Натали и царь

Ухаживания государя за Наташей Пушкиной не выходили из рамок приличия. Но роман был замечен в обществе. Геккерн намекнул на это обстоятельство, заметив, что Пушкина едва не была соблазнена царём.

Дипломат знал цену словам, коль скоро речь шла о царственных особах. Его свидетельство находит подтверждение в пушкинских письмах. Красота Натали и её успех при дворе стали с некоторых пор предметом душевного беспокойства для поэта.

Николай I обратил внимание на Наталью ещё в марте 1830 г., когда она была в невестах и танцевала на московских балах. Когда Пушкин обратился к властям за разрешением на брак, император лестно отозвался о милой и интересной мадмуазель Гончаровой[723]. Летом 1831 г. Пушкины оказались в карантине в Царском селе вместе с семьёй Николая I. Император пожелал ближе познакомиться с красавицей. 22 июля 1831 г. мать поэта Надежда Осиповна писала дочери Ольге о невестке: «Она вызывает восхищение всего Двора. Императрица хочет, чтобы она к ней пришла, и назначит день, когда ей явиться. Это досаждает ей очень, но она вынуждена будет покориться»[724]. Несколько дней спустя Н.О. Пушкина сообщила новость: «…Император и Императрица встретили Натали и Александра; они остановились с ними поговорить, и императрица сказала Натали, что очень рада с нею познакомиться, и тысячу других вещей, очень милых и очень любезных. Вот она и вынуждена появиться при Дворе, совсем против своей воли»[725].

Родственники с нескрываемым восхищением следили за карьерой Наташи. В середине августа 1831 г. сестра поэта Ольга писала, что её невестка прелестна, ею восхищается Царское; она красивая, молодая и любезная женщина, поладит и со Двором (царём. — Р.С.), и с императрицей. Но зато Александр, я думаю, на седьмом небе[726]. Ольга Сергеевна знала брата. Его самолюбию льстило то, что красота Натали не оставила окружающих равнодушными.

Наташа вела себя, как любая другая провинциальная барышня. Она робела перед императорской фамилией. По словам золовки, молодая женщина, получив приглашение ко двору, пришла в отчаяние: «…она ещё немножко робка, но это пройдёт». В письме деду сама Пушкина сообщала: «Я не могу спокойно прогуливаться по саду, так как я узнала от одной из фрейлин, что их величества желали узнать час, в который я гуляю, чтобы меня встретить. Поэтому я выбираю самые уединённые места»[727].

Вскоре Натали освоилась с новым для неё столичным миром. 4 сентября 1831 г. она удостоилась официальной аудиенции у императрицы, которая была, по сообщению сестры Пушкина, «от неё в восторге». В ноябре Ольга Сергеевна сообщала, что её невестка «в большой моде. Она принята в аристократическом кругу, и общее мнение, что она красивее всех. Её прозвали Психея»[728].

Описывая красоту невестки, Ольга Сергеевна не щадила брата: «Физически они совершенная противоположность: Вулкан и Венера, Кирик и Улита и проч. и проч.»[729] Ни в какие пророчества по поводу молодожёнов сестра поэта не пускалась.

Новая роль нравилась Наташе. 8 января 1832 г. поэт ругал Нащокину «девическую неосторожность» жены: «На балах пляшет, с государем любезничает… Надобно бабёнку к рукам прибрать»[730]. Осенью 1832 г. в голову поэта пришли ещё более печальные мысли. Если не удастся утихомирить супругу, того и гляди, он будет рогат. Эти мысли, впрочем, носили отвлечённый характер. «Я ждал от тебя грозы… — писал Пушкин жене из Москвы 30 сентября 1832 г., — а ты так тиха, так снисходительна… Что это значит? Уж не кокю (рогат. — Р.С.) ли я? […] Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к женам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны etc., etc. Знаешь русскую песню — не дай Бог хорошей жены. Хорошу жену часто в пир зовут… А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье»[731]. Здесь звучит скорее грусть, чем ревность.

Светские успехи Пушкиной были впечатляющими. Весной 1833 г. Надежда Осиповна сообщила дочери, что невестка «на Масляной и всю зиму… много веселилась…» Бал-маскарад у министра уделов Волконского 8 февраля продолжался до пяти часов утра. «Хороша очень была Пушкина-поэтша, — писал Вяземский, — но сама по себе, не в кадрили…» (Вяземский намекал на то, что Натали пять месяцев как была «тяжела»). Пушкина сообщила свекрови, что на балу Уделов она «появилась в костюме Жрицы Солнца и имела успех. Император и императрица подошли к ней, похвалили её костюм, и Император объявил её Царицей бала»[732].

