видно, так живо рассказывал Ардаматскому о том, как Пашка перебирается через ров, торопясь до заката домой, что это приснилось ему — он сказал мне вчера, когда смотрели «Время».

8. VII

Завтра уезжаем. А вчера я весь день потратил на игру для девочек под названием «Операция Монморанси». Уж так заведено — каждый год трачу на них один день: пишу записочки и прячу их в укромных местах, и по одной они находят другую — связная цепь. Затея приводит их в восторг, они ждут этого каждый раз как замечательного праздника.

Финал сегодня был такой. В последней записке, которую они нашли у Пашки под резинкой, значилось: «Philips. Start!» Это означало, что надо взять мой магнитофон «Филипс» и включить.

Сегодня после завтрака они включили и услышали: «Здравствуйте, девочки! Это я, герцог Монморанси. Вы слышите мой голос. И вот что я хочу вам сказать. Вы, конечно, совершенно правы. Я и не собираюсь с вами спорить. Мне совершенно нечего вам возразить. Но если кто-нибудь где-нибудь когда-нибудь зачем-нибудь почему-нибудь захочет заставить бегать, высунув язык, трех глупых таракашек, то он не сможет найти лучших таракашек, чем Катя Бушина, Таня Мальцева и Акулька Тетерина». Такая была у нас игра с этими «кто-нибудь», «где-нибудь»…

Вчера явился Окуджава. Вот ведь! — раньше я никогда не встречал его в домах творчества, а теперь и в январе он был в Малеевке, и здесь. Смотрит на меня сквозь какие-то мертвые очки.

9. VII Коктебель. 3 часа

Сегодня вечером, в 8, уезжаем. Только что ушел Шевченко. Как видно, он занят главным образом регулированием своих визитов и отношений с правыми да левыми. После меня, очевидно, пошел к Кокину

Рассказывал Алексей Леонов из Ленинграда. Вчера поздно вечером читал мою статью об Окуджаве. Хохотал и читал вслух некоторые места жене. А внизу, на первом этаже, пошумливала какая-то компания. Утром оказалось, что это Окуджава — у него были гости.

В невероятном восторге от моей статьи Артур Корнеев. Предлагает помощь в ее издании книгой. Он — зам. гл. ред. Госкомиздата РСФСР.

11. VII, Москва

Вчера в половине одиннадцатого приехали домой. На вокзале нас встречали Гришина жена Нина Петровна и Вера. Они взяли такси и поехали в Ленино-Дачное, а мы — к себе.

Хочется записать вот что.

Ныне развелось много патриотов, весь патриотизм которых в жидоедстве. Этим и объясняется успех Пикуля. Им не важно, они даже не замечают, что он гадит на всю Россию, им важно, им вполне достаточно, они рады, что он притом и евреев не забывает.

Этим «патриотам» вроде Фирсова в осмеянии одного еврея не жалко загубить 10 русских.

23.55

Таня и Катя уже легли спать. Вдруг слышу Танин вскрик Я иду, открываю их дверь, навстречу выходит Таня:

— Как мы сюда попали?

— Куда?

Оказывается, ей приснилось, что она в Коктебеле на пляже, и вдруг — какие-то стены… Но как я испугался этого маленького безумия!..

12. VII.80. Петров день

Наблюдая патологическую боязнь заразы у Гришечки, вспомнил Маяковского, который, говорят, тоже был брезглив до ужаса.

14. VII

Вчера был у Васильевых. Следователь (Ирина Алексеевна Морозова) вызывала и Лилю, и Иру, и Майкла. Он всех избегает, при допросе у него дрожали руки. Но ничего он не прояснил. Смерть Сергея так и остается тайной.

22. VII

Третий день идет Олимпиада. Кажется, наши мудрецы-организаторы сильно перемудрили. Насколько можно судить по телерепортажам, многие соревнования идут при полупустых залах. Очевидно, туристов приехало гораздо меньше, чем рассчитывали. А с другой стороны, в Москву никого не пускают, превратили ее в закрытый город. Таня ездила в командировку в Свердловск (13–18.VII). Рассказывает, что обратно ехала в почти пустом вагоне, во всем поезде несколько человек Это какой же убыток понесет железная дорога и весь транспорт! А какой урон от того, что в Москву не приехали ее обычные летние посетители, которые могли бы сейчас и спортзалы заполнить, и столовые опустошить, и магазины облегчить.

Наши мыслители, видимо, полагали, что москвичи из-за Олимпиады отпуска свои отменят, чтобы остаться в Москве. А с другой стороны, нагрянут толпы туристов и шпионов из-за границы. О, стратеги!

24. VII.80

Идет Олимпиада. Вчера наши футболисты играли против команды Замбии. Игра была упорная, хотя наши и победили с хорошим счетом 3:0. Пуся сидит на диване и тоже смотрит телевизор. Ты за кого, говорю, болеешь? «Мяу». Видно, за своих, за черненьких…

* * *

27. VII, воскресенье. Малеевка

Позавчера, 25-го, приехали с Катей в Малеевку. Была жара, хотя и дождь. В 5 часов вечера я взял зонтик и пошел на пруд.

Под дождем искупался. И вчера купался. А потом пошел к Володе Семенову на день рождения его Анетты. Выпили полторы бутылки армянского коньяка. Сейчас немного болит голова, чего раньше со мной почти не бывало.

… Вчера за обедом подошла ко мне Таня Глушкова и сказала, что со мной хочет познакомиться Арсений Вл Гулыга, профессор философии, автор книг о Канте, о Гегеле (кажется, сейчас написал еще о Шеллинге).

Оказалось, что он живет против нас в 8-й комнате. Горячий сторонник моей статьи об Окуджаве. Но во взглядах на Пикуля разошлись. Правда, он его много читал, а я только «У последней черты». Он читал и новую его вещь «Фаворит» — о Потемкине. Конечно, сказать о Потемкине, о Екатерине хотя бы без обычной у нас ругани и насмешек — большое дело.

* * *

Позже на страницах «Нашего современника» ученый профессор стал петь хвалебные псалмы горбачевской перестройке как великому промыслу Божьему.

* * *

2. VIII. 1980, Ильин день. Малеевка

Евреи исходят негодованием против Вал. Катаева. В 6-м номере «Нового мира» напечатана его вещь «Уже написан Вертер». Дело происходит в Одессе году в 18-19-20-м. На всех уровнях мрачной силы, творившей расправу над русским народом, изображены евреи: Троцкий — его особо уполномоченный Наум Бесстрашный — нач. Губчека Макс Маркин. Непосредственный исполнитель расстрелов назван Ангелом Смерти. Пожалуй, тоже еврей. Еврейство всех этих лиц подчеркивается настойчиво и подробно, вплоть до вульгарного местечкового произношения.

Как это могло быть напечатано — загадка!

Вадим Сафонов, который много лет изображает передо мной русского патриота и без конца заводит разговоры о евреях в таком духе: «Ну, как вам нравятся наши жиды?..» и т. п., нарисовал мне такую гипотетическую сцену.

Катаев не еврей, но его всю жизнь они принимали за своего, а он всю жизнь клокотал ненавистью к ним и вот, наконец, на девятом десятке решил рассчитаться. Говорят, цензура вещь сняла. Тогда (это его фантазия) Катаев позвонил Суслову.

— Михаил Андреевич! Я написал антисолженицынскую вещь. Он доказывал, что причина всех беззаконий сама система, а я доказываю, что Троцкий и его люди (евреи). Но в цензуре этого не понимают, задерживают, не хотят печатать.

— Вещь антисолженицынская? Прекрасно! Ну, это мы уладим.

И публикуется.

Сам Сафонов негодует. Передает слова Л. П. Жак, что с Катаевым уже не здоровается половина Переделкина. Теперь не будет подавать руки никто.

Но меня удивляют наши патриоты. Сказана мужественная правда о роли Троцкого в репрессиях революции, а они чего-то лепечут невнятное и куксятся. Патриот Семанов сказал мне, что это вещь белогвардейская или что-то в этом духе. В.А Стариков: «неприятное впечатление». В. Семенов из «Мол. гв.» на вопрос, читал ли: «Ах, это о расстрелах в ЧК?» Только всего и понял!

Только что приехала Таня, привезла Лену Соловьеву. Уж Катька так была рада, прыгала и корчилась, как чертенок

3. VIII, Малеевка

Ну, вчера был настоящий Ильин день! В шестом часу мы пошли за Верхний пруд в березовую чащу на полянку отметить праздник Володя Семенов, Баренц, я — все с женами. Взяли три бутылки водки и снеди. Когда начали вторую бутылку, Илья-пророк дал о себе знать громом, а когда докончили ее — разразился настоящий ливень. Хорошо, с нами было три пледа. Вначале пытались пересидеть под березой, но оказалось — дело безнадежное. И вот укрылись кое-как пледами, а кто и так, пошли домой. А у Баренца болят ноги, он не может быстро. Промокнув до нитки, пришли к нам. Я успел принять душ. Переоделись и принялись за третью бутылку — за «Старку». Усидели и ее. Я, как всегда, шумел. С великим пафосом читал почему-то «А вы, надменные потомки…», и все подсказывали мне. Потом в халате, с крестом на шее я оказался в главном корпусе, у телевизора, у автомата. Марианна Строева была шокирована, сказала, что я спутал Малеевку с Коктебелем.

* * *

Сафонов передает слова Жак: «Хороший парень Володя Амлинский, но зачем он выдает себя за русского!» Как Жуховицкий — за поляка.

4. VIII, Малеевка. 22 часа

Вчера, как только мы с Катей проводили Таню, Т. Глушкова пригласила в гости. Она живет в том номере, где мы жили с Катей в марте: Б-16.

Были еще Игорь Мазнин, детский писатель, с женой Эллой, а позже пришел Мих. Павл. Еремин, автор книги «Пушкин-публицист», преподаватель Литинститута. Была бутылка «Пшеничной», помидоры, сыр и т. д.

Боже мой, что плел этот Мазнин. Бланк… Бланк… Бланк… Война между Сталиным и Гитлером… Все охвачено сатанинским заговором. Пуришкевич — еврей, именно поэтому Мартов добился для него легкой кары: порицания от имени мировой революции и еще какого-то пустяка. Все преувеличено, раздуто, ничего нет, кроме единой проблемы. Все упирается в нее, все объясняется ею. Вышибло у них мозги этим. В «Уже написан Вертер» видит что-то коварное и зловещее, чего разгадать еще не может. Глушкова пока не читала, но тоже склонна к бдительности: «Надо видеть на много ходов вперед!» Она ехала из Москвы в субботу с Львом Гинзбургом, поражена его издевательскими рассказами о Симонове, Чаковском, Самойлове, которого он называет только Кауфманов. «Самойлов, говорит, из той же банды, что и Павел Коган с Кульчицким». Что это? Игра? Она уверена, что да, Алик Коган, говорит, будет с пеной у рта защищать какого-нибудь Алтаузена, а такие, как Эренбург, Самойлов, Гинзбург, могут пожертвовать кем-то из своих очень легко.

Мазнин вчера привел такие слова Жаботинского: «В тех, кого мы теряем, мы не теряем никого». Какая смута, какое брожение и ржа.

* * *

Катя два дня провела с Леной, а Лариса была забыта. Она, конечно, обиделась и сегодня весь день не подходила к ней. Катя весь день читала «Приключения Оливера Твиста», даже не ходила купаться. Вижу, что она переживает. Но за ужином Лариса подошла, и они вместе направились кормить собак остатками ужина. Вроде помирились. Но что будет в субботу, когда опять приедет Лена?

8. VIII.80. Малеевка. 8.20 вечера

Саша Кикнадзе, милый грузин, попросил у меня статью об Окуджаве. Я дал ему ксерокопию. Это было вчера, а сегодня за завтраком он подошел и сказал, что хочет поговорить со мной дня через 2–3. Но сегодня же перед ужином не выдержал и увлек меня вдоль аллеи своей беседой. От статьи он в восторге, но хочет оправдать романиста «поэтической вольностью» и т. п.

После ужина опять подошел, и мы опять говорили. Он думает, что мы допустили большую ошибку с Солженицыным. Я разуверял его. Он только что из 8-дневного морского путешествия по 12 странам Средиземноморья и около. Когда уже расставались, он сказал, что только что женил сына. Мне бы надо промолчать, а я сказал о смерти Сергея. Пожалуй, это почти бестактно.

10. VIII, Малеевка. 4.25.

Проводили Таню. Она не стала дожидаться вечера, уехала сразу после обеда: М.М. дома одна и плохо себя чувствует.

Вчера Сафонов с невинным видом поведал мне, что опубликовал кое-что из того, что я ему когда-то рассказывал: об Александрийском маяке в Пушкинском «Памятнике»; о комментариях к стихотворению «Птичка», где говорится, что это, мол, не птичка выпускается на волю, а крепостной мужик… Я, говорит, тогда же это записал. Каков гусь! Я перед этим начал было рассказывать ему о «Прощай, немытая…», но своевременно спохватился. Но о «нации рабов» все аргументы изложил. Опять украдет, шакал! Нет уж, теперь ничего ему не расскажу.

Утром провожали Аллу (тащил ее чемодан из корпуса «А» к автобусу), а потом с Володей Семеновым переселяли Таню Глушкову из корпуса «Б» в главный. Переселили, переставили ей мебель, а потом я засиделся у нее на целый час. Думается, она мудрствует по пустякам. Я понял это, еще когда читал ее статью в «ЛГ», где она защищала строки Ю. Кузнецова «Я пью из черепа отца».

Человек просто сморозил, а она привлекает в свидетели какие-то древние обычаи древних времен: так, мол, было. Да какое это имеет отношение к современным стихам современного автора!

К публикации Катаева («Н.м.» № 6) относится по-прежнему настороженно, с опаской, ожидая подвоха, считая, что он из тех. А суть проста как гвоздь. И те ее видят, и беснуются и негодуют. И получается, что она с ними заодно.

Много говорили о Солженицыне. Я пытался открыть ей глаза. Приводил примеры его лживости. На нее это, кажется, подействовало слабо.

* * *

Богданович дал мне 40 лет, а его жена Нина — 36. Их бы устами да мед пить.

* * *

13. VIII.80

Сегодня до обеда ездили в Н. Рузу. Купил там себе джинсы за 35 р. и батарейки для приемника.

Перед завтраком Саша Русов и его жена Ирина взахлеб выражали свои восторги по поводу статьи об Окуджаве. Признаться, мне похвалы уже претят.

14. VIII

Нас трое: Сергей — Владимир — Сергей. И вот остался только Владимир. Зачем? С какой целью? Неужели «просто так»?

15. VIII, Малеевка

В феврале или марте послал племяннику Сергею письмо Куприна. Послал в двух конвертах, в разные дни, — и он не получил ни одного.

Кривицкий из «ЛГ» говорил мне, что мое письмо на имя Чаковского получено с месячным опозданием. Об этом же сообщили и из «Лит. Грузии». Что бы это значило?

Как всегда в Малеевке, часто вижу сны. В последние дни снились Яков Белинский (мы с ним на какой-то стройке, он написал в «ЛГ» статью обо мне, очень дружескую), Окуджава (какая-то приятельская встреча, беседа с ним), Алена Грачева…

16. VIII

Вчера до первого часа ночи слушал по телевидению концерт Елены Образцовой. Ах, умница! Ах, молодец! Вот они, русская культура, русская интеллигенция, русский характер.

17. VIII

В Малеевке забыты все литературные распри, кто за Катаева, кто против, кто за Окуджаву, кто против — все забыто. Малеевка разделилась на два враждующих лагеря: чадофилы и чадофобы. Первые — за пребывание детей в Малеевке, вторые — решительно против. Чадофобы уже составили бумагу и отправили ее со своими подписями в правление. Чадофилы в лице Алика Когана все еще возятся со своей бумагой. Страсти накалились до предела. Позавчера у новых корпусов стычка между Самсонией (чадофоб) и Кладо (чадофил) дошла до такого апогея, что Самсония кричал:

— Я сейчас вас ударю! (Говорил мне вчера сам Кладо.) Ну, как Тургенев когда-то Толстому:

— Я вам дам в морду!

* * *

Сегодня приснился еще и Ваншенкин, которому я перед отъездом сюда послал письмо с поздравлением в связи со стихотворением «Футбол 1948 года», которое передали по радио.

19. VIII, Малеевка. 9 утра

С весны, с Коктебеля, что-то странное у меня с волосами — вьются, как в молодые годы. Не передалась ли мне молодость бедного сына?

20. VIII.80

Вчера катались на лодке, и я сказал:

— А где-то теперь Джамиля?

— Как где? — сказала Аня, дочь Саши Русова, с которой Катя вдруг сблизилась в эти дни. — В Москве, конечно.

— А может, не в Москве, — сказала Катя.

— Почему же? — возразила Аня. — Она же русская.

— Отец у нее татарин, — сказал я.

— А она говорила, что русская.

— Ну, в общем, конечно, русская, — сказал я.

— А кто я по национальности? — спросила Катя.

— Персиянка, — ответил я.

Девочке 12-й год, а она не знает своей национальности. Хорошо ли это? Я, признаться, был удивлен.

21. VIII

Сегодня с десяти до трех ездили на автобусе в Звенигород. Вернее, в город не попали, не доехали, а побывали в Саввино-Сторожевском монастыре и в деревне Дютьково, где музей Танеева — Левитана — Чехова, который, кажется, там и не бывал.

Монастырь поражает хорошей сохранностью. Я сказал Тане Глушковой:

— Вот вам и марксисты-ленинцы!

22. VIII, Малеевка. 11 час.

Сейчас у Соломоши Смоляницкого выиграл бутылку коньяка. Я, говорит, лет на десять старше тебя. Поспорили. Оказалось, он с 21 — го, т. е. на два — два с половиной года всего старше. Я говорю, что потому так хорошо сохранился, что честно жил, много работал, никому не завидовал, никого не обижал, кроме Окуджавы. Все засмеялись. Это было на парадном крыльце главного корпуса, были еще Баренц и супруги Русовы.

24. VIII, воскресенье. Малеевка

Сегодня вечером уезжаем из Малеевки. Надоело страшно. И это несмотря на то, что каждую субботу приезжала Таня, и Катя здесь. Усталость от пребывания здесь словно физически накапливалась. Конечно, и погода во многом виновата. Все дожди и дожди. Все лето.

А сны продолжают меня одолевать до последней ночи. Вчера снилось, будто я в каком-то царском дворце. Может быть, в Зимнем. У меня большая комната с высоченным потолком. На столе лежит белый конверт, и из него слышится голос царя, Николая, конечно. В комнату входит милая тихая девушка, служанка вроде. Я иду от стола к дверям. Дверей две. Я запираю на ключ почему-то не наружную, а внутреннюю. Возвращаюсь в комнату, а эта девушка уже лежит в моей постели. Но дальше ничего не приснилось. Был бы помоложе, очевидно, приснилось бы. Это было в пятницу, а Таня приезжает по субботам.

Сегодня приснилось, что с какой-то молодой женщиной я еду по городу на рикше. И этот рикша — Евтушенко! Где-то останавливаемся, садимся отдохнуть на какой-то скос. Я говорю ей: «Евтушенко, должно быть, думает о нас — вот гады!» Оборачиваюсь, а он сидит справа — здоровый, крепкий, спокойный. Я спрашиваю его, что заставляет быть рикшей. Он что-то ответил, но что — заспал.

