От Бабеля до Володарского

Читаю «Конармию» Бабеля, которого никогда не читал. Полное неприятие. Сплошные ужасы, выверты, дикость героев, грязь. Вот рассказ «Сашка Христос». Отец с сыном ушли куда-то на промысел. Однажды сидят в избе, а мимо идет побирушка-старуха. Заходит к ним в избу. Они ее накормили, потом отец переспал с ней. Она видит молодого парня, отец говорит, что это сын. Она зовет его: «Иди ко мне». И сын переспал. И оба заразились сифилисом.

Ну, пусть бы один, так нет — двое.

Ну, пусть бы двое, так нет, не просто двое, а отец и сын.

Ну, пусть бы молодую, так нет — старуху седую.

Ну, пусть бы старуха, да здоровая, — нет, еще и сифилитичка!

А зачем старухе еще и молодой-то понадобился? Или мало было отца?

И вы хотите, чтобы я этому нагромождению ужасов верил?

А дальше? Приходят они, возвращаются больные домой. Отец лезет к жене. Сын зовет его выйти на улицу. Выходят. Сын говорит: ты порченый, не трогай мать, она чистая. Отец берет топор и хочет убить сына. Тот говорит: отпусти меня в пастухи. Отец отпускает. И за это сын отступается от матери: твори, мол, отец, свое черное дело.

* * *

Та же самая грязная схема нагнетания ужасов в недавнем фильме «Штрафбат» по книге Э. Володарского.

Немец в занятой ими деревне посещает молодую колхозницу. Бывало такое? Бывало.

Ну, пусть бы посещал, но у нее муж убит немцами, у нее на глазах они еще убили и ее сына-подростка, а маленькая дочка еще и радуется приходу этого фрица: он приносит шоколадки.

Вот теперь художник доволен…

Я и смотрю: Бабель, Солженицын, Лев Копелев, Гранин, Володарский….

Все они книжные городские интеллигенты, жизни не знавшие и не видевшие. Попав на войну или зная о ней понаслышке, как Володарский, они увидели только ужасы, только грязь, только дикость.

Это полная капитуляция зыбкого нестойкого духа перед многообразием и сложностью жизни. Отсюда необоримая тяга к мерзости.

Я удивляюсь, как Горький мог защищать «Конармию» от критики Буденного. Надо прочитать их полемику, но думаю, что Горький боялся создания прецедента: высокопоставленное должностное лицо судит о литературе.

* * *

Как в старинном романе. Сидели в темном парке на скамье у бассейна, после того как побродили по темным аллеям. Она сказала:

— Я в вас влюблена. Это заметно?

— Да.

— И это все видят?

— Думаю, что все, кому интересно.

Она была в узких шортах, тоненькой розовой кофточке, распахнутой на груди, и без бюстгальтера. Где-то пробило полночь…

Так прошел день 22 июня. О, непроницаемая тьма жизни! Мог ли я думать в этот день 38 лет назад о чем-нибудь подобном спустя целую жизнь! А она родилась, очевидно, лет через 7–8 после окончания войны.

А ночью была гроза, сверкали какие-то очень быстрые молнии, грохотал гром. Воробьиная ночь…