В начале 1833 г. Александр Сергеевич решил ехать в Поволжье, а жену отправить на лето в деревню. Но Натали отвергла планы супруга. В августе Пушкин покинул столицу. Поздравляя жену с днём ангела, он писал с дороги: «…не кокетничай 26-го. Да бишь! не с кем»[733]. День 26 был днём именин Наташи, а также днём годовщины Бородинской битвы, которую отмечали балом при дворе. Слова «не с кем» заключали намёк на то, что император уехал из Петербурга 18 августа[734].

В 1833 г. Пушкин впервые оставил жену на долгий срок в четыре месяца. Натали осталась верна своей привычке сообщать мужу о детях, делах семьи, в особенности же о своих светских успехах. В сентябре Николай I вернулся в столицу. А в октябре 1833 г. признания жены впервые встревожили Александра Сергеевича. В полушутливом тоне он писал Наталье: «Не мешай мне, не стращай меня, будь здорова, смотри за детьми, не кокетничай с ц[арём], ни с женихом княжны Любы»[735].

Пушкин ревновал жену к царю и к флигель-адъютанту Сергею Безобразову, жениху княжны Любы Хилковой. Безобразов отличался редкой красотой. В ответ на сообщение Натальи о помолвке Безобразова Пушкин, не скрывая раздражения, писал, что лучше ему жениться, «нежели волочиться весь свой век за чужими жёнами и выдавать за свои чужие стихи»[736].

В конце 1833 г. Безобразов женился на Любе, а затем разразился скандал. В начале января 1834 г. поэт записал в своём дневнике: «Скоро по городу разнесутся толки о ссорах Безобразова с молодою своею женою. Он ревнив до безумия. Дело доходило не раз до драки и даже до ножа. …Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он, кажется, сошёл с ума»[737]. Истории Безобразовых Пушкин посвятил четыре записи в дневнике[738].

Обычно он излагал светские новости без недомолвок. На этот раз автор дневника умолчал о том, к кому ревновал Безобразов. Но это было главным во всей истории. Говорили, что Люба Хилкова была любовницей Николая I, что и вызвало безумную ревность Безобразова. Государь был «очень сердит», потому что скандал грозил скомпрометировать его[739].

Николай I увлекался женщинами и часто менял фавориток. Его внимания домогались многие светские дамы. Он щедро жаловал избранниц. Их мужья находили «счастье в кике». Немногие осмеливались протестовать. В числе таких был флигель-адъютант и любимец царя Безобразов. Его высылку из столицы объясняли тем, что ревнивец, по слухам, дал государю пощёчину.

Пушкин неспроста убеждал жену не кокетничать с царём и с Безобразовым. Наталья была царицей балов. Она не знала равных по красоте. И всё же успех выпал на долю её соперницы Любы Хилковой, которая добилась благосклонности монарха и вслед затем вышла замуж за красавца флигель-адъютанта. Пушкина должна была стать преемницей Любы Хилковой.

Многократно говорилось, что царь домогался любви Пушкиной. Но можно ли усомниться в том, что и Наташа пережила любовное увлечение? Природа наделила Николая I красотой и высоким ростом. Он пользовался исключительным успехом у женщин. Секрет этого успеха заключался в соединении красивой внешности с харизмой монарха, властью самодержца — главы огромной империи, неограниченными средствами. История королевских домов Европы доказывает, что коронованные особы в отношении фавориток не уступали мусульманским властителям с их гаремами, насчитывавшими сотни женщин.

Царский двор был полем всевозможных интриг. Временщики употребляли самые немыслимые средства, чтобы упрочить своё влияние. Они неизменно старались обратить себе на пользу любовные увлечения монарха. Их покровительство было необходимо для успеха придворных красавиц. Сводничество процветало, хотя и не носило вызывающего характера. Покровителю достаточно было в нужный момент обратить внимание императора на красоту своей протеже, передать комплимент, помочь в устройстве свидания.

У Натальи Николаевны был шанс затеряться в толпе столичных львиц — придворных красавиц. Что же помогло скромной барышне, воспитанной в провинции, вскружить голову монарху? Может быть, и у неё были влиятельные покровители при дворе?

Конечно, Наташа была женой знаменитого поэта. Однако как светский человек Пушкин избегал демонстрировать в гостиных свою привязанность к жене. Благодаря поклонению поэта «новым блеском» сияли другие красавицы, как записала в своём дневнике Долли Фикельмон[740].