9. IX.80, Нагатино

С 31 августа живу у мамы в Нагатино: Галя уехала с Галкой в дом отдыха. Две ночи ночевал дома, а то все здесь. Мама чувствует себя гораздо лучше, чем зимой, когда она лежала несколько месяцев. Она ходит, готовит, выносит мусор, спускается за газетами. Но как она стара! Самое печальное — у нее нет ни к чему интереса. Целыми днями лежит в постели или сидит в кресле. И это страшно. Неужели я буду таким через 25 лет?

10. IX, Нагатино

Сегодня во сне тушил пожар, вернее, какое-то большое пламя, и потушил. И видел какую-то тюрьму, барак, и будто там семья Русовых

А какие дела творятся в Польше! Нет, рабочий класс это действительно сила. Шевельнул плечом в 56-м году — и полетели — кто там тогда был у власти? Шевельнул в 70-м — и полетел Гомулка. Шевельнул сейчас — и полетела половина Политбюро во главе с Гереком. Но куда же это годится, если власть можно сбросить только посредством забастовок! Но наши-то делают из всего этого хоть какой-то вывод? Похоже, что нет.

13. IX, Нагатино

А Куликовскуюто победу отметили довольно широко. Правда, выше кандидата в члены Политбюро, председателя Совета Министров РСФСР, сидевшего в президиуме, не поднялись, но все же были торжества на самом Поле, которому придали должный вид (спасибо Леониду Леонову — своим присутствием там он спас честь русской литературы), были торжественные заседания в Туле и в Колонном зале, все это передавалось сжато по телевидению, было множество статей в газетах («Правда», «Комсомолка» — Песков В., «Сов. Россия»), а еще раньше были вечера в Политехническом, в ЦДЛ. Многочисленные газетные вырезки я положил в том энциклопедии, где статья «Куликовская битва». Словом, кое-что было, и неплохо.

А тут еще в прошлый вторник получил 17-й том Чехова, и там полностью, безо всяких выбросок, дневниковая запись о засилье в критике евреев, которые «чужды русскому духу, не понимают нашего юмора и смотрят на русских как на инородцев».

Вчера получил 4-й том Тургенева — там рассказ «Жид», который не печатался с 1880 года. Сто лет! И что особенно любопытно — Некрасову приходилось за этот рассказ вести борьбу с цензурой, которая не давала разрешения на его печатание (дело было в 1847 г.). Это царская-то цензура!

15. IX, Нагатино

И вот, я думаю, они встретились. Там — мой отец, Сергей Бушин, и мой сын, Сергей Бушин. Они не могли узнать друг друга, но их имена объяснили им, кто они. И о чем они говорят теперь?

25. IX, Коктебель

23-го приехал с Гришей Соловьевым в Коктебель. Поселился в 4-й комнате 16-го коттеджа, в той, где в июне жил Кныш, а потом Виноградовы. Вчера и сегодня купался. Холодно, конечно. (Только что ушел Толя Мошковский, украл минут 20 пустой болтовней.)

28. IX

Сергей Крутилин сказал: «Старость начинается с ног». Смотрю на Гришечку и думаю: нет, старость начинается с языка. Боже, до чего он болтлив!

4. Х.80

С наслаждением, с восторгом пишу еще в прошлом году начатую вещь — «Солженицын и мировая литература». Уж я на нем высплюсь!

5. Х.80

Вчера заходил прощаться Толя Мошковский, и чуть не разругались. Завел он с чего-то речь о Сталине. Он, говорит, мне не нравится. Ну и что — разве он девка? А договорился до

того, что если бы не Сталин, то, может быть, и войны бы не было. Ну, тут уж я не выдержал. Да, говорю, именно это твердят недобитые фашисты: не они, не Гитлер виноваты в войне, а мы и Сталин. И ведь оказалось, что ничего не знает, ничего не читал, а повторяет эту фашистско-жидовскую болтовню. Василевский, говорю, пишет в своих воспоминаниях, что лучшего Главнокомандующего, чем Сталин, он не может себе представить (приблизительно так). «Это, — говорит, — могли ему вписать» — «Ты согласишься, чтобы тебе что-то вписали?» — «Нет» — «Так почему же ты так низко думаешь о другом человеке, что он на это согласится? Тем более что ведь это большой человек, известный всему миру».

Какое бездумное убожество!

Он еще и осуждал нашу финскую войну: непопулярная. А что было бы в 1941 г. с Ленинградом, если бы не эта «непопулярная» война?

7. Х

Узнал новое слово: «мангал». Это очаг для того, чтобы жарить мясо или шашлык Но как трудно далось это слово!.. Тут Евг. Карпов, которого я знаю со времен Литинститута. У него умерла жена, он женился снова, его новая жена на 29 лет моложе, Оля. Пишет стихи. Так вот, вчера у него был день рождения. Позвал меня и своих соседей по корпусу. Я позвал Светлану Федоровну. Он разглядел этот самый мангал, который навел его на идею о шашлычном дне рождения. Они поехали в Феодосию, купили там на базаре баранины. Мангал поставили у моего коттеджа, сами расположились на веранде. И пошел пир! На шестерых выпили больше литра водки да еще купленную мной бутылку коньяка, причем дамы, конечно, пили не много. Светлану я проводил до ворот на набережную.

Как бы перестать пить? Ведь накануне распили с Гришечкой и Селезневым бутылку, а до этого тоже пили раза три, и каждый раз — по бутылке на троих.

А перед ужином положил Ире Астаховой на стол прекрасный помидор и стихи:

Вблизи прекрасных Крымских гор,

Вблизи морской бескрайней сини

Дарю веселый помидор

Серьезной девушке Ирине.

Дарю в надежде, что она,

Впитав его витаминозность,

Как после доброго вина,

Пошлет ко всем чертям серьезность.

11. Х.80 г.

Вчера Би-би-си вечером, а сегодня утром «Голос Америки» принесли радостную весть: Л. Копелев уезжает в ФРГ по приглашению Г. Белля. Виза дана на год, но западные спецы, основываясь на опыте прошлого, предсказывают, что он останется там совсем. Ну и, слава Богу! Дверью никто на площадке не будет хлопать. Ведь старик неумный, бесталанный, тщеславный. Его книга «Хранить вечно» написана глупо, читать ее скучно. Скатертью дорожка, хлопальщик!

12. Х

Вчера прочитал в «Комс. правде» стихи А Вознесенского, и пожалте — ночью увидел его во сне! Вели весьма дружескую беседу.

А в стихах были такие слова о Высоцком: «всенародный Володя». Да, во всесоюзной газете о всенародном Володе написал межконтинентальный Андрюша.

15. Х, Коктебель. 5-15 утра

Написал эпиграмму.

Я себя советским чувствую заводом,

вырабатывающим счастье.

В. Маяковский

Ты выделяешь счастье.

А. Вознесенский, «Коме, правда»

Ты себя называешь поэтическим единоверцем Певца великого времени, пахнувшего грозой. Но он вырабатывал счастье своей головой и сердцем, а ты выделяешь поэзию поджелудочной железой.

17. Х

Вчера опять закатили шашлык — прощальный. Были те же и Друнина, а потом, уже хорошо поддав, я побежал за Гришей — на мое приглашение во время обеда он ответил неопределенно. Он стал собираться, а я побежал обратно. Вижу — идет девушка. Я за ручьем догнал ее и позвал к нам на шашлык Она как раз искала столовую, чтобы поесть. И девушка со мной без слова пошла. Спрашивает меня, кто я.

— Константин Симонов! — отвечаю.

— Правда? Я портрет не помню.

— Конечно, правда.

И вот привел я ее на свою веранду. Все в изумлении: пошел за стариком, а вернулся с девушкой. Как Земфира у Пушкина, пошла гулять в степь, а из степи привела к цыганскому костру Алеко. Только тут в роли Земфиры оказался я. Тихо сидела, тихо ела, немного выпила. Пошел ее проводить, с пьяных глаз обнял. Испугалась:

— Муж увидит.

Он, оказывается, здесь.

А звать ее Флора. Но дефлорация не состоялась. Сейчас 2.45. В два еду в Симферополь. Решил попробовать этот путь.

19. X.1980. Москва

Вчера вернулся домой. Ехал через Симферополь в спальном двухместном вагоне — красота! Раньше вагоны были разного класса, теперь — поезда. Первый класс — все эти фирменные, как этот «Крым». Встретила Таня. Привез килограмм 15 винограда. Как хорошо дома!

Из «Лит. Грузии» получил письмо от Н. Карашвили: раздумали печатать мою статью. Ах, шельмецы!

20. X.80 г.

Ходил сейчас погулять в Петровский парк Как всегда, по своему постоянному маршруту: от трамвайного круга прямо, потом по тропке налево, до аллеи, по аллее до больницы, налево до березовой аллеи; по ней — до ворот, из ворот — налево по булыжной дороге до выхода из парка. Когда шел по этой булыжной дороге, впереди в нескольких шагах спешила девушка. А у меня в правом кармане плаща мой любимый охотничий складной нож. Я достал его, спрятал правую руку за спину, там левой рукой открыл лезвие. Нож готов к действию. И думаю: что, если бы эта девушка как-то вдруг узнала сейчас, что в трех шагах за ней идет человек, в кармане у него нож, он достает его, раскрывает, приближается… Я все это проделал, чтобы лучше вообразить себе, до чего же тонка нить жизни! Ведь мог же на моем месте оказаться какой-то маньяк, бандит. Может быть, за мной не раз кто-то шел вот так с ножом…

У ворот около выхода стояла лошадь, запряженная в телегу. Должно быть, из паркового хозяйства. Стройная, сытая — прекрасная лошадь темно-буланой масти. Я загляделся на нее. А потом стал мысленно называть все детали упряжи. Все знаю, кроме ремня, который схватывает концы дуги. Как же он называется?.. Ах, да! Супонь.

24. Х.1980

Вчера было произведено решительное омоложение нашего руководства: на место 76-летнего Косыгина посадили 75-летнего Тихонова!

28. Х.80

Косыгин был зампред Совета Министров уже в 1940 г., а с 64-го — председателем Совмина. То есть сорок лет человек был в самых верхах и вот ушел.

31. Х

Три дня была простуда. Вызывал врача. Приходила молодая врачиха Ал-дра Юлиевна Аронсон. А сейчас ходил к ней в поликлинику на прием. Продлила больничный лист до 5 ноября.

Когда сидел в кресле, ожидая очереди, пришла тоже на прием молодая красивая статная женщина с очень влекущими губами. Темно-зеленое платье, красные сапоги, вязаная шапочка до бровей, по моде. Мне хотелось заговорить, вижу, что и ей тоже, но ничего, кроме нескольких пустых слов, и не сказали.

— Вы часто тут бываете?

— Часто.

— Это с вашим-то цветущим видом?

(Надо бы добавить: «С такой ослепительной улыбкой». Улыбка действительно такая.)

Потом я встал, подошел к плакату «Достойно встретим XXVI съезд!», разглядел его и сказал:

— 250 тысяч экземпляров! Пустят они в трубу нашу родину. Она согласно улыбалась, и видно было, что хотела бы

продолжить разговор.

Выходя из кабинета, я сказал:

— Жить буду!

— Я в этом не сомневаюсь, — ответила она. — Вы долго еще будете жить.

Это она отблагодарила меня за «цветущий вид».

13. XI, четверг

Вчера был на IV конференции (отчетно-выборной) Московского отделения. Есть некоторая польза в посещении таких мероприятий. Например, помирился с Алексеевым. Все-таки он мужик незлобивый. Ведь я ему каких дерзостей наговорил в письмах! А он вчера смеется. Протягивает руку. Мы, говорит, еще как-нибудь сядем с тобой и обо всем поговорим. Тебе видна седьмая часть айсберга, а я вижу его весь. (Это он об отказе печатать вторую мою статью — обзор писем.) Да, но я же не на это обиделся, он представил дело так, словно мы договаривались о какой-то «реплике», а я, дурак, накатал статьищу в 120 стр.!

Подошел я к Ю. Трифонову, сказал ему, что из всех статей о Куликовской годовщине его была самая интересная и что «Старик» лучшая его вещь. Ему, конечно, приятно. О смерти сына он знает.

Егор Исаев сказал мне: «Ставим тебя в план редподготовки и заключаем договор». Ха! Знаю я тебя. Он изобрел себе ловкий принип: «Чем ближе, тем больше». И за него прячется.

Геннадий Семенихин сказал, что поможет мне переиздать в Воениздате моего «Генерала».

С. Шуртаков познакомил с Владимиом Мирневым.

Встретил милого старосту нашего курса Колю Войткевича. Он уже пенсионер! Ушел с работы, получает свои 120 рэ.

А из выступлений интересным было Бакланова. Он долбанул Катаева, но зачем-то сказал, что Ю. Жуков и Г. Боровик «украшают Союз писателей». Боровик — украшение?!

Он выступал и, конечно, долдонски.

16. XI.80

Дня три назад «Голос Америки» передал, что в Испании, торопясь на какой-то слет диссидентов в связи с Мадридским совещанием, в автомобильной катастрофе погиб Андрей Амальрик Таня его знала. Его мать работала вместе с ней в корректуре «Литгазеты», и он там подрабатывал. Года два-три как уехал за границу. Там он издал книгу «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» Надо думать, ответ его был таков, что не просуществует. Ну, вот. А сам и до 81-го года не просуществовал. Не рой колодец другому, не рой.

17. XI

Сегодня в «Московском литераторе» за 14.XI прочитал, что Василий Ардаматский удостоен литературной премии КГБ. Оказывается, есть такая! Ну философы! Ну мыслители! Николай Первый все-таки не догадался учредить литературную премию III отделения.

26. XI

Читаю книгу Б. И. Бурсова «Личность Достоевского». Начал читать по делу — пишу «Достоевский и Солженицын». Как много у них точек соприкосновения, и в то же время — антиподы! Об этом и напишу. Работаю с утра до вечера. Часов с 9.30 до трех, обед, прогулка в парк, опять за стол до 6.45 — смотрю телевизор («Сегодня в мире»), опять работаю до девяти: «Время». Только после этого, т. е. около десяти, оставляю работу и беру книгу.

Вчера поразил факт. Достоевскй пишет об умершей жене: «Маша лежит на столе». Маша лежит, а он взял дневник и пишет, не о горе своем, а теоретизирует о Христе и человечестве. Покоробило.

29. XI, 10 час

У Кати сегодня ночью был жар, и ночью, часа в два, она бредила. Таня рассказывает, что она кричала: «Маняня, почему ты такая большая?.. Где наши родственники?.. Таня, мне страшно!..» Это у нее часто при высокой температуре. Видимо, она здорово простудилась в бассейне. Ходила туда с конца сентября, больше месяца, и вот… Она посидела сперва дома дней пять и пошла в школу во вторник, но в субботу, 22-го, мы снова оставили ее дома. Был врач. Вчера я ходил с ней на рентген. Пришли домой — 37,6. А вечером 38,2. А вот ночью — бред. Бедная милая девочка! Сейчас спит. Может, кризис миновал?

1. XII.1980 г.

Сейчас разговаривал по телефону с Игорем Мазниным. Какая картина! Два самых острых выступления на IV отчетно-выборной конференции МОСП (12.XI) были Г. Куницына и В. Лазарева. Им дали слово (незапланированное же!) в самом конце, после энергичных настояний и поддержки зала. Куницын с фактами и цитатами в руках доказал, что у нас нет авторского законодательства, а лишь одни инструкции. Привел высказывание Ленина, что, мол, сейчас мы принимаем временные установления, а потом примем законодательство. Перед войной его хотели принять, но вот до сих пор автор перед издательством беззащитен. Все правильно, насущно, смело. Молодец!

Лазарев говорил о засилье песенных шабашников, о их покровительстве и соавторстве с ними (с Дербеневым, который в год заработал 148 тыс.) Р. Казаковой. Он обратился к ней и сказал: «Делайте что хотите, только не председательствуйте на праздниках Пушкина и вечерах Блока!» Молодец! В президиуме было смятение. После них выступал зав. отделением культуры МГК И.А Глинский. Он им ни словом не возразил. Потом Феликс Кузнецов сказал лишь, что речь Куницына он уже слышал. Зал засмеялся. Лазарева пожурил за тональность, за то, что он не учел, что Казакова ведь женщина. [Он же ее не как женщину критиковал, а как секретаря. Тогда не избирайте баб секретарями.]. Это уж — от полного отсутствия аргументов. Перед голосованием И. Мазнин выступил с предложением исключить Казакову из списка для голосования.

Кузнецов сказал, что нельзя, т. к. это рекомендация партгруппы. [Надо было предложить перерыв, и чтобы партгруппа пересмотрела свою рекомендацию.] Поставили на голосование. За исключение всего человек 20. Но в бюллетенях оказалось 168, т. е. в 8–9 раз больше. Вот цифры, показывающие, какова нравственная обстановка в организации: на глазах 20, а тайно 168! Это нас и погубит.

И как же все это отобразили в «Л.Г»? Дословно: «В прениях участвовали также В. Лазарев и Г. Куницын» (19.XI).

И даже ведомственный, в сущности, закрытый «Московский литератор» так «В. Лазарев выступил по поводу низкопробной песенной продукции, которая широко звучит с эстрады, по главным каналам радио и телевидения и имеет антиэстетический характер. Далее выступил Г. Куницын, который в своем выступлении коснулся некоторых нерешенных вопросов авторского права» (21.XI.80).

4. XII

Вчера начал лыжный сезон. С 3-4-й попытки лег прекрасный обильный снег. Ах, как хорошо было пройтись в темпе.

Сегодня только что вернулся, ездил в «Современник». Третий раз подписал договор! Черт знает что! Но все это такие пустяки перед тем, что творится в Польше и во что это может вылиться. Не надо забывать, что Вторая мировая война началась с Польши. Но что делать полякам, если в 56-м году их завели в кризис, в 70-м году их завели в кризис, в 80-м году их завели в кризис. И каждый раз дело доходит до крайности — до забастовок, прошлый раз, кажется, и кровь пролилась на побережье. Они могут сказать: мы вам трижды верили, и вы трижды заводили нас в тупик Сколько же можно?

Катя все еще не ходит в школу.

Сегодня, когда сел в метро на «Молодежной», в пустом вагоне на подоконнике увидел ключ от английского замка с красной рыбкой на цепочке. Подумал: а вдруг он подойдет к нашему замку, и взял. Так он и в самом деле подошел. Мистика!

8. XII.80

Завтра во Дворце съездов открывается Пятый съезд Союза писателей РСФСР. Сейчас звонил Чалмаев. Рассказывал, что дают какие-то талоны на покупку разных вещей. Талоны разные, есть какой-то сувенирный отдел, есть попроще. Петелин получил в сувенирный. Синельников — в попроще. О Господи! Можно быть уверенным, что съезд пройдет на высоком идейном уровне.

Рассказал еще, что жена Маркова, детская писательница Агния Кузнецова, получила недавно Госпремию за повесть «Земной поклон». А таджикский писатель Юсуп Акабиров — профсоюзную премию за роман «Нурек», который опубликован в «Дружбе народов» в талантливом переводе Ольги Георгиевны Марковой. А роман уже получил республиканскую премию!

9. XII

Вчера было так Утром к 9.40 пошли с Катей в ее поликлинику. Потом поехал в Союз писателей РСФСР на Комсомольском проспекте, где я ни разу еще не был, а они там уже года три. Встретил недалеко от Союза Вл. Амлинского, зачем-то сказал ему, что написал о Солженицыне. «Ты можешь прогреметь». Советовал не впадать в публицистику. А что бы ты хотел — чисто эстетического анализа, чистого искусства?

