Хлопоты Жуковского

Николай I дважды беседовал с Жуковским по поводу отставки Пушкина и на вопрос последнего, нельзя ли поправить дело, объявил: «Почему же нельзя?.. Я никогда не удерживаю никого и дам ему отставку. Но в таком случае всё между нами кончено»[581]. В словах императора сквозила почти детская обида. Смысл его заявления сводился к тому, что он «не будет более дружить с поэтом». Беда заключалась в том, что августейший монарх и его подданный понимали дружбу неодинаково. Державный государь привык к тому, что его дружба означала покровительство в первую очередь. Для Пушкина покровительство было невыносимо. В 1824 г. он писал правителю канцелярии Казначееву, от которого зависел: «Вы говорите мне о покровительстве и о дружбе. Это две вещи несовместимые»[582].

Что дружба? Лёгкий пыл похмелья,

Обиды вольный разговор,

Обмен тщеславия, безделья,

Иль покровительства позор?

Намерение надолго покинуть двор и укрыться в провинции исходило от поэта, и это было неприемлемо для самодержца. Беседа с Жуковским придала делу новый поворот. На этот раз объявление о разрыве исходило от монарха, что соответствовало этикету.

Негодование против «Того» (самодержца) переполняло душу поэта, и он склонен был винить его во всём: «…Бог с ним (царём. — Р.С.); отпустил бы лишь меня восвояси»[583]. Однако Николай I вовсе не собирался отпускать поэта со службы в министерстве и при дворе. Он всецело разделял мнение Бенкендорфа о том, что Пушкина нельзя предоставлять самому себе[584]. А кроме того царь был увлечён Натальей Николаевной и не желал, чтобы она на три года покинула столицу.

Об отставке Пушкина заговорили при дворе. Император выразил своё неудовольствие при встрече с Жуковским. Первое объяснение с Пушкиным Жуковский имел, по-видимому, уже 1 июля на празднике в Петергофе.

Бенкендорф написал ответ Пушкину 30 июня 1834 г., но задержал его отсылку. Жуковский составил письмо 2 июля и отправил его поэту с министром Блудовым. В результате письмо Жуковского от 2 июля попало в руки поэта раньше, чем письмо Бенкендорфа от 30 июня. Жуковский пересказал другу свой разговор с императором: …я только спросил: нельзя ли как этого поправить? «Почему же нельзя? […] Он может однако ещё возвратить письмо своё»[585].

Следуя совету Жуковского, Александр Сергеевич 3 июля составил новое письмо Бенкендорфу. Поэт осуждал себя и выражал раскаяние: «Так как поступок этот неблаговиден, покорнейше прошу вас, граф, не давать ходу моему прошению. Я предпочитаю казаться легкомысленным, чем быть неблагодарным»[586]. Немного позже в тот же день Пушкин получил официальное уведомление от Бенкендорфа, что царь удовлетворит его просьбу об отставке, но отклонил просьбу о разрешении работать в государственных архивах.

Жуковский поспешил передать жандармам покаянное письмо Пушкина к нему от 4 июля. К тому времени к Бенкендорфу попало также письмо поэта от 3 июля с отказом от отставки. Имея в руках эти два письма и не получив ещё второго покаянного письма поэта от 4 июля, Бенкендорф 5 июля подал императору докладную со следующим резюме: «Перед нами мерило человека; лучше чтобы он был на службе, нежели предоставлен себе!!»

Николай I написал на докладе Бенкендорфа: «Я ему прощаю, но позовите его, чтобы ещё раз объяснить всю бессмысленность его поведения и чем всё это может кончиться; то, что может быть простительно двадцатилетнему безумцу, не может применяться к человеку тридцати пяти лет, мужу и отцу семейства»[587].

Вопрос был исчерпан. Но экзекуция продолжалась. Близкие поэта с самого начала стали, хотя и не по своей воле, участниками наказания.

Ещё 4 июля 1834 г. Элиза Хитрово привезла Пушкину два письма от Жуковского, написанных днём ранее. Одно было пространное, с укоризнами, а другое — краткое и вежливое. Краткое предназначалось для того, чтобы Пушкин мог ознакомить с ним Бенкендорфа. В пространном письме Жуковский не стеснялся в выражениях: «Ты человек глупый… Не только глупый, но и поведения непристойного…»; если не последуешь совету, «то будешь то щетинистое животное». Жуковский пугал Александра Сергеевича, что тот может «повредить себе на целую жизнь», и настаивал, чтобы он обратился непосредственно к царю[588].

Головомойка дала результаты. 4 июля Александр Сергеевич написал новое покаянное письмо Бенкендорфу: «…необдуманное прошение моё… могло показаться безумной неблагодарностию и супротивлением воле того, кто доныне был более благодетелем, чем государем»[589]. Бенкендорф получил приказ вызвать поэта для объяснений, но решил раньше окончательно сломить его волю. С этой целью он на время передал Жуковскому оба покаянных письма Пушкина, солгав, что ещё не показывал ни одно из них царю. При этом он выразил неудовольствие по поводу их содержания. Жестокая игра продолжалась. В письме от 6 июля Жуковский, следуя внушению Бенкендорфа, сообщил Пушкину, что его первое покаянное письмо «так сухо, что оно может показаться государю новой неприличностию»; во втором «есть кое-что живое, но его нельзя употребить в дело». (В действительности уже первое письмо было «пущено в дело» и по нему было принято решение о «прощении» поэта.)

6 июля 1834 г. Жуковский отправил Пушкину ещё одно разносное послание: «…надобно тебе или пожить в жёлтом доме, или велеть себя хорошенько высечь»[590].

Жуковский слабо представлял себе, в каком состоянии находился его друг и какое впечатление на него может произвести брань.

Жуковский настаивал на том, чтобы Александр написал прочувствованное послание государю с признанием своей глупости: «Действуй просто. Государь огорчён твоим поступком; он считает его с твоей стороны неблагодарностью. Он тебя до сих пор любил и искренне хотел тебе добра. По всему видно, что ему больно тебя оттолкнуть от себя»[591].

6 июля 1834 г. Пушкин составил новое послание с выражением безмерной благодарности Николаю I за монаршие милости и с отказом от прошения об отставке: «Государь осыпал меня милостями с первой минуты, когда монаршая мысль обратилась ко мне… Он всегда был для меня провидением…» и пр.[592]

Вымученные слова преданности царю были едва ли искренними. Напротив, упрёки Жуковского пробудили в поэте гордость. Он отвечал другу, что не считает себя виноватым: «Идти в отставку, когда того требуют обстоятельства… какое тут преступление? какая неблагодарность?.. Во глубине сердца своего я чувствую себя правым перед государем»[593]. Объясняя Жуковскому причины своего поступка, Пушкин писал: «Подал в отставку я в минуту хандры и досады на всех и на вся. Домашние обстоятельства мои затруднительны; положение моё не весело; перемена жизни почти необходима»[594]. Таким же неодолимым стремлением к перемене жизни был захвачен поэт накануне роковой дуэли.

В чём заключались домашние затруднения, можно догадываться. Поэту не на что было содержать семью. 11 июля 1834 г. он сообщил Наталье: «На днях я чуть беды не сделал: с Тем чуть было не побранился — и трухнул то я, да и грустно стало… А долго на него сердиться не умею, хотя и он не прав»[595]. Пушкин простил царя Николая! В самодержавной России мудрено было пробыть в оппозиции более недели.