Пришел в Союз. Полно народу. Билет пригласительный для меня, оказывается, переслан в секцию критики, и я его уже получил. Хотел второй, для Тани. Выпросил пачку финской бумаги, и с Безъязычным ушли. По дороге он рассказал, что три года у него роман («Влюблен!») с девушкой, которая моложе его на 33 года. Достал какую-то газету и показал статью с ее портретом. Домой приехал не сразу, а по пути зашел за микстурами в аптеку, домой явился уже в половине третьего. В половине седьмого пошел вниз в парикмахерскую. Прождал больше часа, пропустил четыре человека, ожидая «свою Надю». Разозлился! Пришел домой часов в 8. Читал, смотрел «Время», написал «Открытое письмо с опущенным забралом».

Сегодня был в Большом Кремлевском дворце на съезде. Слушал только одно выступление Софронова по внутреннему телевидению. Говорят, хорошо выступил Бондарев. Пообщался, потолкался. Взял такси, поехал в Гослит за гонораром — Алексеев расщедрился, выписал 600 р. за статью, которую не захотел печатать. Еще там было за рецензию, всего получил 632 р. На той же машине (застряла в снегу, толкали с солдатом) вернулся обратно в Кремль. Зимним вечером в красивом освещении Кремль прекрасен. Кончилось в 6. Ехал домой вместе с Вал. Сидоровым и Вл. Безъязычным.

12. XII

Ну, съезд кончился. Не обошлось без трагикомических сцен. Когда на партгруппе обсуждали список в правление, Машковцев Владилен Ив., поэт, предложил отвести самого Михалкова за покровительство диссидентам. Рассказывают, что говорил он очень грубо, нервно, сбивчиво. Конечно, задавили. А Елизар Мальцев предложил вычеркнуть Вас. Рослякова за то, что он-де оскорбил в каком-то рассказе года три тому назад Борщаговского. Тоже отвергли. Все, конечно, прошли. Все на прежних местах.

А в 2 часа во Дворце съездов в банкетном зале был прием-банкет. Народу понаперло выпить и закусить за гос. счет — тьма. Закусь была хорошая, всякая там осетринка-севрюжка, а выпить — смех! — досталась всего одна рюмка водки и две таких же рюмки твиши. Хорошо, Дима Жуков позаботился, а то совсем худо. Я подошел к Борису Можаеву, а туда с большой рюмкой коньяка с президиумского стола подошел Алексеев. Он разлил нам коньяк, а потом расцеловал меня и сказал «Я готов извиниться» и т. п. Все-таки какой незлобивый мужик! Ведь я же ему черт знает что писал — ты, мол, витаешь высоко, но не забывайся и т. п. Договорились, что во вторник я приношу ему статью о Солженицыне.

Много было шума, гвалта, колготы. Помню, что подходил к Мустаю Кариму и от души поблагодарил его за речь на съезде — он хорошо сказал о достоинстве писателя, о достоинстве литературы. Спасибо, говорит, мне это особенно приятно слышать от вас. Вежливый человек!

Подходил к змеевидному О-о. Предложил ему прочитать «Исследование о Солж», отказался. Я, говорит, против раздувания его фигуры. Я отвечаю, что раздувать его дальше все равно невозможно, он и так уже раздут на весь мир. Не знаю, зачем я к нему подошел, назвал Александром Ивановичем. Я же от него ничего не жду. Все-таки водка, твиши и коньяк дали эффект — это и есть «эффект О-о».

15. XII.80

На открытии съезда в Большом Кремлевском дворце, когда на сцену в президиум вышли Суслов и другие, и потом, когда объявляли почетный президиум — Политбюро, то все, как обычно, встали, а я остался сидеть. Справа от меня были Карпеко и Каныкин, слева — Глушкова. Она сказала: «Вы же член партии!» Я ответил ей, когда она села, что в Уставе партии нет пункта, чтобы я вставал при появлении члена Полбюро, даже Генсека. И в Конституции нет аналогичного требования. Я должен вставать, лишь когда входит женщина. В детстве вставал, когда в класс входил учитель. Меня это вставание оскорбляет, а все ничего тут не видят особого. Разве недостаточно аплодисментов? Впрочем, тоже неизвестно за что.

17. XII

Вчера к двенадцати поехал в «Москву». Открываю дверь в отдел прозы — сидит с Эльвирой Порфирьевной (редактором) за столом над своей, надо думать, рукописью Евтушенко. Я поздоровался, они ответили. Он уставился на меня и смотрит, смотрит. Я вспомнил, что когда-то у Ильи Глазунова, где мы встретились случайно, он говорил комплименты моей внешности. Я и сейчас, поди, выглядел красавцем: со свежего воздуха, после ходьбы, свежевыбритый, в белом свитерке с красным шарфиком, в шапке-ипполитовке (как мы зовем ее дома по фильму «С легким паром!», там такой интеллигент есть, Ипполит), — я, должно быть, был хорош! Разделся в прозе и пошел к Алексееву. Ждал его почти час, он с какой-то дамой беседовал. Пришел Солоухин.

Наконец дама ушла. Алексеев позвал меня. Пытался склонить его к статье против Оскоцкого. Не поддается. Это, мол, ему реклама. Какая реклама? Это была бы красивая картина. О Солженицыне он говорил с самим Андроповым. Тот сказал: «Это дохлая собака». И никакая, мол, публикация о нем не нужна.

На обратном пути зашел в прозу за пальто. Евтушенко все сидит. Опять уставился на меня. В очках! Уходя, я сказал им: «Всего доброго!», он дернул головой, чтобы ответить, но спохватился и не ответил, будто бы очень увлеченный рукописью.

Из «Москвы» поехал к маме. Была годовщина смерти отца. За обедом выпил три рюмки водки и чувствовал хмель до самого вечера. От них заехал в «Книжную лавку», но там был прием груза. Поехал сегодня. Случился интересный спор с Л. Жуховицким об Олеге Рязанском. Позже я написал ему на машинке письмо на двух страничках и бросил в почтовый ящик в подъезде.

19. XII

Вчера Л. И. Брежневу по случаю дня рождения навесили еще одну бляху.

* * *

Все мы, живущие, оппозиционеры и фракционеры: мы в оппозиции к большинству — к умершим. Толстой любил выражение: «умер — присоединился к большинству». Т. е. перестал быть фракционером.

20. XII

Вчера вечером позвонил Саша Ливанов. Сказал, что фронтовики могут получить в Литфонде 150–200 р., т. к у них там, видно, к концу года большие излишки, надо, мол, завтра подать заявление. Я, конечно, позвонил В. Семенову, Соловьеву, Гончаренко. Сегодня к одиннадцати все мы явились в Литфонд.

Хотя суббота, но нас там ждал какой-то малый, взял наши заявления. Авось обломится.

Гончаренко сказал, что умер Косыгин. Я сейчас позвонил Гале, оказывается, такой слух прошел еще вчера с утра.

26. XII.80

Вчера смотрели по телевидению какой-то плохонький военно-детективный фильмик Молдавской студии. Дело происходит в 1944 году. Я сказал, что немцы уж очень спокойно держатся — ведь положение их было плохое. Катя заметила:

— А если бы они суетились, ты бы сказал: чего они так суетятся?

Соображает…

3. I.1981.Малеевка

Вчера приехали все трое в Малеевку, сегодня вечером в 7.20 Таня уехала. Новый год встречали дома: Таня, Катя, я и Пуся. А Пашка еще 29-го залег на зимовку. И было очень хорошо. На столе стояла маленькая елка, наискось кухню пересекала цепь фонариков. Часа в два легли спать. Надоело встречать этот праздник в Малеевке, целую ночь любоваться на эти физии, которые и так-то вынести трудно.

4. I, 10.00

На втором этаже поселился с толстой женой Люсей, с дочкой в очках и с роскошной собакой колли сам тов. Кузнецов, наш незаменимый первый секретарь. Как Кирила Петрович Троекуров.

10 вечера

Ходил сейчас смотреть телевизор, «Время». Сидит Гришечка. Жалко мне его стало. Все-таки жестоко я с ним обошелся. Конечно, он хищник, но — мелкий же! Вот он сидит — седенький, глупенький, в галстучке, как всегда, в клетчатом костюмчике. Нет, право, жалко. Надо помириться.

5. I, 10 час.

Я проделал интересный эксперимент. Еще вскоре после выхода моей статьи об Окуджаве Гришечка рассказал мне, что в разговоре с ним Борщаговский назвал статью то ли бандитской, то ли хулиганской, то ли еще какой. Встретив его в Коктебеле минувшим летом, я перестал с ним здороваться. Видимо, это его взбеленило, и в ответ он отказался председательствовать на литературном вечере, где должен был выступать и я Ах, какой жест! Короленко выходит из Академии наук При этом он говорил Грише, что я «человек нехороший», что он не может поступиться своими принципами и т. п. Но вот здесь, в Малеевке, я взял да и опять стал с ним здороваться: «Доброе утро!» И что же? Он отвечает как ни в чем не бывало. Где же принципы?

11.40

Вчера закончил чтение книги Бор. Ив. Бурсова «Личность Достоевского». Много узнал интересного. Вот, например, он пишет «Как сказано у Гегеля, мы проникаем в чужое «я», пользуясь подстановкой на его место своего собственного «я». По-иному, чужое сознание мы раскрываем для себя в виде пропущенного через наше собственное сознание. У нас нет иного пути, как удостоверить всякое другое «я» при помощи «я» собственного». Ну, положим, это-то я знал и без Гегеля, и без Бурсова. Но спасибо за напоминание. Вот и о Гришечке я же сужу по себе.

6.1, Малеевка

Ну и нарезались мы вчера с Мишкой Шевченко! Началось с Карпеки. Он за обедом предложил мне немного водки. Я выпил перед едой. А когда уже кончал обед, стал настойчиво звать к своему столу Ш. Я отнекивался, не хотел, но он уломал-таки. Допили с ним половину бутылки водки. Он завелся. «Давай еще сухого!» Буфетчица Валя куда-то исчезла. Я открыл шкаф и взял бутылку шампанского. Прекрасное, полусухое, коллекционное! И вот после водки выдули бутылку шампанского. Потом он зазвал к себе, и опять пили водку. Ничего себе смесь! Потом пошли на улицу, шумели, говорили, что Твардовский — утка, а Есенин — лебедь, клялись в любви друг к другу, целовались дважды по три раза. Словом, полный набор пьяной дури. Уснул как убитый. В половине пятого проснулся. Душа горит, пить хочется. Съел из холодильника половину грейпфрута, попил из крана воды, принял полтаблетки радедорма и уснул в шестом часу до половины десятого. Старый дурак, тебе через три недели 57 лет. Какая растрата сил и времени! Преступно!

Вчера ходили с Катей на лыжах. Сделали большой круг за 1,5 часа. Сегодня походили с часок

7. I

Видимо, по случаю Рождества Христова сейчас высказал, наконец, свое мнение о моей статье об Окуджаве и сам Феликс Кузнецов: «Блестящая статья! Блестящая!» Но — это на лестнице между этажами, выказывая явное беспокойство — вдруг кто увидит, что он с Бушиным беседует! Но разговор начал сам.

17. I.81 Малеевка

Закончил утром читать «Выбор» Бондарева. Все время колебался между одобрением и несогласием, сочувствием и протестом. В конце концов, несогласие и протест одолели. Ну, нельзя же так — весь роман сплошное философствование! И он все время помнит, что он писатель. И чрезмерно заботится о художественности. Отсюда переизбыток изобразительности, излишество картинности. Он не может просто сказать, что герой проглотил таблетку димедрола, а непременно сообщит, какую он принял при этом позу («лег на спину»), как проглотил воду («трудный глоток»), что чувствовал «холодное онемение, пощипывание на языке». Такая назойливая микроскопическая художественность раздражает, мешает. А разве можно, разве надо в таком изобилии говорить о бренности, о тленности, о том, что «все висит на волоске» и т. п.? Все это я и без тебя знал, умник Выдается, например, за нечто оригинальное рассуждение о том, что некто высший проделывает над людьми эксперимент. Но мы еще у Достоевского читали: «А что если все это наглая проба?»

Ну, а какова идея-то? Она в том, что не красота спасет мир, как у Достоевского, а спасение — осознать, что все смертны, все хрупко, зыбко. Словом, как в песенке Окуджавы:

Давайте жить, во всем друг другу потакая,

Тем более что жизнь короткая такая.

19. I, Малеевка

Вчера Викулов (встретились после обеда на лыжне) рассказал, что цензура хотела выкинуть у Бондарева сцену «Убиение непорочного отрока, вкушающего малину», но дело ограничилось несколькими фразами. Я, не колеблясь, выбросил бы ее. Конечно, она сильно будет способствовать прохождению романа на Западе.

20. I.81

Альфонс Карр: «Многие люди с помощью слов, которых они не понимают, производят большое впечатление на других людей, которые эти слова тоже не понимают» («Лит. Россия», 2 янв. 1981). Это очень точно об Окуджаве, в частности, о некоторых его песнях.

А что произошло с Евтушенко? Он просто всем надоел — своими выходками, экстравагантностями, костюмами да галстуками, женитьбами да разводами, двухсерийным Циолковским и стихами тоже. Так же надоели бесконечными стихами, речами, статьями во всех возможных изданиях Гамзатов, Кугультинов,

Кулиев, скоро надоест своим мельканием в газетах, на телевидении, на радио Егор Исаев — и о Твардовском, и Исаковском, и Пастернаке. Ведь никто из них не Лермонтов. Но если бы Лермонтова тыкали нам вот так в нос, и он опротивел бы.

21. I, Малеевка

Вот уже целый час за окном валит снег. Да какой! Зима стоит отличная. Только на Рождество были морозы, а то все не больше 5–7 градусов, и много снега. А в Доме творчества эпидемия гриппа. Лежит человек 12. Гришечка лежит четвертый день. Я к нему не захожу. Он слег на другой день после того, как с бутылкой коньяка пошел к девицам, сидевшим с ним за столом: они пригласили нас обоих, а он ухитрился-таки побывать у них один, не сказал мне, в какой комнате они, и не зашел за мной. Так чего же идти к нему теперь? Коньяк пьет с девицами один, а гриппозную бациллу на двоих делить?

22.1

Утром звонила Таня. Ждет.

24. I.81. Малеевка. 8.30

Итак, мне сегодня 57 лет. Это мне-то, Володьке Бушину? Да, тебе, дорогой. Что ж, все мое при мне. Дай мне, Господи, прожить еще хотя бы десяток лет с теми же страстями в сердце и той же неугомонностью души, неленостью ума и проворством тела. Миша Шевченко говорил мне здесь, в Малеевке, в первых числах января, кажется, 6-го, когда мы с ним напились: о тебе, мол, много говорят — что за человек? То Солженицына превознес, то за Энгельса взялся, то какие-то крамольные стихи на вечере читает, что пора, мол, менять вожаков, то крайнего «левака» Окуджаву крушит. Одни говорят: за Маркса и Энгельса он взялся, чтобы солженицынский грех замолить. Им возражают: в наше время тут опасаться нечего! Он хотел в этих образах показать образцы, идеалы для нашего времени. А как быть со стихами (видимо, имеют в виду «Журавли»), как быть с погромом Окуджавы?

Я ответил тогда Мише, что время такое же сложное. А еще забыл сказать, что люди перестали понимать поступки и дела, продиктованные чистым порывом сердца, лишенные всякого расчета и страха. Я в литературных делах ни расчета, ни страха не знаю.

27. I. Москва

24-го, часа в два, благополучно прибыл поездом из Малеевки, а вечером отмечали мой день рождения. Были Галя, Ада,

Вася, Мишка и мы трое. Годы идут, а ничто не меняется. У моих сестриц все та же дурацкая привычка приходить точно к назначенному часу, а меня, как всегда, гости застали моющимся в ванне. Выпили почти две бутылки шампанского и бутылку армянского коньяка. Посидели, я по обыкновению повитийствовал А в эту субботу пойдем на день рождения к Гале, а на следующую звал в гости милый Володя Семенов — обмыть книгу. Перед Новым годом ездил я к Васильевым. Ира, оказывается, уехала на два месяца во Францию. Я оставил для нее 100 р.

28. I.81 г.

Перед Новым годом послал Ю. Бондареву свою статью, которую писал для «Лит. Грузии». Мы договаривались с ним об этом раньше при уплате в ЦДЛ партвзносов. Он позвонил незадолго до моего возвращения из Малеевки. И вот вчера, узнав его телефон у Егора Исаева (хворает), я ему позвонил. Он говорил чуть не полчаса, а я все слушал. От моей статьи в восторге. Как видно, особенно ему понравилось о Польше. Наговорил кучу комплиментов. признался, что его настраивали против меня. Я это чувствовал. Меня интуиция редко обманывает, хотя я и очень мнителен. Зная это, я делаю соответствующие поправки. Обещал поговорить о статье с Алексеевым, но я не верю, что этого хитреца можно уговорить. Спросил, читал ли я «Выбор». Я сказал, что это очень интересно, но у меня есть несогласия. Он, кажется, огорчился, голос как-то померк, но сказал

— Конечно, ты ортодокс.

Это ж надо, какое представление обо мне! Да он и не читал ничего.

Вдруг спросил, как дела, и смысл был тот, что не надо ли в чем помочь. Вот, говорю, в «Современнике» давно лежит рукопись, договор не заключают. О, там, говорит, дело трудное, но ты узнай, как сейчас дела. Твоя книга нужная, и т. п.

5. II.81, четверг

Так не раз уже бывало у меня: деньги на исходе, беда — и вдруг неожиданно приходит спасение в виде какого-то перевода. Вот и вчера из ВААП сообщили, что в Болгарии вышел мой «Генерал» и мне начислено 1955 р., ну, потом-то оказалось, что 489 — комиссионные отчисления, 444 — подоходный налог, и причитается мне лишь 1022, но все равно — спасение, несмотря на грабиловку!

На прошлой неделе, в пятницу, был у Игоря Кобзева. Уверяет совершенно серьезно, что после его статьи в защиту Ивана Шевцова в «Сов. России» было две попытки его отравить. Какой-то поклонник из Ставрополья или с Кубани привез две

банки меда, но в беседе с ним выяснилась полная противоположность взглядов, и они едва не разругались. Уходя, гость сказал: «Я проживу дольше, чем вы». Ну, конечно, решил Кобзев, мед отравлен! В другой раз какая-то поклонница передала коробку конфет. Cicuta! — решает поэт и выбрасывает подарок. Свихнулся, что ли? Ведь не может даже сообразить, что даритель меда, если б имел такую ужасную цель, не стал бы обнажать свои взгляды, а прикинулся бы единомышленником, подольстился.

12. II.

Отправил сейчас последнюю часть письма к Ю. Бондареву о его «Выборе». Оно состояло из трех частей по две плотные машинописные страницы, 5-го, 6-го и вот 12-го февраля. Высказал приблизительно треть своих несогласий, но очень важную. Еще, конечно, надо было сказать, зачем печатаешь сразу в двух журналах: в «Нашем современнике», тысяч 200–300 + 1,8 млн. «Огонька» + тут же пойдет 2–3 млн. «Роман-газеты», да еще книжные сотни тысяч. А ведь тоскует о времени, когда у всех были «равные достатки».

14. II.81

В «Береге» у Бондарева одна немка-издательница пишет письмо сов. писателю и ставит подпись «госпожа такая-то». Это типичная советская ошибка. Мелочь. Но в «Выборе» опять типичная сов. ошибка покрупней и похуже. Сделав своего главного героя Васильева художником, автор, как я вижу, изучал специфику его профессии и труда. Но сделав Илью человеком религиозного сознания, он не дал себе труда изучить и это, ибо у нас считается, что религия это блажь, дурман, это так просто, это всем понятно. До такой степени мы все просовечены. Ну, а в результате — в его Илье одна несуразность за другой: о Боге он говорит пренебрежительно: «Кто меня простит? Бог? Слишком далеко!» Для верующего Бог всегда близко.

А эти его пересказы из Достоевского, которые воспринимаются окружающими как откровения!

Он думает, написать философский концептуальный роман — это так легко.

15. II

Да уж не влюбилась ли наша Катя в своего классного руководителя Александра Серафимовича? Мальчишки его зовут дядя Саша, девочки — Серафимчик Каждый день она рассказывает что-нибудь о нем. В понедельник приходит из школы и радостно сообщает: «А Серафимчик вчера играл в футбол, и их команда выиграла — 2:1». Во вторник «Серафимчик, оказывается, немного знает по-английски». А вчера, очень взволнованно: «Серафимчика могут послать в Афганистан. Все об этом говорят, и он тоже». Но Таня уверяет, что не одна Катя, а все девочки класса влюблены в него. Видно, хороший парень. Неужели действительно учителя пошлют в Афганистан? Ведь учителей-мужчин так мало в школах.

16. II

Таня весь вечер читает Кате вслух «Грабеж» Лескова, и обе помирают со смеху.

А я все дни пишу с великим напряжением по 1–2 стр. своего драгоценного Исаича. Только лыжами и спасаюсь. Ах, как я сегодня вмазал ему с помощью Энгельса!

17. II

Привез от Мар. Мих книжный шкаф, он не вошел в лифт, пришлось тащить его на горбу на шестой этаж Спрашиваю у шофера, который поддерживал сзади: «Сколько тебе лет?» — «42, — говорит. — А что?» — «А мне еще 15». На счетчике было 8 р., дал ему 15. Видно, доволен был, но промолчал.

Таня вчера сказала, что М.М. положила на ее имя в сберкассу 5 тыс. Богачи!

22. II, воскресенье. 9.30 утра

Катя рассказала сейчас, что ей приснилось, будто она ловила маленьких ежиков желтого цвета. А мне сегодня приснился Сартаков. Так различны наши сновидения и наша жизнь. Господи, весь Союз писателей мне переснился!

Вчера ходил на новоселье к Вере Соловьевой. Было 5–6 ее подружек-сверстниц, и все, кроме одной, не замужем. Бедные бабенки, а ведь славные, добрые и неглупые. Было много разговоров, особенно запомнился разговор о пленных Аня возмущалась: у нас воспитывали ненависть к пленным и т. д.

— Откуда вы это взяли?

— Из лозунгов Сталина!

— Из каких?

— «Коммунисты в плен не сдаются!»

— А что же вы хотите — чтобы накануне войны и во время войны солдатам внушалось, что если, мол, будет туго, вы штык в землю и шпарьте в плен, а коммунисты — в первых рядах! Да этот лозунг «Коммунисты в плен не сдаются!» — лишь вариант лозунга «Гвардия умирает, но не сдается!», брошенного еще в 1815 году в битве под Ватерлоо. И генералу Камбронну, которому приписывается этот «лозунг», поставлен памятник со словами этого лозунга на пьедестале. (Это я о Камбронне сейчас все посмотрел в «Крылатых словах», но говорил ей приблизительно так) Ни в одной армии мира никогда не внушалось солдатам, что сдача в плен — выход из трудного положения.

— А как Сталин поступил со своим сыном?

— Как?

— Он отказался обменять его на Паулюса.

— Верно. Он поступил как человек, для которого интересы государства неизмеримо выше личных. Во-первых, вернуть врагу в обмен на лейтенанта опытнейшего талантливого фельдмаршала значило усилить врага, дать ему оружие. Во-вторых, что бы сказали, если б он обменял? Наши сыновья томятся в плену, их (миллионы!) истязают и мучают, а Главковерх своего сыночка вызволил!

Дура!

26. II.81 г.

Вчера проходил диспансеризацию, и вдруг кардиограмма оказалась такой странной, что уже потом врач позвонила мне и сказала, чтобы я завтра пришел снова сделать кардиограмму, а сегодня ничего бы не делал и вел себя осторожно. Я даже струхнул немного. Татьяне рассказал — в одно ухо впустила, в другое выпустила и сегодня утром даже не спрашивает, как я себя чувствую. Видно, никак не придет в себя от радости, причина которой — покупка кожаного финского пальто в «Березке». В Болгарии издали моего «Генерала», и я получил 1244 (начислено-то 1995) руб. Да было еще от Венгрии 260–270. Вот вчера и поехали и купили за 640 ей пальто.

Позавчера был у мамы, оставил 20 р.

3. III, 12.30

Только что передавали по ТВ закрытие 26-го съезда. Пели «Интернационал». Вернее, включили пластинку, и кое-кто шевелил губами, а кто нет. А ведь как пели когда-то без всяких пластинок, мороз пробирал, горло перехватывало!

Прав был Винокуров:

Рассудком не понять

Страну мою,

Как строилась, страдала,

Кого ни разу не смогли пронять

До слез слова Интернационала

5. III.81

У евреев есть слово для всех неевреев — гой (гои) и слово для всего остального мира, кроме Израиля, — Галут. Вероятно, ни у какого другого народа нет таких понятий.

7. III

Катя входит ко мне и спрашивает:

— Как писать: «Константин» или «Канстантин»?

— Запомни — «Костя», — говорю ей.

Она два дня не ходила в школу — что-то расчихалась. Я так люблю, когда она не ходит, когда мы остаемся на весь день одни дома. А сегодня пошла. Сегодня они ставят «Трех мушкетеров», и она играет д’Артаньяна. Сделала себе камзол, нарисовала и вырезала из бумаги огромные кресты, взяла у мамы сапоги, приладила на них банты…

9. III, Малеевка

В пятницу позвонил Елиз. Федоровне в Малеевку, и она сказала мне, что 9-го в 12 часов за мной может заехать машина, которая повезет в Москву Галю Балтер. В 12.15 позвонила Галя и сказала, что она еще на Комсомольском проспекте (там живет ее дочь), а ей ехать в Щелково. Словом, машина заехала только около двух. В Малеевку приехал около четырех.

Расположился в 8-й комнате 2-го коттеджа. Разложил вещи и пошел в столовую. Там сразу встретил Анчишкина. Пойдем, говорит, у меня есть грамм по сто. Он живет в корпусе «А», в шестой квартире. Пошли, дошли. В 6.30 ему захотелось еще выпить. Пошел к парню напротив — Валерий Шульц из Хабаровска. У него машина. Выходим на улицу, садимся в машину и мчимся в Ст. Рузу. Без 10 минут подкатываем к магазину. Владлен бежит и через 10 минут возвращается с бутылкой «Пшеничной». Едем домой, к Владлену. Продолжаем пить. Выпиваем втроем полбутылки. Идем ужинать. Владлен отстает.

После ужина я не упускаю возможности побеседовать с Александром Кривицким. Он на днях опубликовал в «Правде» статью, в которой утверждает, что если бы царская Россия обладала нашим теперешним могуществом и имела атомную бомбу, то атомная война в Европе уже давно разразилась бы. Я ему говорю: что за странная фантазия? Америка, Франция не развязали, Китай не развязал, Израиль не развязал, а Россия развязала бы? «Вы хотите оправдать царскую Россию?!» — «Я хочу отвести от нее нелепые гипотетические обвинения. У нее и так хватает грехов — подлинных. Я не могу быть равнодушным к царской России. В царской России родились мой отец и мать, дед и прадед, бабка и прабабка». Жена его была в смятении. Галя Башкирова тоже что-то вякала. А он говорил, что мы в неравных условиях: я принял грамм 200, а он — нет. Сказать-то ему было нечего.

14. III

Только что вернулся из Наро-Фоминска. Туда нанимала машину некая Лидия Андреевна из Донецка — у нее там служит сын, навестила, отвезла колбасы да консервов. И с ней была некая молодая женщина Людмила. Ну и мне захотелось съездить посмотреть, что это за город. Типичный убогий городок Центральной России. Пока ЛА была с сыном, мы сходили в музей и прошлись по магазинам. В ювелирном отделе универмага «Наташа» наблюдал удивительно милую девушку. В итоге Людмила купила туфли за 40 р., а я мыльницу за 40 коп. А помазка, как и в Ст. Рузе, нет. Как видно, Подмосковье — это сплошная безпомазковая зона.

16. III, Малеевка

За столом сижу с Анаст. Витал. Перфильевой и ее мужем, художником, Бор. Конст. Милые люди. Нет конца разговорам. Полное понимание. Сегодня она сказала, что всегда опасается в домах творчества неприятных встреч. Это она-то, божья коровка, опасается! Как же мне тогда быть? Вот уже с двумя я тут схватился — с Кривицким и каким-то Валент. Филатовым на почте. Я его назвал засранцем, а он меня — гадом. Очень мило. Когда он исчез, я перед почтаркой извинился, конечно.

20. III

Вот что бы мы делали без евреев! Когда-то покойный Танин сослуживец Шафран (который подарил нам Пашку) дал ей на несколько дней 6-й том Солженицына, а тут некий Валерий Шульц, с которым меня познакомил Анчишкин, сам, безо всякой просьбы с моей стороны (я зашел к нему за помазком) вручил мне сборник «Из глубины» (ИМКА-ПРЕСС, 1967).

Перед завтраком у телефонной будки я подошел к сидевшему в кресле Лазарю Шинделю и безо всякого предисловия спросил, как он относится к «Выбору» Бондарева. Тот смутился моей прямотой, помялся, видимо, соображая, какие могут быть последствия, но все же сказал: «Слабый роман», — и начал говорить о какой-то композиционной неслаженности. Я прервал его: «Я бы выразился энергичней. По-моему, он весь написан в расчете на Запад». С этим он вроде бы не был согласен.

А почему я подошел к Шинделю — мы перед завтраком прогуливались с В. Андреевым и говорили о «Выборе» и о романе Айтматова. И полностью сошлись во мнении. И я был разгорячен этим разговором.

23. III, Малеевка

Тут был Петя Проскурин. Мы с ним прогуливались, я спросил, читал ли он «Выбор» Бондарева. Он ответил, что нет, не читал. Я стал ему рассказывать и возмущаться кое-чем в романе. Он внимательно меня слушал, молчал. Но вот приехала вместо него Лиля, его жена, и в разговоре с ней я узнал, что Петруша роман читал. Читал и скрыл от меня это, боясь чего-то. Чего? Как бы его мнение не дошло до Бондарева? И это Проскурин! С его томами, с лауреатством, секретарством, с его гренадерским ростом…

25. III.81 г.

Сегодня утром во время прогулки перед завтраком по лесной тропочке меня осенило: напишу-ка я статью «Божественное начало в современной советской литературе». Романы «Выбор» и «Больше века длится день» дают для этого богатейший материал. В сущности, Едигей у Айтматова — это первый в советской литературе положительный герой, не отрицающий существование Бога. Вернее, он не уверен, есть Бог или нет его, но он хочет, чтобы Бог был.

27. III, 13.50

Сидел работал. Вдруг — стук в дверь. Вера. Я с ней познакомился здесь года три назад. Адамов, я и она с подругой однажды провели вечер за бутылкой. Врач-кардиолог Очень любезна. И вот явилась. Отняла больше часа времени разговорами о том да о сем. Все-таки бабы еще обращают на меня внимание.

28. III, Малеевка. 8 час.

Сейчас за ужином Надя Островая сообщила, что умер Юра Трифонов — после операции на почке. Я видел его последний раз в ЦДЛ. Должно быть, в конце января и потом еще раз. Я подошел к нему и сказал, что его… (Опять пришла Вера.)

11.20. (Вера ушла, проводил ее до главного корпуса.) … что его статья о Куликовской битве в «ЛГ» — лучшая из всех юбилейных статей. Он при всей его сдержанности был тронут, кажется. Потом я сказал ему, что его «Старик» мне кажется наибольшей его удачей. Он сказал, что тоже думает так Он сыграл какую-то странную роль при моем приеме в Союз, и помню, в ЦДЛ на лестнице в зрительный зал я говорил ему «Это унизительно!» — но о чем конкретно — не помню.

У него было крепкое рукопожатие, и оно запомнилось мне.

29. III, Малеевка

Слава богу, не опоганился.

Вся Малеевка только и говорит, что о Трифонове. Вот ведь как получается: от «молодого» Винокурова уходит жена к старому Рыбакову — и все хорошо; а от старого Березко уходит жена к «молодому» Трифонову — и все плохо.

Сейчас «Голос Америки» передал, что на президента Рейгана совершено покушение, он ранен. Ну, вот, а шумел о советском терроризме, когда оно под самым носом. С чем боролся, на то и напоролся.

31. III

Эта пузатенькая лысенькая интеллягушка Гр-ский вякает: «гегемон!» (о рабочем классе). Так и хочется взять молоток, тот самый, что в нашем гербе, и трахнуть его по лысой башке.

1. IV.81. Малеевка. 8.45

Уезжаю домой. Как-то теперь останутся тут без меня мои кошечки? Ведь их шестеро. Кто-то их накормит, бедняжек?

10. IV. Москва

Сегодня приснилась Сима Ионова, моя первая мальчишеская любовь. Да, это было в 4-м и 5-м классах. Как это волновало! Каждая случайная встреча с ней — событие. Она жила в 15-м доме, который стоял как бы на острове. И, проходя мимо, я иногда видел ее. Однажды, помню, она играла с козленком. Тогда, должно быть, я еще не знал про Эсмеральду. И вот — вдруг приснилась, будто мы вместе в какой-то туристической поездке. Я сижу с какой-то женщиной за обеденным столом, а Сима что-то хлопочет на противоположном конце. Она молода, стройна, красива. Но я знаю, что ей 55 лет (почему не все 57?), и спрашиваю у соседки, как она думает, сколько ей. Соседка смотрит и говорит: «Должно быть, около тридцати». И я не опровергаю, молчу.

18. IV.81 г.

Сегодня мне приснились две вещи. Во-первых, наши войска вступили в Польшу. Во-вторых, я обзавелся второй женой: совершенно незнакомая молодая девушка небольшого роста, светловолосая, по имени Эдда. Что за Эдда — ума не приложу! Поразмыслив, решил пусть я и второй, и третьей, и четвертой женой обзаведусь, и не во сне, а наяву, только бы наши не вступали в Польшу! Как я во сне не тронул эту Эдду, так и нам лучше бы не трогать Польшу.

25. IV.81 г.

Сейчас ходил за «апрельским» фронтовым заказом (к дню рождения Ленина). На обратном пути встретил Ю. Мельникова. Стоим, разговариваем. Идет мимо Евг. Осетров, я кричу ему:

— Евгений Иванович! Поздравляю вас с блестящей статьей о Маркове!

— Ну… — замялся он.

— Как вам после таких статей спится?

— А что такое?

— Так ведь начальство же!

— У вас представления давно минувших дней.

— Да, тогда подобные вещи не делались. Вы же старый человек, зачем вам?

— А вы читали статью?

— Да зачем я буду читать юбилейную хвалебную статью о Маркове? Вот если бы вы всерьез написали!

Смутился. Была у него, помню, хвалебная статья о каком-то Воронцове. Кто такой? Оказалось потом — помощник Суслова. Афоризмы собирал от Аристотеля до Брежнева.

29. IV.81 г.

Есть такой странный мужик Леонид Коротеев. Я на его рукопись в Совписе сочинил разносную рецензию, а он звонит, говорит «Спасибо» и приглашает в ЦДЛ распить бутылку коньяка. Встретились вчера, коньяк он принес в чемоданчике, в нижнем буфете мы его распили. Бутылку на двоих — ничего. Но он-то и пил поменьше, и лет ему 46. Потом я оказался в ресторане наверху. Кто меня звал туда? Никто. Оказался за столиком Виктора Муратова, но больше не выпил ни рюмки. Потом подсел к Винокурову, который был с какой-то молодой врачихой по имени Алена, приятная, кажется, очень неглупая женщина. Хвалила мою статью об Окуджаве. Е.В. поддакивал, как всегда, когда ругают Окуджаву.

1. V.81 г.

Вчера Боря Кашин наконец сводил меня на могилу Сергея. Это на Пятницком кладбище за Крестовской заставой. Борис ушел, а я остался один. Все смотрел и не мог понять: вот здесь, в этом клочке земли — все, что осталось от молодого, красивого, сильного человека. Думал ли, разве мог думать дед, что его внук будет рядом с ним, да еще так скоро? И Сергей Кашин там. Все они трое в одной оградке. И невозможно это понять, и немыслимо это выразить.

3. V.198 1 г.

30 апреля я все-таки простудился. Было холодно, ветрено, а я бегал за цветами сперва в киоск у метро, а потом на рынок — без кепки, а потом на кладбище было так холодно и сыро. А 1-го были у Ивановых, и я там ел мороженое. Словом, третий день болит горло, слезятся глаза, болит голова, вялость.

Сейчас звонила Свелана Г. (как много у меня знакомых Светлан) и вспоминала, как пять лет назад была влюблена в меня. «Понимаешь, при каждом воспоминании о тебе мне делалось дурно — кружилась голова и тошнило». Такое признание едва ли сыскать во всей мировой литературе. С мужем она развелась, сейчас ей 37.

4. V.

Чувствую себя все еще неважно. Была врач из поликлиники Литфонда по фамилии Шмелева. Послушала, говорит:

— У вас в легких хрипы, но я же не знаю, может быть, вы курите…

— Так я вам могу честно признаться: не курю.

7. V.81 г.

Встретил сейчас в поликлинике С. Баренца. Как быстро его скрутила болезнь! Ведь был такой богатырь. К 1 Мая прислал мне поздравление, в котором жаловался на свою хворь, а я ответил ему так

Дорогой Сергей Кузьмич!

Не могу никак постичь,

О какой ты пишешь хвори,

Недостойном, мелком вздоре.

Поезжай-ка, брат, туда,

Где у скал бурлит вода.

Мы тебя в нее купнем

И жене как штык вернем.

11 вечера

В 10.15 я вернулся домой. Катя два часа была одна, я оставил ее с t=37,3, а в 10.15 у нее было 39,3. Дал полтаблетки анальгина и одну таблетку бисептола. Сейчас она уснула. До моего прихода читала «Спартака».

11.45

Прошло полтора часа, температура — 39,1. А Татьяны все нет. Кино смотрит. Она же звонила, я сказал ей, что у девочки 37,3. Почти два часа, как кино кончилось. Где ее черти носят? Небось, с Алимовой трепется.

12.15

Явилась, матушка родимая. t — 38,5. Видимо, подействовал седалгин.

8. V, 7.10 утра

Ночь прошла спокойно, все спали, но температура сейчас 38, даже чуть больше. Но, надо думать, это уже «чистая» температура, т. к действие лекарства, видимо, уже кончилось. Но с утра!

17. V. 10.45 вечера

Вот мы и осиротели. Сегодня без четверти час дня умерла мама. Я не успел минут на десять, чтобы проститься. Вчера я был у нее, и сперва, когда она лежала, мне показалось, что еще ничего страшного. Но когда она села, лицо у нее стало таким незнакомым, что я понял долго она не проживет.

Она взяла мою левую руку и гладила истончившимися легкими пальцами мою ладонь. Удивилась, нащупав на ней мозоли. Сказала: «Я ухожу от вас», а я, как всегда на такие ее разговоры, отвечал, что, мол, надо Катю выдать замуж, а уж там видно будет. «Нет, — сказала она, — я уже не поднимусь». Она чувствовала, что это конец. Галя передавала, что она говорила: «Никого вас не жалко, только Катю». Я пробыл часа два-три и уехал. А около десяти ей было плохо. Галя позвонила Аде: «Она умирает». Ада позвонила мне, но телефон был занят. Она схватила такси и примчалась. Побыла, мама и ее подержала за руку, и она уехала. А сегодня позвонила мне Ада, а потом, часов в 11, Галя сказала, что она плоха. Но я не думал о конце и поэтому не спешил. Дойдя уже до метро, вспомнил, что вчера она упрекнула меня, что не привез конфетки. «Когда ты поймешь, — сказала она, — что не конфетка мне нужна, а внимание». И от метро я вернулся домой. Таня собрала мне кулечек. На это возвращение ушло минут 15–20, вот их-то мне и не хватило, чтобы застать ее в живых. Я пришел, а она уже лежала недвижно. Она говорила как-то: «Как же это так — меня не будет?»

Я непроизвольно перекрестился и сказал «Царство ей небесное!»

18. V.81, утро

Сейчас вспомнил, что вчера видел сон: у меня стал шататься задний правый зуб, я стал его трогать руками, и он рассыпался, я держу в правой руке чистые белые кусочки.

Ночью я спал. Перед сном прослушал пленку нашего разговора с мамой, видимо, в феврале или сразу после моего дня рождения. Замечательный разговор.

2 часа дня

Вдруг сейчас пронзило: она же позавчера, когда я стал собираться, попросила меня: «Посиди еще», попросила тихо, не настойчиво. А я что-то буркнул, что меня, мол, ждут дома, и ушел. Никто меня не ждал. А это была ее последняя просьба, и я ее не выполнил.

20. V.81

Вот все вчера и кончилось.

Ночевал я там, хотел последнюю ночь побыть рядом с ней. Она умирала сознательно, она устала и не хотела жить. Галя рассказывает, что, когда утром стала вызывать «скорую помощь», она умоляла ее не делать этого: «Дай мне умереть спокойно. Ты не дала мне в прошлом году. Они опять меня оживят. Дай мне умереть». Хорошо, что все мы оказались на месте. Хорошо, что приехала Клава из Минска, Игорь с женой Валей из Электростали, Родион Иванович из Глухова. Был Володя Белошицкий, Рита Уралова.

Отвезли ее в новый крематорий. Прах будем хоронить в Глухове, где отец, мать, тетя Тоня, дядя Сережа. Когда я в сентябре прошлого года (Галя была в доме отдыха) жил у нее в Нагатино, я записал на пленку ее большой и очень хороший рассказ о своей жизни. Вчера мы слушали его.

24. V.81

Сегодня в церкви Всех Скорбящих Радости, что в Ордынском тупике, мы отпели маму. Были Галя, Неля и я. Пришли к половине десятого, но шла большая служба. Сегодня день Кирилла и Мефодия, и мы прождали до часу.

31. V. Коктебель

27-го приехали с Катей в Коктебель. Поселились, как всегда, в 4-й комнате 15-го коттеджа. Опять, как и в прошлом году, на шкаф я поставил стакан с розой и рядом — портрет, теперь это мама.

2. VI.81

Как глупо, мерзко, по-мальчишески расхвастался я вчера перед Борисом Куняевым, Соловьевым и Селезневым после глотка коньяка!!

3. VI.

Катя хотела достать из шкафа свой альбом, в котором у нее сохнет цветок, и уронила стакан с розой и мамин портрет. Стакан — вдребезги. Я наорал на нее, выгнал из комнаты, когда она стала неуклюже собирать осколки. Ах ты, дубина! Когда же, наконец, ты научишься владеть собой?!

6. VI, Коктебель

Вчера я отметил 20 дней. Были Миша Селезнев, Вера, Наташа и Нюся Пархомовская, которую я встречаю в Коктебеле вот уже второй раз, она живет в «Голубом заливе».

Вынесли на веранду письменный стол. А рядом на круглом столике поставили мамин портрет и рядом — розы. Прослушали две записи магнитофонные с маминым голосом.

Удивительно, Нюсе запомнилось, что из всего нашего класса не вернулся с войны один Ленька Гиндин. Я ей сказал:

— А Лева Давыдов? А Валя и Гриша? А Фридрих Бук? А Петька Скотников?

Нет, она запомнила только своего соплеменника! А ведь славный, добрый человек.

Вспомнил, что Ленькин отец вскоре после войны хлопотал устроить в нашей школе музей его сына. А? Столько погибших, а музей одного только его сына.

У меня сохранились два его письма с фронта. Вот первое:

«21 июля 42 г.

Здравствуй, Володя!

Вчера получил твою открытку и вот пишу тебе, хотя не уверен, что застану тебя дома — быть может, поедешь на уборку урожая.

Ну, что у нас нового? Вольное житье наше кончилось 29 июня, а с 5 по 12 июля вели ожесточенные бои, правда, без особенного результата. Мне в это время пришлось повидать многое и на поле боя и в ближайшем тылу. Начну с того, что два раза был совсем близко от того, чтобы не писать это письмо да и вообще, пожалуй, не писать ничего и никогда. Первый раз в 3–4 метрах упала немецкая мина, но пустила белый дымок и не взорвалась. Я смотрел на нее как кролик на удава, и прошиб меня пот. В другой раз мы попали под бомбежку штук 20 «Ю-88»… Дальше можно прочитать только отдельные слова: «так в 10–15 м… потом минут 20… видишь, пока жив и… Видел пленного… говорит, что воюет… много еще чего было. Кое-что… кажу… Сейчас у нас… спим по музы… 18-го купили 20 кг… Привет Нине… нашим…

Л. Гиндин».

Вот второе:

«1 сентября 42 г.

Здорово, Володя!

Почти целый месяц не писал тебе. Я все ждал, что ты напишешь с нового места, но ты, по-видимому, пока дома и не можешь черкнуть чего-нибудь. Это не по-нашему.

У нас 20 дней шли жестокие бои. Вначале наступали немцы, потом мы вернули потерянное. Было посильней прежнего… Но я пока, видишь, цел и невредим. Что дальше будет, не знаю. Черт возьми, уже осень! 1 сентября. Когда-то встречались мы в этот день во дворе нашей школы. Что там сейчас?

Сегодня кроме всего прочего 3 года этой войны. Черт побрал бы ее вместе с Гитлером! Неужели будем отмечать ее четвертую годовщину?

Что слышно в Москве о втором фронте? Мы ждем его с нетерпением. Тут идут споры, удобен ли Ла-Манш для плавания в сентябре. Неужели Черчилль ездил в Москву только для Дьеппа? Не думаю.

Больше на этой открытке не напишешь, а хочешь большое письмо, шли конверт.

Привет всем, кого увидишь. Мало, наверное, народу. Пиши, жду. Что слышно о Шумейкине?

Л. Гиндин».

Сын за отца не отвечает, за одноклассницу — тем паче.

12 VI.

Вчера приехала Таня. С короткой стрижкой она теперь выглядит лет на 30. Ну и я не пенсионер.

13. VI

Вчера опубликовано Письмо нашего ЦК пленуму ПОРП. Запугивают поляков тем, что, мол, если к власти придут враги, то к Польше «потянутся руки империалистов». Но разве кто-то собирается отказаться от государственности, от армии? Нет же. И Польша будет не слабее, допустим, Португалии. Как развязать польский узел, неизвестно. Вполне ясно только одно: танки тут помочь не могут. А дело, кажется, идет к танкам. Не приведи-то Господи! Мало нам Афганистана?

17. VI.81 г.

Александр Абрамович Аникст, доктор филологии, профессор, знаток западной литературы и Шекспира в особенности, спросил меня:

— Володя, вы где проявляете пленку и печатаете — в Коктебеле или в Москве?

— Здесь, в Коктебеле.

— А я в Москве. И знаете почему? Здесь один снимок стоит 10 копеек, а в Москве только 5.

Что же тут корить Шейлока?

19. VI. 7.40 вечера

Только что вернулись из Старого Крыма. Пропади он пропадом! Третий раз я туда хожу, и ничего, кроме мучений. Первый раз в позапрошлом году нас туда повела какая-то Наташа. В пути находились с 7 утра до 8 вечера, но так в Старый Крым и не попали.

Прошлой осенью туда ездили на машине, а обратно пешком. Это обошлось благополучно. Сегодня решили повторить осенний вариант. Доехали до старой автостанции, и от нее по Партизанской улице надо было идти. Но массы потребовали идти от армянского монастыря. Пошли в монастырь. Но как от него идти в Планерское — неизвестно. Вернулись на бывшую автостанцию, пройдя обратно весь город. Все это заняло часа три, и прошли километров 10. И вот только около половины первого двинулись в путь от Партизанской улицы. В пути были 6 часов, на час делали привал для обеда и отдыха. Конечно, в одном месте сбились и дали крюк Наконец, пришли. Как говорят в старых английских романах, каждый шаг причинял ему невыразимые страдания — так я шел последнюю треть пути, ноги намял ужасно. Но вот искупался, и стало легче. Пропустим сейчас по паре рюмок водочки или коньяка (есть и то и другое!) — будет совсем хорошо. Ходили: Таня, Катя, я, Вера, ее Катя, Чулпан Малышева, ее Таня, Валерий (муж Наташи Сухановой) и какой-то чрезмерно интеллигентный и весьма неглупый парень по имени Андрей.

22. VI, 12.30 ночи

Кончился день 22-го июня. Что я сегодня делал?

Проснулся в 7 часов. Пытался слушать радио. Купался. Завтракал. Работал над книгой о Солженицыне. Купался. Обедал. Снова работал. Купался. Пришли Сухановы. Пили коньяк, выпил три рюмки. Я предложил за тех, кто не вернулся. Ужинал. Прогуливался. Смотрел «Время». С опозданием пошли с Гришей смотреть кино — «Москва слезам не верит». Вернулись домой. Ели клубнику (третий раз за день). И вот пишу в постели.

Если бы мне описали этот нынешний день 22 июня 1941 г.!

25. VI.81. 4.10

Сегодня 40 дней маме. Придут вечером Сухановы, Григорий да мы трое.

А сейчас — умилительная картина! Таня читает Кате вслух «Юрия Милославского» Загоскина. Господи, его читали еще Анна Андреевна и Марья Антоновна у Гоголя.

Катя вчера захворала — температура подскочила до 39,3. Простуда, скорей всего, во время своих необузданных купаний до посинения. А Таня: «Закаляться надо!» У нее на глазах и простудилась.

26. VI

Катя и ее подружки (Таня Малышева, внучка Мусы Джалиля, Катя Соловьева и маленькая Наташа Грюнталь) строят из ящиков и ила монастырь для божьих коровок Написали лозунги: «Сдадим объект досрочно!», «Работать без отстающих!»

9. VII, Коктебель

Сегодня в 8 вечера уезжаем домой. Хватит. Надоело. Вчера я купался с отвращением. Плыл и не отплевывался, а просто плевался в море.

В последние дни почти не работал. 6-го к обеду неожиданно появились Алеша Павлов и Каминские. Я, как каждый год, устроил детям искалочку по спрятанным записочкам. В конце указывался адрес: Айвазовского,22, где их ждал агент, прибывший из Центра для установления личных контактов. Как всегда, девочки были в восторге от беготни и поисков (было 7–8 захоронок), тем более что такой неожиданный финал!

Павлов привез сотовый мед, бутылки коньяка, и вечером мы пригласили Наташу Суханову, Валерия и славно посидели у нас на веранде. Алексей переночевал у нас, утром читал мою статью, а в час дня мы с Таней его проводили.

А вчера был прощальный ужин опять у нас на веранде. Взяли наши порции и накрыли стол: 700 г коньяка и пр. Были Сухановы, Грюнтали, дед Гришка, Чулпан и мы с Таней, и вокруг носились наши бесчисленные дети плюс Света и Алеша соседа — слепого Глеба Сергеевича Еремина (?). Таня купила 15 пирожных-корзиночек, и всем хватило, набежали, как муравьи на сладкое, даже вот дети Еремина и Анечка, 4-5-летняя дочка стихотворца Шленского. И все было хорошо, если бы дед не стал вдруг превозносить строки Федора Сухова:

Небо синее-синее,

Вот руки протяну (?) и полечу, —

а Валерий с категоричностью чрезмерной стал уверять, что это плохие строки. Этот Валерий слишком старается быть остроумным, а остроумие у него чисто словесное, как у Левы Кокина.

Вчера Таня, Чулпан, ее Таня, Юрий Манн ходили вокруг Сюра-Кайи. Пришли, конечно, уставшие и довольные. А я сбегал в магазин, купил бутылку пива и повесил на веревочке на буйке в море. И вот говорю:

— Если ваш Манн настоящий мужчина, то пусть он достанет вам со дна морского бутылку остуженного пива.

Увы, Манн сразу признался, что плавать не умеет. Тогда Чулпан бросилась в море и достала бутылку. Да, настоящие мужчины — это женщины! Тем паче, дочь Мусы Джалиля.

13. VIII, Малеевка

Почти месяц не делал записей. 8-го июля мы уехали из Коктебеля. В купе нас было четверо. Все бы хорошо, но в купе не закрывалось окно почти на четверть, и хотя я опустил штору, все равно по купе ходил ветер, а ночь была довольно прохладной, и я (слава Богу, один из четырех) простудился. По дороге с вокзала домой Катю укачало (видимо, дело не столько в езде, сколько в запахе бензина) и вырвало. Я высадил их с Таней на пл. Маяковского, а сам с вещами поехал дальше. Это наши несчастья в ту ночь только начинались. Самое ужасное было то, что Галя Полторацкая уехала на дачу, а у нее ключи. Она не знала, что у нас нет других, и преспокойненько уехала. Что делать? Я негодую на Татьяну, которой несколько раз говорил в Коктебеле, чтобы она позвонила Гале. Так нет же!

Звоним Юре. Ему Мар. Мих перед отъездом в больницу оставила какие-то ключи. Таня назначает с ним встречу на Новокузнецкой станции метро и едет. Я звоню Белошицкому и Соловьеву — они приглашают ночевать. Оставляем у лифтера записку с телефоном Соловьева для Тани и идем к нему. Он встретил нас, постелил. Катя уже легла — в 12.15 звонок. У Тани ключи! Оказалось, что у Юры были ключи от квартиры Мар. Мих. Таня с этими ключами поехала туда, а уже там совершенно случайно обнаружила ключи наши. И вот, наконец, около часа ночи мы дома. Катя сразу легла спать, а мы возились с вишней. И тут меня вдруг пробрал внезапный и сильный озноб. Я лег в постель и укрылся потеплей. На другой день вызвали врача. Это была суббота, и пришел дежурный врач. Она заподозрила воспаление легких. В понедельник явилась Анна Стефановна Кузьмичева: то же самое подозрение!

Пролежал дня три-четыре с температурой 38,2 — 37,6. Потом принялся за работу: надо было прочитать рукописи для Совписа.

Все это время стояла жуткая жара. У меня на балконе в тени шторы термометр нередко подбирался к 40 градусам.

18-го, в субботу, отправили Катю и Бисьвиську в лагерь, Вера устроила. Но девочкам там ужасно не понравилось. 22-го мы с Верой их там навестили. Это около Вереи. Обе девочки в слезах. Потом мы получили от Кати 5 писем, и все слезные, и во всех просит забрать ее. В следующую субботу, 19-го, шел туда «ГАЗ-69», организованный на работе Нади Горюновой. Я примостился десятым. Сидел в самом заду между двух дам на чужом чемоданчике, и к концу пути изрядно помял его.

Обратно Катя ехала уже одиннадцатой. Но на своем большом чемодане мы доехали лучше, чем я — туда на чужом. Тряслись два часа с четвертью. И вот, пробыв в лагере ровно две недели, Катя дома! И она рада, и у меня сердце на месте.

14. VIII.81

Жара в этом году была ужасной, но мне показалось, что перенес ее легче, чем в 1972 г.

Итак, почти целый месяц прожил в Москве. За это время: вставил (по Ричмонду!) два передних зуба, сломавшихся у меня еще по дороге в Коктебель (в поезде) и в самом Коктебеле; написал несколько рецензий для Совписа и одну для СП РСФСР; наболел рублей на 250. Что еще? Работать над Солженицыным не удавалось. Зато гоню вовсю сейчас. В Совпис подал заявку на 22 листа о нем.

16. VIII. Малеевка

Ну и осетра изловили мы вчера! Приехала Таня, и мы пошли прогуляться на Верхнее озеро. Там на берегу нашли леску с крючком, смастерили удочку, забросили в пруд. Ждем-пождем улова. Раз — ничего, два — ничего… Наконец выхватываю — рыбешка сантиметра в три-четыре! Восторг всеобщий. Но тут же Катя встала и отошла — не могла смотреть, как я снимаю ее с крючка. Отпусти, говорит, ее обратно. И Таня: я, говорит, не понимаю, как это можно ловить рыбу, охотиться. Я, конечно, бросил рыбешку обратно в пруд.

Вот и живи с такими людьми в конце двадцатого века…

17. VIII.81

Несколько лет встречаю тут Ал-ра Вас. Огнева, критика из Твери. Приятный человек, только говорит так быстро и неразборчиво, что я его порой не понимаю. Рассказал ему свою идею насчет того, что Лермонтов не писал «Прощай, немытая Россия». Он, не называя моего имени, рассказал об этом соседу по столу С. С. Громану Тот, оказывается, лермонтовед. Ах, что тут началось! Он, говорит, стал неуправляем и кричал: «Таких людей надо расстреливать! Это кто-то из евреев или армян!! Блудословие!!!»

Отчасти его беснование я сам видел, когда у шведского стола накладывал себе овощей (а их стол недалеко). Вот и думаю: что же начнется, если я напечатаю свою статью? Вот так ученые литературоведы, вот так лермонтоведы — расстреливать, да и только!

19. VIII. Малеевка

Сегодня приснился Бондарев — молодой, почти юный, красивый и ухоженный. Был очень дружески и покровительственно настроен ко мне. Какую, говорит, тебе должность найти, на какой оклад?

Я не ответил.

Ты, говорю, четвертый раз мне это предлагаешь, а я занят книгой о Солженицыне. А кончилось тем, что он уехал в одном трамвае, а я сел в другой.

* * *

Катя лежала еще в постели, а я оделся идти на завтрак и сказал ей:

— Ну, я пойду через балкон.

Вышел на балкон, хлопнул там ладонью два раза по перилам и замер. Будто прыгнул со второго этажа. Катя тоже замерла в ожидании, потом недоуменно проговорила:

— Володя…

Я вскочил в комнату, и мы рассмеялись.

20. VIII

Сегодня утром я обнаружил, что из кошелька, который все время лежит у меня на столе, пропало рублей 15. Сказал об этом Кате — она тотчас кинулась к своей тумбочке проверять, целы ли ириски. Они оказались на месте.

11 вечера

Третий день учу Катю кататься на велосипеде. За пять уроков минут по 25 она выучилась. Конечно, держится в седле еще напряженно, однако же — едет! Завтра еще подучимся и в воскресенье преподнесем мамочке сюрпризик

21. VIII.81

Как жаль, что у меня нет хорошего задушевного друга, какими были когда-то Коля Чистяков в первом классе; Женька Ромаков, Гена Суетин там же в Раменском; Вовка Ермолов, Юрка Евграфов в Кунцеве; Васька Акулов, Женька Мазютин в Измайлове; там же в школе — Вадим Тарханов, Коля Прохоров, Толя Федотов; на фронте — Райс Капин… После войны чаще были временные приятели: Витя Бабакин в Энергетическом институте, Марголин, Кафанов, Валиков, Люда Шлейман — в Литинституте. Ближе всех был, конечно, Женя Винокуров. Жаль, Павлов живет в Алуште. Может быть, с ним мы сошлись бы ближе, чем теперь.

8.30 вечера

В Малеевке четыре телевизора. И вот сейчас у каждого из них — народ. Показывают 5-ю серию фильма-детектива «Место встречи изменить нельзя» по повести Вайнеров. Братья-писатели не могут оторваться!

Вот я и думаю: можно ли на местах у телевизора представить Горького и Блока, Алексея Толстого и Булгакова, Твардовского и Заболоцкого?

22. VIII, 4.10

Термометр на нашем балконе сейчас показывает 29 градусов. Это в тени. Опять, что ли, начинается жара? Как хорошо мы с Катей тут живем!

Я часов до пяти работаю, она читает. Катаемся на велосипедах, купаемся. Катя собирает гербарий, смотрит телевизор, слушает радио: вот сейчас слушает последнюю передачу «Граф Монте-Кристо». Какая уютная жизнь! А какая погода стоит! И как подумаешь: а вдруг?..

24. VIII, понедельник

Сегодня Таня увезла Катю. Стало тихо и пусто. Они уехали на машине со Ст. Куняевым, его женой Галей и Глушковой. Сейчас я им звонил по междугородному (автомат все не работает). Там в разгаре пир — справляют день рождения Мар. Мих — 79 лет! Пришли Юра с Машей, Нина Зиновьева.

Весь вечер смотрел по телевидению пьесу «Дальше — тишина» какого-то американца Дельмара (?). В главной роли Раневская. Смотрел и весь вечер вспоминал маму — и потому, что Раневской тоже 85, а вот жива же, и потому, что в пьесе речь идет о стариках, и как жестоки к ним дети.

27. VIII, 10.17.

В 10.00 включил приемник, чтобы послушать последние известия, но первая программа почему-то молчит. Вот уже 18 минут молчит. Что это? 26 минут… 35… 45… 11.02… Кажется, дело просто в том, что в обычном месте на отметке 1800 первой программы почему-то нет. Я вроде нашел ее на отметке 1200 м. Тьфу ты, черт!

1 сентября, 10.10

Как жаль, что в такой день я не дома! Ведь это должно быть праздником. Проводил бы в школу Катю, полюбовался бы на нее.

Сейчас звонил Тане, она рассказала, что только она да отец Саши Грампа были из родителей в школе. На обратном пути ее зазвала к себе Вера, выпили кофейку. Так в прошлом году зазвала ее к себе Таня — распили тогда бутылочку. Что это за манера у баб?

Вчера добродушный толстяк Ал-р Ив-ч Кузьмин, спросив, сколько мне лет, и сообщив, что ему на 8 лет больше, ободряя меня и себя, сказал

— Не все так безнадежно.

«Не все так безнадежно». Мне это понравилось.

6. IX, Москва. Воскресенье

Вчера наконец-то предали земле прах отца и матери. Отец ждал этого 45 лет!

В пятницу вечером мы с Галей приехали к Аде на их новую квартиру во 2-м Самотечном переулке. И вот вся наша семья оказалась в сборе — трое детей и мать с отцом. Последнюю ночь переночевали мы вместе…

А утром в 7 часов поехали в Ногинск На Курском вокзале после несуразных приключений к нам присоединился Сергей. В Ногинске взяли такси и поехали к Родиону Ивановичу в Глухово, на Санаторную улицу. Там нас встретил Игорь, а Р.И., оказывается, лежит в больнице с воспалением легких. И вот я в квартире, в которой не был года с 37-го или 38-го, т. е. 42–43 года! Все как было, только обветшало и потемнело. И террасу узнал, и сад, и дом напротив сада, за забором. Он казался когда-то огромным, красивым и таинственным. Что там произошло, кто там жил за эти годы, десятилетия?..

Потом Игорь повел нас на кладбище. Урну матери я держал всю дорогу на коленях, а урна отца стояла рядом со мной. И мы пришли на кладбище. Я и здесь был, помнится, в детстве. Там лежат Василий Мымрин и Пелагея Мымрина, первый сын тети Тони — Игорь (†1931 г.), дядя Сережа Мымрин, тетя Тоня, и вот теперь нам надо было похоронить отца и мать. Игорь и Сергей сходили за могильщиками. Те быстро выкопали в могиле бабушки и тети Тони яму, и мы, положив на дно две мраморные плиточки, заботливо припасенные Игорем, опустили на них урны, покрыли их в несколько слоев полиэтиленовой пленкой и засыпали землей. Там песок Мать и отец наконец остались вместе.

Мама очень часто просила похоронить ее в Глухове, вместе с матерью. И отец, я думаю, был бы доволен. Ведь это его родина, там прошли детство и юность, там он любил и был счастлив, там родились все его дети.

13. IX.81 г.

Вчера напал такой насморк, и так я расчихался, что решил пойти в поликлинику. Там и чих, и насморк сразу пропали, но врач все же выписала мне больничный лист до вторника, 15-го. Вечером совсем заложило нос, и я не мог уснуть. В два часа встал и подвалился к Тане. Украл полчаса ее сна, хоть она и устала очень — ездила с сослуживцами на «рафике» по грибы. Привезла корзину и сумку. Вчера жарили, сегодня будем делать пироги и солить. Хороши были подберезовики под рижский бальзам и водочку!

24. IX.

Снова Коктебель!

Приехал сегодня. Ехал очень удобно — в спальном вагоне и всю дорогу один. Через купе ехала Тоня, жена Искандера. А рядом с ней Бенедикт Сарнов и его жена Слава. Я к ним заходил, пили чай, болтали. Эта Тоня (я впервые разглядел ее), оказывается, очень мила, женственна и, видимо, жизнерадостна. Я много говорил, смешил, и все было очень славно. Впрочем, был один момент, когда Слава хотела было что-то рассказать, но Бен тотчас стукнул ее коленкой, видимо, думая, что сделал это незаметно. Говорили о Сталине. Меня удивляет не то, что они говорят о нем как о чудовище, а то, что совершенно убеждены в своей правоте и уверены, что так думают все интеллигентные люди. Я, не желая завязывать спор, отмалчивался. Ведь переубеждать бесполезно. Мне это ясно, как ясно было князю Андрею в разговоре с отцом в Лысых Горах о Наполеоне.

Живу в 19-м корпусе, в 15-й комнате, в которой всегда жил Каплер. Старик был не дурак! Тут, конечно, много преимуществ: виден Карадаг, кусочек моря, я уж не говорю об удобствах. Буду спать на балконе.

Сходил на рынок, купил:

2 кг изабеллы — 1 р. 40 коп.

2 кг слив — 3 р.

1 кг помидор огромных — 1 р.

1 кг белого виногр. — 1 р.

Итого все богатство — 6 р. 40 коп.

Сливы, как всегда, объеденье.

15. IX.81 г.

Ну вот, вчера, в первый же день, нарезался… Селезнев пригласил перед ужином выпить. Пошел я к нему часов в 6. Он живет с дочкой и внучкой в 4-й комнате, а на веранде 2-й комнаты сидела молодая чета и пила красное южнобугское вино. Я им бросил какое-то словцо, а они уже навеселе, говорят, идите к нам.

После недолгого отнекивания я пошел за Селезневым, и мы явились с бутылкой «Кубанской» водки. А парень, оказавшийся Валентином Ермаковым, хорошим поэтом из Калуги, выставил еще бутылку грузинского коньяка. И пошла писать губерния. Вскоре Валентин (ведь он еще вкушал южнобугское) свалился на постель и уснул. Михаила забрала семья. Мы остались вдвоем с девицей по имени Люба. Она оказалась пошлой дурой. Стала вдруг рассказывать, как безумно она кого-то любит и т. п. Слава Богу, сегодня она уехала.

30. IX.81

Сегодня мне приснилось, что я купаюсь, и меня накрывает огромная голубая волна. Страха не испытал, и ни тяжести, ни удушья, но море сегодня действительно было бурным, и я искупался только утром, а в обед пошел, но не решился.

1. Х.

На вторую неделю после отъезда из дома мне стали сниться эротические сны, но вполне благонравные — супружеские.

Тоня ходит в черном платье. Сегодня спросил у Бенедикта — оказывается, прошлым летом у Искандера сразу умерли мать, брат и сестра. И вот отсюда она полетит на годовщину.

16.00

На святой Руси есть такое обыкновение: подхватить на Западе какую-нибудь затею и так усердствовать в ее насаждении, что довести дело до полной бессмыслицы и смеха. Так, мы подхватили на Западе, скорее всего, у французов, литературные премии — и теперь их столько, что дело дошло даже до премии КГБ. «Московский литератор» сообщал, что В. Ардаматский — лауреат этой премии. Так было с «вечным огнем» — теперь каждый уважающий себя город считает нужным его иметь.

Я даже видел «вечный огонь» в одном РВК (должно быть, Фрунзенском): на стене список погибших, а под ним работает вентилятор и раздувает полоски кумача, которые должны означать пламя.

Не так ли ныне произошло у нас и с марксизмом?

3. Х, Коктебель

Кажется, третий раз встречаю тут некоего Геннадия Пациенко, эдакий ражий малый лет под 50, поведения довольно загадочного.

В чем он вполне ясен, так это в том, что принадлежит к великому племени всезнаек Да, есть такое племя. Это люди, которые все знают, везде были, во всех событиях современности принимали участие, со всеми знаменитыми людьми знакомы.

Не у всех, конечно, полный набор этого, но все они к нему стремятся. Таким был покойный Иван Рахилло, таковы Вл. Беляев, Коля Воронов, Кныш из Львова, вот и Пациенко, отчасти Ник Вас. Рыжков. Иногда эта страсть к изображению себя всезнайкой довольно безвредна и даже забавна, как у Рахилло, у Беляева и особенно у Кныша, но у Воронова и Пациенко она агрессивна и отталкивает.

Вчера в библиотеке вдруг погас свет. У меня в руках был XII том Брокгауза со статьей «Заговор декабристов», и первая мысль была — сунуть книгу под свитер! Не без усилия преодолел ее.

4. Х.81, воскресенье.

Начался матч Карпов — Корчной. Первую партию черными Карпов выиграл на 43-м ходу. Вторая, которая игралась вчера, отложена с лишней пешкой. Хорошо!

Здесь над цветочным календарем-клумбой установили портрет Пушкина, а слева — щит с какими-то словесами Антокольского о Пушкине, справа — Маршака. А как иначе? Не может быть Пушкин ни в каком ином окружении.

* * *

Только когда у меня в холодильнике бутылка водки и бутылка шампанского, а в шкафу бутылка коньяка, я чувствую себя Homo sapiens вполне. Сейчас у меня бутылка «Сибирской», бутылка «Новосветского» шампанского и бутылка грузинского коньяка. Как же я не H.S.!

15.52. Только что от меня ушли Николай Павлович Плевако и его племянница Инна, очаровательная лисичка с длинным носиком, ямочками на щеках и ослепительной улыбкой. Они приехали дня 3–4 назад и заняли в столовой стол в углу недалеко от нас. Сегодня утром я хотел тайно положить ей на стол белую розу, но она в пакете осыпалась. А перед обедом я заговорил с ней на пляже.

Она очень отзывчиво откликнулась. Очень быстро дело дошло до Окуджавы, и я сказал, что могу дать почитать статью, пригласил зайти ко мне после обеда, они и зашли. Посидели около часа. Я их угощал грушами, сливами, виноградом, фотографировались, болтали.

Договорились: если ей моя статья понравится, я ставлю бутылку шампанского, если не нравится — она, чтобы скрасить мое огорчение.

Еще на пляже она сказала, дура, что родилась 13 февраля, в день выдворения Солженицына.

— Какой подарок к вашему дню рождения! Очень мила, очень…

* * *

Много лет спустя, уже в нынешнее гнусное время, я легкомысленно дал ей рекомендацию в Союз писателей. А вскоре после этого прочитал ее бредовую статью в бондаренковском «Дне», где повторялся махровый вздор о том, что Ленин держал в своем кабинете заспиртованную голову Николая Второго. А ведь такие ямочки на щеках у дуры…

* * *

Сосед по балкону Ник. Вас. Рыжков дал почитать бестселлер какого-то англичанина Форсайта о покушении на де Голля. Рассказывается там о всяких изощренных хитростях. А вчера вдруг узнаем: убит президент Садат. Жизнь неожиданней и изощренней любых детективов. И ведь как сработали! Именно в тот момент (дело произошло на военном параде), когда в небе появились самолеты и все подняли глаза вверх, под рев самолетов из одного грузовика полетела граната в правительственную трибуну, и тут же шесть солдат с автоматами Калашникова открыли стрельбу и бросились к трибуне.

Слава, жена Сарнова, когда мы шли перед завтраком купаться, твердила:

— Это ужасно! Это ужасно!

10. Х.81 г.

Под голубым небом у голубого моря сижу в голубом кресле и на голубой машинке пишу свою книгу красного цвета возмездия.

12. Х.81 г.

Каждый раз, когда я вечером возвращаюсь к себе, меня встречает на крылечке кошка. Я скажу ей несколько слов и поднимаюсь по лестнице. А она стоит на пороге и смотрит мне вслед. И весь ее облик как будто бы говорит: «Ведь я домашнее животное — возьми меня в комнату, я так ласково буду тебе мурлыкать. Ты боишься блох? Но что же делать, Володя? Я же их не нарочно разводила…»

14. Х, Коктебель

Умер Герман Валиков. Из нашего литинститутского курса в 27 человек это четвертый: Вася Малов, Вл. Кривенченко, Женя Марков и вот теперь Герман, который был самым молодым на курсе.

О его смерти мне сказал Гриша Соловьев, как приехал сюда. Я пошел в библиотеку, взял адрес, чтобы послать телеграмму его Тамаре, но на другой день вдруг встречаю ее на набережной. Оказывается, отметив девять дней, она приехала сюда с обеими дочерьми. Я предложил отметить 20 дней. И вот позавчера собрались у меня Тамара, их дочь Гелла (Дарья уехала), Соловьев, Селезнев и я. Посидели, выпили, распили две бутылки водки да еще начали бутылку коньяка. Разговоров о Германе хватило на целый вечер. Это был, конечно, честный и интересный человек Жил он трудно, напряженно. Видимо, эта многолетняя натуга и свела его раньше срока в могилу.

А Тамара выглядит хорошо и была очень оживленной, много говорила.

15. Х., Коктебель

В сегодняшнем утреннем трепе собратьев все же было несколько жемчужных зерен. Например: «Бежали храбрые грузины» (Г. Соловьев), «Незваный гость лучше татарина» (В. Ермаков), «Он знал женщин как свои пять пальцев» (о Манделе, вспомнил я).

15.40

Этот Гришечка не устает изумлять. Тут есть одна приятная предпоследней молодости латышка из Риги, музейный работник Гуляя, мы встретили ее сейчас и пошли вместе, говоря о разных разностях. И вот он вдруг произносит:

— Но скажите нам откровенно…

Я весь сжался, почувствовав по его тону, что сейчас он брякнет.

— … скажите откровенно, когда вы последуете примеру Польши?

Ну какой кретин! С незнакомой латышкой! Она вполне могла счесть его за провокатора, если не дурака.

Я тут же ему сказал, чтобы он перестал болтать, что шутка его дурацкая. Если бы это была не латышка, я бы, конечно, еще не того наговорил, насилу себя сдержал. Она попросила чуть проводить ее и сказала, что этого не может быть, ибо в Латвии латышей только 42 процента. Ответ двусмысленный — то ли хотела защититься, то ли еще что. А он опять, опять с недвусмысленной тупостью:

— Ну почему? Вот в Казахстане тоже…

Я сказал ей, что мне надо поработать, почитать, и ушел.

21. Х, Москва

Из Коктебеля вернулся в воскресенье, 18-го, поздно вечером. Ехал в одном купе (как и туда, в спальном вагоне) с Ал. Ал. Филимоновым, старым коктебельцем. Даже 22 июня 1941 г. его застало в Коктебеле.

Сегодня ходил в Литфонд получить по больничному листу, который надо было закрыть еще до Коктебеля, а я сделал это только вчера.

Кассирша выдала мне 341 рубль, когда полагалось 100–105 за 11 дней. «Тут ошибка», — говорю. — «Меня это не касается, выясняйте в бухгалтерии». Если бы знал, что расплачиваться будет Литфонд, ни за что не пошел бы выяснять, а так поплелся, как дурак Ясно, как это произошло: бухгалтерша посчитала, что я был на больничном листе непрерывно с 12 сентября по настоящее время. Кто-то из старых бухгалтерш сказал: «Все равно выяснилось бы».

Но очаровательная Наташа подмигнула мне и сделала рукой жест, означавший только одно: «Растяпа! Ничего бы не обнаружилось!» «Ах, — сказал я ей, — как прекрасно сходили бы мы с вами на эти 240 рублей в ресторан. Да, пожалуй, даже два раза». — «Конечно!» — подхватила она.

Когда она оформляла мне возвратную бумагу, я сказал

— Но все равно деньги есть. Сходим?

— Нет, я не хочу усложнять вам жизнь.

— А может, все-таки немного усложним?

— Вот вы какой, оказывается! Улыбка у нее прелестная.

28. X, среда

Вчера вернулся домой минут без двадцати двенадцать. Таня встретила меня в дверях и залепила пощечину. И права. И молодец. Был в «Книжной лавке», а потом в Доме литераторов пил коньяк, и не один…

10.30 вечера. Я, кажется, уже писал о ней. Это старушка, которая в Тимирязевском парке собирает бутылки после выпивох. Сегодня я впервые после Коктебеля пошел прогуляться своим обычным маршрутом через весь парк к противоположному выходу. Там она всегда и стоит, поджидая выпивох. Я шел и собирал полиэтиленовые пробки для ножек мебели. Она тихо и выжидательно стояла.

— Вот, — говорю, — пробки собираю для стульев.

— А у меня нет стульев, — отвечает.

Разговорились. Она сказала, что с двух часов ждет, и все ни одной бутылки, а было уже пять. Они, говорит, теперь сами сдают. Я спросил ее, как звать.

— Мария.

— А по отчеству?

— Максимовна.

— Сколько же вам лет?

— За семьдесят.

— Пенсию получаете?

— Сорок пять рублей.

Это выходит по 1 р. 50 коп. на день… Я протянул ей рубль.

— Нет, не надо.

— Ну, вы же с двух часов тут, идите домой. Взяла рублевку.

— Нет, я еще постою.

Ах, что ей моя рублевка! И что же я так мало дал. Ведь у нее никого нет, одна. Ведь и обидеть кто хочешь может старушку, Господи!

10. XI.81 г.

Вчера в телефонном разговоре Мих Алексеев выдал мне лицензию на отстрел жирной дичи — Юрия Суровцева, великого марксиста.

11. XI

Сегодня было закрытое партсобрание, на котором нам читали закрытое письмо ЦК о взяточниках, хапугах и т. п. Почему это все закрыто, непонятно. Нет ни имен, ни фактов, одни рассуждения, что хорошо и что плохо. Мы все это и сами знаем. Убожество, свидетельствующее о том, что Бог лишил их не только смелости, но и разума.

* * *

Читатель может видеть, что достойным продолжателем этих пустозвонов оказался нынешний Медведев: те же бесконечные рассуждения о взяточниках, именуемых ныне коррупционерами и не называемых по именам, то же убожество и трусость как Божье наказание.

* * *

Все скрасил Сережа Семанов. Он позвал меня в ресторан, и мы там съели прекрасный обед: салат из помидоров, маслины, карп жареный с картошкой и две бутылки вина «Ахмета». Отлично!

15. XI.

Смотрю по телевидению: президент Франции Миттеран совершенно не умеет завязывать галстук, самая важная часть — узелок — получается у него кривенькой колбаской. А вот я великолепно повязываю галстук у меня узелок — равносторонний треугольничек Почему же Миттеран, а не я — президент Франции?

* * *

Присмотритесь к галстукам оравы наших бесчисленных президентов и премьеров. Ни один балбес не умеет завязывать! И как они при этом могут «завязывать узлы» экономики, политики, культуры?

* * *

10 вечера. 31-го мы с Колей Войткевичем ездили к Валиковым — было 40 дней Герману. Как раз совпало с Дмитриевской (Родительской) субботой, когда поминают павших на Куликовом поле. А Герман так ждал Куликовский юбилей! Они с Тамарой съездили на поле, и он написал поэму. И вот мы поминали его в один день с героями его поэмы. Мог ли он представить себе это, стоя на Куликовом поле! Я сказал об этом за столом и прочитал его стихи… Коля тоже говорил.

Обратно ехали поздно. Был там, видно, большой друг Германа стихотворец из Ельца Игорь Крохин, горбун, очень славный парень лет сорока. Он был в восторге, узнав, что я это тот самый, кто написал статью об Окуджаве. Ласкался ко мне в поезде, как ребенок

А вдова, между прочим, даже похорошела. Неудобно и нельзя было сказать об этом.

11-го был в ЦДЛ, и когда с Семановым обедали, я заговорил с Игорем Сеньковым, с которым не разговаривал несколько лет из-за того, что я после «Дружбы народов» пришел к нему в литконсультацию при Союзе подработать, а он, однокашничек, так и не дал мне этого. Ну, он обрадовался, подсел на соседний пустой стул, и мы поговорили о Германе. Он сказал, что Герман был сильно увлечен Олей Державиной. Я помню, когда это было, но не знал, что это так серьезно. И вот теперь вспоминаю, как однажды сидели в ЦДЛ за бутылкой вина, и я говорил о том, что вот, мол, «Выхожу один я на дорогу» — это гениально, но там есть одна как бы неуместная строка. Все заинтересовались: какая? Я ответил: «О любви мне тихий голос пел». При чем здесь любовь? Тут надо о чем-то другом.

Герман не согласился, и я помню, как он, ему было уже под пятьдесят, говорил, что только теперь понял, что такое любовь и т. д. Это все, конечно, относилось к Оле. Я вчера позвонил ей и рассказал. Она не знала, что он умер. И сказала слова, смысл которых таков: личная жизнь ей не удалась, но почему-то нескольким мужчинам она внушала большое и чистое чувство. Она сказала это, неуклюже и осторожно подбирая слова.

20 ноября, пятница

В понедельник в ЦДЛ — вечер, посвященный 40-й годовщине разгрома немцев под Москвой. Выступят генералы Гетман, Агатов, Якушин, Герои Сов. Союза Жаворонков и Семиков, Герой Соц. Труда Федорова и председатель Моссовета в годы войны Пронин. То есть «со стороны Героев» — все русские. А со стороны писателей? Все те же — Марк Соболь, Марк Лисянский, Матусовский, Хелемский, Островой, Юрий Яковлев (Хайкин), Евг. Воробьев. У меня нет ничего против каждого из них в отдельности. Но почему такая концентрация! Сергей Островой даже очень мил временами, да и другие. Но почему? Из десяти — трое русских: Розов, С. В. Смирнов и Сытин. И примерно так — всегда.

27. XI.81 г.

Блаженный миг! — Федор Петрович сегодня утром принес с машинки первые 60 стр. моей Солженицыниады.

А сколько в последнее время огорчений у бедных евреев: убит Садат, умер Моше Даян, и вот — умница Карпов обставил их кумира Корчного (6:2!), истратив на это почти вдвое меньше времени, чем в прошлый раз.

28. XI

Кончается ноябрь. Что в этом месяце было? 31 октября — сороковина Германа Валикова. 7 ноября ходил с племянником Сергеем в Театр на Таганке, смотрели какие-то пустячки. Потом Червонная позвала в Театр эстрады на спектакль «Очевидное — невероятное» (Хазанов — исполнитель) — еврейский балаган, да еще с гнусными выпадами против грузин. 17-го отчетное годовое партсобрание, на котором Феликс Кузнецов превзошел самого себя.

Были довольно остроумные выступления о безобразиях в издательствах (Л. Беляева), в Литфонде и т. д. Так этот босс, обретший ныне пошлую внешность сытого земца, стал развивать такую идею: я не совсем доволен собранием; конечно, мне тоже хочется, чтобы издательства и Литфонд работали лучше, но, товарищи, посмотрите, что творится в мире! Мир на краю атомной катастрофы, а вы — о Литфонде! Где статьи, где стихи о борьбе за мир? и т. д. Ах, праведник, он свои издательско-литфондовские дела все решил в самом блистательном виде — квартира, говорят, 115 м, без конца издается и переиздается, а сам призывает писать стихи о борьбе за мир, которые от него требует МК Так религиозные проходимцы объявляли о скором конце света и под этим предлогом обирали мирян.

* * *

Года два назад Ф. Кузнецова, более сорока лет за символическую цену живущего на даче в Переделкино, вышибли из Литфонда. Пустячок, а все-таки отрадно.

* * *

29. XI.81 г.

Вчера вечером зашел Сережа Семанов, принес роман Феликса Светова «Отверзи ми двери», изданный IMCA-PRESS, кажется, в прошлом году в Париже. А роман Льва Копелева, о котором не так давно передавал «Голос Америки», называется «Утоли моя печали». Смехота! Евреи вдарились в славянскую старину, да так дружно.

Выпили по рюмке коньяка и поехали в ЦДЛ. Там Кикнадзе рассказывал о матче в Мерано, куда его посылали. Ничего интересного не сказал, мы все знали по газетам, за пределы которых он не вышел.

Потом пошли в ресторан, где Сергей уже при самом нашем приходе заказал столик Он был уже накрыт. Выпили две бутылки грузинского сухого по 0,7. Пошли домой — на метро «Краснопресненская». По пути он затащил еще в кафе «Мороженое» под высотным домом. Выпили еще бутылку шампанского с мороженым. Словом, 20 рублям я голову сломал. В «Мороженом» он все доказывал, мол, Симонов еврей, ссылался на статью в «Файнэншл таймс». Говорил, что «Убей его!» взывало к низменным чувствам. Я ему сказал, что он дурак «Низменные чувства»!

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был…

Сережа сменил тему, переключился: «Крупная женщина — это большой соблазн, правда?» По этому вопросу я не стал спорить.

Потом, уже около десяти, зашел к Гришечке, с ним вместе — к Вере. Засиделись. Домой пришел во втором часу. А Пуся вообще в 8 утра заявился. Гуляки мы с ним.

10. XII.81 г.

Нет, это надо записать.

Сегодня приснилось, что лежу я в постели и играю с каким-то маленьким зверьком вроде хомячка, только сереньким (сон цветной). Вдруг зверек из моих рук куда-то исчез. Я откинул одеяло, чтобы найти его, и вижу — у самого края постели лежит, свернувшись, змея, зеленая, сантиметров 30. Я хватаю почему-то угольник прозрачный (вроде Катя мне его дает) и бью змею, убиваю ее, и мы с Катей засовываем ее в целлофановый мешочек

А утром был в ЦДЛ на пленуме, посвященном 40-летию победы под Москвой, доклад делал И. Стаднюк Все хорошо, все прекрасно. И даже Иван Лазутин оказался у него в числе передовиков. Уж куда дальше! А в перерыве у буфета столкнулся нос к носу с Бондаревым. Он протянул руку: «Здравствуй». Я молча протянул тоже. «Что так холодно?» Очевидно, ожидал, что буду уверять, мол, нет, это тебе показалось, что ты, что ты! А я ответил:

— А что мне к тебе теплым-то быть?

Действительно, после того, что он мне даже не позвонил по поводу моего огромного письма ему о «Выборе», о чем он сам просил.

Юрочка не ожидал. А кругом народ. Боясь нарваться на еще большую дерзость, он махнул рукой, повернулся и пошел. Уж так привык ко всесторонней теплоте, что недоданный мной градус его очень озаботил.

13. XII, 16.40

Сейчас передали по телевидению обращение к польскому народу генерала Ярузельского. Я не выдержал и разрыдался, и сейчас плачу. Господи, спаси Польшу! И убереги наших от мысли о вторжении. Просвети и наставь, Господи!

19. XII.81 г.

Вчера позвонил днем Анат. Загорный из СП РСФСР на Комсомольском проспекте. Что ж ты, говорит, не приходишь за гонораром? Я к четырем часам зашел в поликлинику за курортной картой для Малеевки, а потом — туда. Получил в бухгалтерии около 40 р. за рецензию на рукопись детского поэта Сырова и стал искать Загорного. Он оказался в кабинете Палехова. Там шла выпивка — «обмывали» какого-то дагестанца, только что принятого в Союз. Наливают и мне. Выпил три хороших рюмки. Дагестанец достает еще и шампанское. Выпил и его. Хорошо пили Палехов, Загорный, Артур Корнеев из Госкомиздата… Все от души поздравляли дагестанца. Желали ему новых гениальных книг… Но сам он почему-то — ни капли. Когда он ушел, я спросил, как его звать. Никто не знал.

Потом поехали в ЦДЛ. Там был вечер Коми. Ну, наши, конечно, в буфет. Сложились, купили бутылку водки, но я был уже хорош, и хватило воли больше не пить. И там учинил маленький дебош. В фойе развернута выставка картин какого-то художника-любителя, кажется, Шишмарева. Меня возмутили две женские фигуры справа и слева от двери в буфет: банальная белиберда с винтообразными руками, с глазами во лбу, со ртом черт знает где. Наши мыслители с пеной у рта защищают с трибуны ЦДЛ и других лобных мест реалистическое искусство, говорят о коварных происках буржуазных идеологов, стремящихся опорочить его, а тут, в этой цитадели— вот она, живая диверсия против реализма. И все ходят мимо — хоть бы хны. Я подошел к бабе, что висит справа от двери, и перевернул ее лицом к стенке. Вдруг крик «Что вы делаете! Как вы смеете!» Оказывается, сам художник Я пошел прочь, а он позвал администраторшу — и за мной. Ну, от нашего столика в буфет они, немного пошумев, быстро отвалили.

21. XII.81 г.

Из Катиной комнаты доносится ее игра — «К Элизе» Бетховена. Господи, как прекрасно! Я отрываюсь от работы и слушаю. Вот это и есть счастье — оторваться от увлекающей работы и слушать, как дочь играет Бетховена.

А вчера и позавчера отмечали Танин день рождения. В субботу были Белошицкие, а вчера — Мухачевы и Надя Козлова.

29. XII

Что на свете ужаснее всего? Ужаснее всего вот что. Ты очень хочешь в уборную и спешишь поэтому домой, влетаешь в метро, поезд тебя мчит, ты с радостью сознаешь, что каждый миг приближает тебя к заветной цели — и вдруг обнаруживаешь, что ты сел не так, едешь не в ту сторону и, следовательно, не приближаешься к заветной цели, а удаляешься от нее. О!.. Это самое случилось сегодня со мной, когда, сев на «Горьковской», я вдруг услышал, что следующая остановка — не «Маяковская», а «Площадь Свердлова».

6. I.198 2, Малеевка

Новый год встретили дома: Таня, Катя, Мар. Мих, я и Пуся. То-то славно! Около часа ночи я позвонил Алене. Узнала голос! Была очень удивлена и все допытывала, почему, почему я позвонил. Я ответил, что, мол, новогодняя ночь, у нее особые законы.

А днем 1-го и 2-го, и 3-го ходил на лыжах в Петровском парке.

2-го Таня, Катя и Аня Каминская поехали в Малеевку. Меня задержала с перепечаткой Евдокия Петровна. Я приехал только 4-го. Таня в этот же день уехала.

Тут оказался Даниил Долинский из журнала «Дон», он уезжал сегодня, и вчера решили у меня собраться выпить. Он привел еще калмыка Алексея и осетина одного. Я предложил тост

— Вот собрались мы тут, осетин, калмык, еврей и русский. Давайте выпьем за то, чтобы мы всегда были вместе и не только за бутылкой!

Все хорошо. Но вдруг Долинский начал было распространяться о великодержавном шовинизме. Только присутствие этих ребят удержало меня от того, чтобы сказать ему пару горячих.

Между прочим, вчера я подошел к Алигер (впервые вижу ее здесь) и сказал:

— Позвольте поблагодарить вас за стихотворение, которое кончается словами:

Между той и этой Барселоной,

В сущности, вся жизнь моя прошла.

Я говорил об этом стихотворении еще на сороковинах Валикова. Там речь идет о том, что вот сейчас, в наши дни, поэтесса оказалась в Барселоне, там какой-то праздник, фестиваль,

а она вспоминает ту, которую мы знали в 37—39-м годах — в дыму, в огне, в крови. И вот эти заключительные строки.

Она ответила, что ей самой нравится это стихотворение. А сегодня после завтрака она подошла ко мне и спросила мое имя. Я назвал. Она сказала: «Мы с вами когда-то близко знали друг друга в Ялте». Я ответил: «Да, да, конечно, в 1958 году». Но мы никогда не были знакомы и никогда не сказали ни одной фразы друг другу.

11. I. Малеевка

В Малеевке настала тишина: детское нашествие вчера схлынуло, а позавчера я проводил Катю и Аню. С веранды я пересел в зал, здесь тепло. Сижу с Гришечкой. Ох, и тип! Сто лет проживет и еще полста на карачках проползает. Сегодня ему массаж делали, так он все беспокоился, можно ли после массажа («А вдруг произойдет расслабление мышц?») перенести свой чемодан из 2-го коттеджа в корпус «Б»?

За обедом подошел Миша Синельников. Он сидит за соседним столом и, видимо, желая потрафить моему духу, показал газету (кажется, «Сов. Россию»), где на одной странице помещены маленькая фотография Вас. Федорова, и над ней — большой портрет какой-то актрисы. Он горячо возмущался таким, в его глазах, оскорбительным несоответствием. Я стал его успокаивать: это же, мол, несопоставимые вещи: он поэт, она актриса, он — стар и страшен, она — молода и прекрасна, его портреты появлялись множество раз, ее — впервые и т. д. Нет, я его не убедил! Потом, столкнувшись с ним около буфета, когда уходил из столовой, я сказал ему:

— Вот если бы маленький портрет Федорова, а рядом большой — Л. О. (я показал пальцем через плечо на Л.О., приехавшего сегодня и сидевшего у стены), то это было бы в самом деле смешно.

Ему такой пример не понравился. Он-то хотел потрафить моему русскому патриотизму, а я, видно, обидел его лучшие чувства.

14 янв. 82 г.

Ходил на шахматный матч.

19. I.82. Малеевка

Вчера и сегодня ходил на лыжах

Вскоре после приезда сюда однажды, числа 10—11-го, поймал то ли «Свободу», то ли «Свободную Европу». Слышу: «Сейчас выступит известный советский писатель Виктор Некрасов». Берет он микрофон и пропитым голосом старого алкаша начинает обличать алкоголизм в России, где, по его словам, «теперь пьют все»! А затравочка для оживляжа была у него такая: «Это было несколько лет назад в Малеевке, под Москвой». И далее рассказывает, как с Соколовым-Микитовым они захотели как-то выпить и пошли в местный сельский магазинчик (в Глухово, конечно) за бутылкой. У магазина увидели железную бочку, В.Н. сказал: «Ведь вы, Иван Сергеевич, поди, не одну такую за свою жизнь выпили?» Но потом стали прикидывать, и оказалось, что не выпил и трети. Я удивился. А потом понял, в чем дело: по дороге в Глухово, справа, лежит в кювете здоровая цистерна — для керосина, что ли. Видно, именно ее он и имел в виду. Вот оно: уже начинает на чужбине путать слова «бочка» и «цистерна».

А вчера на ночь слушал, видимо, по одной из тех же станций Анатолия Гладилина: «Что происходит в Переделкино?» Оказывается, Литфонд предложил родственникам Пастернака и Лидии Чуковской освободить дачи. Те не желают. Евтушенко и Ахмадулина где-то выступили в их защиту. Ах, сердяги, как трудно хлеб-то на чужбине приходится добывать!

20. I. Малеевка. 10.30 вечера

Западные радиостанции сообщили, что 17 января в доме для престарелых под Москвой восьмидесяти четырех лет умер Варлам Тихонович Шаламов. Царство ему небесное! Это действительный страдалец, а не такой, как профурсетка Солженицын.

А по телевидению сейчас передали, что умер на 6 5-м году Семен Цвигун, зам. Андропова. Ну, тут понять можно. Его последний роман (как и предыдущий, впрочем) напечатали одновременно и В. Кожевников, и Ан. Софронов. Конечно, он из этого заключил, что замечательный писатель, — вот сердце могло и не выдержать. Словом, в его смерти виноваты редакторы «Огонька» и «Знамени».

25. I. Малеевка

23-го после обеда уехал в Москву. Ехал с Викой Т. Она привозила сюда свою дочь, и сама, кажется, будет наезжать. Привозил ее новый поклонник — какой-то усатый черкес, по имени Касим, кажется. Были у нее русские, были евреи, был грузин, вот теперь — черкес. Только его не хватало. Как всегда, хвастается, как всегда, довольна: «У меня четыре договора; эту норковую шубу я купила за 8 тыс. в Болгарии; меня любит молодой мужчина. Вот этот самый, на его 38-летнее плечо я кладу свою 44-летнюю руку… Да, мне 44, а что у меня не так?

Посмотри, что у меня не так?» Я-то давно, со времен службы в «Молодой гвардии», куда ты пришла с первыми рассказами, знаю, что у тебя не так — совесть.

26. I.82 г.

В программе «Время» сообщили, что на 80-м году умер Суслов, главный наш идеолог, второе лицо в государстве, а может быть, и первое. Да, видимо, именно он дергал за все ниточки. Последний раз он появлялся по телевидению, когда вручал Брежневу очередную Звезду в день его 75-летия.

Сейчас гуляли с Гришей, и он сказал, что если политический деятель доживает до такого возраста, то, значит, он лет 20 сачковал, ибо по закону он должен бы сгореть годам к 55–60, как Петр Первый, как Ленин. Да, у него иногда прорывается сермяжная правда.

Ходил на лыжах.

27. I.

Вчера днем у меня как раз мелькнула мысль о Суслове, и что, если он умрет. Странно! А впрочем, что странного? Если вспомнился 80-летний человека, то вполне естественно подумать и о его конце. А ведь им там всем в среднем 72 года. О чем может думать человек в таком возрасте? Как бы побыстрей добраться до постели. А они все держатся и держатся, заедая век следующего поколения. И Косыгин, и даже министры обороны Малиновский и Гречко умерли в должности. Г.К Жуков вспоминает, что во время битвы под Москвой он не спал 11 суток (а потом, как наши перешли в наступление, спал трое суток). Так ведь он был молодой мужик в расцвете лет — 41 или 42 года! А что будет с любым из этой геронтократии, если случится не поспать сутки или двое? Ведь начнут тыкать руками не в те кнопки.

29. I. Малеевка

Завтра уезжаю. Устал, надоело. Написал за 25 дней около 2 листов. Что ж, это, пожалуй, неплохо. А главное — конец. Ну, предварительный, конечно.

Сегодня хоронили Суслова. Смотрел по телевизору. Грандиозное похоронное шоу. Очень четко похоронили, без единой задоринки. Западные радиостанции называют его «памятником сталинизму». Конечно, мог бы уйти на покой лет на 20 пораньше. Ни один русский царь не доживал до 55 лет.

31 янв. 82 г.

Ходил на лыжах.

5. II. Москва

Приехал из Малеевки 30-го. Вечером ходили с Таней на день рождения к Гале. Пошумели, как всегда. Мои сестрички-большевички умиляются Сусловым. Какой, мол, хороший человек умер! Ну, действительно, при трех властителях оставался вторым человеком державы. Да, похороны его прошли на высоком идейно-политическом уровне. Как генеральная репетиция. Только вот ботинки почему-то торчали почти наполовину из гроба, да в почетном карауле почти все были с регалиями, да когда, прощаясь, целовали его родственники (почему только они?) в лоб, то лишь один догадался снять шапку. Да руки у него были не сложены на животе, а лежали вдоль тела, а в «Правде» в этот день поместили на последней странице снимок — лошадь целует конюха, да в «Известиях» напечатали статью «Как перевозят слонов?»… А в остальном, прекрасная маркиза…

4-го, 5-го ходил на лыжах.

6. II.82 г.

С 30-го по 6-е, т. е. шесть дней — трижды! Вот что значит малеевский благодатный воздух и лыжи.

10 февр.

Ходил на лыжах. t — 18 гр.

11. II

Странно! В Малеевке я подумал о смерти Суслова — и в этот день узнал, что он действительно умер; вспомнил «молодогвардейскую» Галочку Панину — и она явилась; на днях в ожидании очереди у зубного кабинета промелькнул в уме Володя Семенов — и он тут же появился из подвального этажа; позавчера вспомнил Веру Соловьеву, позвонил ей, не застал — и на другой день, после огромного перерыва, позвонила она…

Сегодня приснились Лукерья и Женя Елисеев — живая и покойный. Посмотрим, что из этого выйдет.

12 февр. 11.10 вечера

Сегодня случилось поразительное дело. Часов в 11 утра позвонил Гришаев. Я, говорит, твой должник, сейчас зайду, принесу свою книгу о Лихачеве — «Рожденный на рассвете». Пришел, принес. Сел в кресло, и его понесло — говорил о восстании в Ханты-Мансийском округе в 1934 году (его туда послали секретарем райкома комсомола), восхищался М. Шагинян, которую я терпеть не могу за ее шаманство вокруг Ленина, рассказывал об Оке Ив. Городовикове, о беседах с Л. Леоновым и т. д. — трудно было понять, где правда, где выдумка. Я изнывал. Мне надо было работать. Не знал, как его выпроводить. И тут, чтобы хоть что-то сказать, спрашиваю:

— Тебе ни разу не приходилось слышать о 436-м полке или читать об этом полке? Солж. пишет, что он целиком по призыву своего командира майора Кононова в августе 41-го перешел к немцам. За версту видно, что обычная его брехня, но ведь назван же номер полка! И я нигде не мог найти о нем упоминания…

И Вас. Никитич отвечает:

— Я служил в 436-м полку.

Я чуть не упал. Как?! Это же вероятность одна из десяти миллионов!

Он рассказывает. Была 155-я стрелковая дивизия в составе 436-го, 659-го и 786-го стрелковых полков и 306-го артполка. Она вся полегла костьми на пути немцев к Москве — на Брянщине летом (в августе?) 41-го. Комдив, кажется, Смирнов. От нее остался только номер. В октябре 41-го в Москве была сформирована 2-я бригада московских рабочих, ставшая потом 4-й Московской коммунистической дивизией (всего таких дивизий было 5), которую по пути на Калининский фронт переименовали в 155-ю стрелковую дивизию со всеми ее полками. Комиссар — Петр Гаврилович Никонов, командир Гаврилевский.

Он потом даже дал мне брошюру о боевом пути этого полка. Фантастическая история! Как и с Ванькой Воробьевым.

14 февр.

Киоскерша Ел. Федоровна обещала оставить «Полководца» Карпова.

20. II

Моя комната — сущий бедлам. Не только завален стол рукописью и книгами, но и на стульях, креслах, подоконниках, на полу — книги, карты, книги. Заканчиваю своего Санечку Солженицына. Уж я на нем выспался. На днях говорю О. Курганову:

— Написал книгу о Солженицыне.

— За или против?

Ведь уже старый, многоопытный литератор, а, как и многие, считает, что о С-не может быть написана книга «за». Я сказал, что «против». Он ответил:

— Придет время, когда мы будем о нем писать книги «за». Никогда! Если даже вернется царизм — никогда! Пока

живы понятия чести, порядочности, доброты — никогда!

Ну, он признался, что ничего и не читал, кроме того, что было напечатано у нас. Ходил на лыжах.

* * *

Старый хитрец оказался прав. Но кто мог предвидеть эту орду предателей от Горбачева до Радзинского! От Ельцина до Сванидзе! От Путина до Млечина!

1. III.82 г. Чистый понедельник

Вчера было Прощеное воскресенье, и я просил прощения у Мар. Мих, у сестер (по телефону), у Тани, у Кати. У меня все они тоже просили, кроме Кати. И совсем же я забыл, что начинается Великий пост, и утром оскоромился донельзя. Только после ухода Тани на работу М.М. напомнила мне, что сегодня Чистый понедельник Но заглянул в Даля и нашел у него: «Пост не мост, можно и объехать». Можно, конечно, но все же худо.

А во сне снился мне маленький мальчик в колясочке. И вроде я у Васильевых, у них на даче, и в то же время — привозят колясочку с прогулки и ставят у них в московской старой квартире в коридоре против маленькой комнаты. Все склоняются над мальчиком. Он очень хорошенький, полненький, вроде это и Сергей, и Катя, но между ним и мной какая-то преграда, я должен буду уйти, а он останется. Он весел, оживлен и, глядя на всех нас, говорит «адные». Да, говорю я, это все родные.

Не знак ли это? А чего?

22 февр.

Ходил на лыжах.

25. 2.82 г.

Какая же дубина этот Г-о! Дал ему почитать стр. 100 своего ассенизационного романа и попросил текст не трогать, только пометить опечатки. Так он мне разрисовал всю рукопись своими стилистическими и другими украшениями на уровне «Советского воина».

Он с середины дня уже пьян. Толстый, говорливый, неряшливый. И мне с ним время губить. Вот и знай, дурак, что с кем можно.

Я, конечно, человек не без способностей, есть во мне крупица. Эту крупицу собирали, чтобы передать мне, может быть, десятки поколений моих предков. Как же я могу не беречь эту крупицу, не постараться использовать ее максимально? Надо

относиться к себе как к сложной и важной машине, которая должна ежедневно работать во всю мощь. Потому и зарядку делаю, и гуляю ежедневно. Я должен работать!

5. III

Летом в Коктебеле я сделал прелестную фотографию Ларисочки Богдановой: в белом платье-сарафане с открытыми руками и плечами она стоит на набережной у столовой, подняв руки к волосам. Вчера вечером я написал:

МАРТОВСКОЕ ВИДЕНИЕ

Как странно: снег еще пока,

Еще зима бредет с клюкою,

Ползут уныло облака,

А мне припомнилось другое:

Шум моря. Зной. И каблуки

В асфальте вязнут, словно в воске,

И женских смуглых две руки,

Лениво поднятых к прическе.

Напечатал это на обороте фотографии, приписал: «Ларисочка, с самыми добрыми пожеланиями в этот праздничный день целую помянутые две руки, которые ленивы, конечно, только в Коктебеле», — и отправил ей.

А ее 75-летний супруг крутит роман с какой-то молодой кореянкой, Ларисой Второй, как она сама сказала мне при знакомстве в ЦДЛ, когда я подсел к ним в ресторане.

11.40

Таня купила два или три пакета чернослива. Катя один пакет съела моментально. Мне это не понравилось — что за обжорство! И я попросил один пакет не трогать, он нужен мне для желудка. И что же? Вхожу полчаса назад на кухню — они лежат на диване, смотрят телевизор и со смехом пожирают мой пакет.

6. III.82 г.

И чувства нет в твоих очах,

И смысла нет в твоих речах,

И нет души в тебе.

Страдай же, сердце, до конца —

И нет в творении творца,

И смысла нет в мольбе.

8 марта.

Сын Левы Экономова сводил нас в Олимпийский спортивный комплекс. Парились в сауне, плавали в бассейне. Потом поехали к Аде.

10. III

Придать значение тому, что дочь и жена съели несколько штук чернослива, вспылить из-за этого, два дня дуться — какая глупость! Нет, я ужасный, чудовищно мнительный человек! Приступы бешенства совершенно лишают меня рассудка.

14. III.82 г.

Третьего дня был у Нюси Пархомовской, она живет по ту сторону Тимирязевского парка, минут 40 шел пешком. Она отдала мне мои письма, которые я писал ей с фронта осенью 42-го года. Им сорок лет. Боже мой, сорок лет! Отдала мне и два письма Нины. Она жаловалась на мое невнимание и признавалась, что ей нравится Коля Рассохин. В общем-то, это для меня неожиданность, всплывшая через 40 лет.

17. III.

А теперь мы все трое смеемся над приступом моего бешенства. Таня говорит: «Черносливный бунт».

18. III.82 г.

Было партсобрание. Кикнадзе сделал доклад «Что значит быть современным». И привел такой пример писательской современности. В 1941 году, в самые страшные дни, вызывает секретарь МГК АС. Щербаков Шагинян и говорит: «Напишите брошюру о том, как бороться против немецких танков». Та отвечает, что она никогда их не видела. Но секретарь настаивает. И та пишет. Брошюру моментально издают и отправляют на фронт. Ну что, спрашивается, могла там написать старая баба, ни разу не видавшая танка? То есть картина получается такая. Глупец взывает к помощи глупца. Если был такой успешный опыт, то почему Шагинян не поручили написать еще и о том, как сбивать немецкие самолеты? Уж их-то она видела, они с 22 июля появлялись над Москвой. Почему не поручили ей составить план разгрома немцев под Москвой?

Ведь старый, в сущности, человек, и, кажется, на войне был, а с партийной трибуны порет оптимистический вздор. Я к нему подошел после собрания. Ты, говорит, не понял, я хотел сказать этим примером, что если человека как следует попросить, то он может сделать работу, которая ему до сих пор была совсем не знакома. Я давно подозревал, что он туповат. Такой степенный, исполненный чувства собственного величия…

После собрания пошли с Семановым в ресторан и выхлестали две бутылки шампанского (за его счет). Против второй я сопротивлялся, но он теряет чувство меры. Потом коньячный посошок

А перед собранием был у Алексеева и передал ему первую часть (401 стр.) своего романа-эссе о Солженицыне. Он был очень заинтересован, сказал, что немедленно начнет читать.

19. III. 82 г.

Вчера день прошел так С утра работал. Мешали телефонные звонки: Гончаренко, Ольга Ивановна — патриотка, Поперечный… Этот произносил такие слова, вспоминая мою теперь уже 2,5-летнюю статью об Окуджаве: «Ты совесть нашей литературы» и т. п. А почему? Потому, что я написал о нем хорошую рецензию для издательства.

Все утро писал рецензию для Совписа о рукописи Отара Шаламберидзе. Потом поехал в Совпис. Сдал две рецензии, взял четыре новых рукописи. Оттуда — в ЦДЛ, там пленум правления РСФСР, посвященный 60-летию Советского Союза. Зашел в зал, сидит человек 30. Через пять минут ушел. В буфете в фойе народу много. Встретил Семанова, он потащил в ресторан. Заказали по 200 гр. водки, взял себе еще бутылку сухого. Ну, севрюжка с хреном, маслины, да еще официантка всучила по коробке финских конфет. Получилось 35 р. А у мерзавца Семанова денег оказалось — кот наплакал. Пришлось принять удар на себя. Получается, что потратил я за вечер рублей 28, а Таня ходила получать продуктовый заказ и потратила в два раза меньше.

В ресторане сидели Винокуров, Евтушенко, Шкляревский, Куняев, В. Сидоров. Потом я попал в объятия Загорного, у них за столом в буфете сидел Машбаш, которого я чуть ли не со времен Литинститута не встречал, Роберт Винонен из Совписа с женой Тамарой, потом подошли Шкаев, Мустафин… Набрался я изрядно. Ходил по столам миловался с Юрой Томашевским, Изабеллой Банниковой, буряткой Алзоевой, которую непонятно как вспомнил чуть не через 20 лет, с Георгием Семеновым, Надей Кондаковой… Словом, был хорош. Но домой добрался чин чинарем. А из ЦДЛ вышел с Машбашем и Шк… На углу Садового распрощались. Пришлось целоваться со Шкаевым да еще три раза, толстые, жирные, пьяные губы… Отошел и сразу сплюнул. Ну, если бы утром мне сказали, что вечером буду целоваться со Шк-м, разве поверил бы!

20. III. 8.40

Каждое утро, проводив Катю, Таня подходит к окну в моей комнате и смотрит, как Катя идет в школу. Сегодня и я встал к окну. Вот они с Аней Каминской показались, идут. Катя ест яблоко, которое Таня дала ей на дорожку. Останавливаются. Катя протягивает яблоко Ане, та откусывает, идут дальше. Опять останавливаются, Аня опять откусывает, и так дальше. Таня говорит, что это у них так заведено в их дружной шестерке. Что же после этого удивляться, что недавно, в марте, они всей шестеркой и болели.

27. III.82 г.

Наконец-то собрался записать, что в прошлое воскресенье, 21-го, состоялась-таки моими стараниями встреча наших одноклассников. Собрались у Ани (Нюрочки) Ильиной у метро «Проспект Вернадского». Были: Аня, Нина Головина, Нюся Пархомовская, Тося Кузнецова, Шура Астахова, Шумейкин, Рассохин, Вадим Тарханов и я. Трое отказались: Тамара Казачкова, Зося Никонова и Прохоров. Но главное — была Анастасия Федоровна! Ее разыскал и привел Вадим. Уж то-то радость была и неожиданность для всех! Ей 84 года. У нее ордена Ленина и Трудового Красного Знамени. Она еще вполне бодрая старушка. Я вначале на «Динамо» в метро встретил Шумейкина, потом мы с ним встретили на «Вернадского» Рассохина, и там же нас поджидали Вадим с А. Ф. Так она все-таки нас никого не узнала. И когда пришли к Ане, девочек — тоже. Да и как узнать! Девочки наши пополнели (Нина), поседели (Шура, Нина), постарели (все).

И все-таки было очень здорово — весело, шумно, душевно. Я записал многое на ленту (две кассеты). А.Ф. говорила, что это самый счастливый день в ее жизни. Что ж, можно поверить. Ордена орденами, а тут через сорок лет ученики вспомнили, и позвали, и рады видеть.

Потом она звонила Ане и рассказала, что, когда внук ее узнал о встрече с выпускниками 41-го года, он очень удивился: «Неужели они еще живы?» Вот подлец! Бабка жива, а нас он уже похоронил. Сегодня я звонил А.Ф., чтобы уточнить ее адрес (она просила прислать книгу), и она сказала, что сегодня у внука свадьба.

Я пил, кажется, больше всех и шумел — тоже. А всех молчаливей, как всегда, был Шумейкин. Рассохин пил очень осторожно, у него давление, он пополнел. У него было тяжелое ранение в живот.

19. IV.82 г.

Сегодня вторая годовщина смерти Сергея. Сейчас сходил на рынок, купил гвоздик Пойдем с Галей и Адой на кладбище. Сегодня, в пасхальный понедельник, это хорошо.

17-го были на свадьбе Маши Мухачевой. Катя с бабушкой ездили во Дворец бракосочетания, где-то на Кировской. А свадьбу справляли в ресторане где-то в Беляеве на улице Генерала Антонова. Машка была хоть куда! Жених тоже мне понравился серьезностью, степенством. Но Катя наша! Стоило мне за столом что-то сказать ей, как тотчас залилась слезами. Как тот дурачок, который на похоронах плясал, а на свадьбе плакал. Так они с Таней и уехали вскоре, а я остался. Танцевал до упаду, больше всего с Машиной сестрой Адой, видно, очень озорной бабой.

А вчера, в саму Пасху, отмечали Катин день рождения. Были Марина, Соня, Таня Кузнецова, Арина Калачкина и, конечно же, непременный Грампик! На этот раз он пришел без своей бутылки вопреки обыкновению. Должны были быть еще две девочки, но они заболели, а с Аней и Леной все почему-то рассорились на дне рождения Сони, кажется, в прошлое воскресенье. Они сделали шаг к примирению, позвонили, поздравили Катю 15-го, но Катя говорит, что на другой день они «сделали еще хуже». В чем дело — не объясняет.

Нам-то, конечно, хорошо, что собрались только 6 человек Таня угостила их на славу были и пироги с мясом, и куриный холодец, и конфеты, и бутерброды с красной икрой, и 10 бутылок «Пепси». Повеселились отменно, но уже не так шумно, как раньше.

26.1V.82 г.

Я знаю, как я умру. От сердечного приступа, вызванного бешенством по поводу проделок таких объевшихся наглецов, как этот.

4 мая 82 г.

Зашел Геннадий Г. Принес кем-то сделанный список врачей нашей Литфондовской поликлиники. Любопытное чтение.

Аронсон АЮ., Бахрах Игорь Ильич, Берлинская Татьяна Григорьевна, Цилинская Лариса, Билич Раиса Михайловна, Брегман Римма Аркадьевна, Бляхман Берта Мих, Бурштейн Анатолий Исаевич, Давыдова Рита Григорьевна, Двуреченская Тамара Абрамовна, Дашевский Абрам Борис, Дашевская Айя Наумовна, Дашевский Игорь Яковлевич, Зельдович Б. М., Мулерман Р. Г., Плисецкая Г. Ф., Зарубина Полина Абрам., Лев Людм. Самойловна, Лифшиц Татьяна Наум., Голодец Анна Наум., Френкель Евг. Як, Фактурович Нина Дмитриевна, Персиц Борис Павлович, Марголин Бор. Мих.

Кугель Галина Моисеевна, Базилевич Майя Семеновна, Шиманович П. М.,Розенфельд Анна Эмануиловна, Пиковская Аврора Ионовна…

Увлекательное чтение…

* * *

6. V.82

Все утро писал на машинке приглашения Катиным подружкам — Тане Кузнецовой, Соне Ковалевой, Марине Ситниковой, Лене Соловьевой, Арине Калачкиной, Ане Каминской: «Dear miss …!

I shall be very happy if you will accept my invitation to friendly lunch to celebrate Victory Day.

My wife, my daughter and I shall be wait for you 9th of May at 10 o’clock.

V. Bushin,

Captain of the Soviet Army,

member of the Great Patriotic War».

Дело в том, что в их дружной шестерке произошел раскол. Это случилось еще на дне рождения у Сони Ковалевой. И вот уже, наверное, больше месяца Лена и Аня — один лагерь, а остальные — другой. И раскол все углубляется. Катя с великой обидой рассказывала, что «они» на чей-то вопрос, кто сегодня дежурит в классе, ответили: «Бушина и Кузнецова», т. е. назвали их по фамилиям. Какой ужас! Вот я и отправил сегодня всем им по почте приглашения в расчете, что соберутся они у нас 9-го и помирятся.

8 мая.

В 15.30 встреча ветеранов 50-й армии в гост. «Минск»…