Источники дают возможность назвать имена лиц, содействовавших карьере Пушкиной при дворе. Как уже сказано, юную Пушкину представила двору Долли Фикельмон. Искусство поведения красивой женщины в свете было искусством кокетства в первую очередь. Долли Фикельмон была искушена в этом, и её советы, надо полагать, пошли на пользу Наташе.

Княгиня Дарья Ливен, сестра Бенкендорфа, в середине 30-х гг. отметила, что в дипломатическом корпусе выделяются два посла — Фикельмон и Геккерн[741]. Фикельмон представлял Австрийскую империю, Геккерн — Нидерландское королевство. Австрия и Нидерланды были главными союзниками Российской империи в Европе. Фикельмона и Геккерна связывали особые отношения. Долли не слишком лестно отзывалась о голландском после, называя его шпионом Нессельроде. Но это не мешало ей исполнять роль хозяйки в доме у холостяка Геккерна, когда тот принимал царскую семью[742]. Наушничество Геккерна нисколько не смущало Фикельмона, поскольку два австрийских графа — Нессельроде и Фикельмон — прекрасно ладили между собой[743].

П.В. Анненков со слов Нащокина сделал следующую запись: «П. ругал Нессельроде, что она увезла во дворец жену его»[744]. П.И. Бартенев записал более подробный рассказ Нащокина. Последний слыхал от Пушкина, что Наталья попала не на обычный вечер во дворце, а на танцевальный вечер в Аничковом — благодаря покровительству Нессельроде. «Графиня Нессельроде, жена министра, — повествует он, — раз без ведома Пушкина взяла жену его и повезла на небольшой [придворный] Аничковский вечер: Пушкина очень понравилась императрице»[745]. Нессельроде имела в виду, конечно же, не императрицу, а императора, который желал танцевать с красавицей. Приглашение в Аничков было неслыханной честью. У Нессельроде не было резона протежировать Пушкиной, но она была близкой знакомой Геккерна. Голландский посол был её постоянным советчиком.

Приятельницы Геккерна графини Фикельмон и Нессельроде — вот лица, которые содействовали успеху Пушкиной при дворе. Эти люди были прекрасно осведомлены о том, как протекал роман Наташи с царём. Задолго до дуэльной истории Геккерн с полной определённостью утверждал, что Пушкина хотела «принести свою честь в жертву другому», иначе говоря, претендовала на роль фаворитки царя[746]. Его слова не были пересказом чужих наблюдений. Княгиня Вера Вяземская подметила, что «Пушкина чувствовала к Геккерну (поручику. — Р.С.) род признательности за то, что он постоянно занимался ею и старался быть ей приятным»[747]. Внимание Наташе оказывал, видимо, не только кавалергардский поручик, но и его приёмный отец.

Нравы императорского двора были известны Пушкину, и всё же до поры до времени он не имел серьёзных оснований беспокоиться за свою честь. Теперь ему пришлось взглянуть на происходившее другими глазами.

31 декабря 1833 г. Пушкин пришёл в бешенство, узнав о том, что император пожаловал ему звание камер-юнкера. Современники придавали особое значение этому эпизоду в жизни поэта. Объясняя причины его гнева, обычно указывают на то, что низший придворный чин был приличен молодым людям, что поэт не хотел быть шутом и холопом царя. Сам Пушкин записал в дневнике 1 января 1834 г.: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры… Но двору (царю. — Р.С.) хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове…»[748]

Император танцевал с Натальей не первый день. Беда была не в этом. К 1833 г. Александр Сергеевич убедился в том, что ему не грозит участь временщика. Но он понял, что его жена может разделить участь Любы Хилковой.

Ближайшему приятелю, Нащокину, поэт жаловался на то, что царь волочится за Натальей Николаевной, «как офицеришка», по утрам нарочно проезжает по нескольку раз мимо её окон, а вечером на балу спрашивает, почему у неё всегда опущены шторы[749].

Однажды Пушкин имел объяснение с императором. Известие об этом исходит от самого Николая I. Последний вспоминал, как встретил Пушкину перед дуэлью и советовал ей поберечь свою репутацию. Натали, по обыкновению, всё рассказала мужу, и тот при первом удобном случае поблагодарил царя за добрый совет. «Разве ты и мог ожидать от меня другого?» — спросил Николай. «Не только мог, — отвечал он, — но, признаюсь откровенно, я и Вас самих подозревал в ухаживании за своей женой»[750]. Рассказ был записан со слов императора бароном М.А. Корфом.

Пушкин не случайно упомянул в дневнике о приглашении жены на танцы в Аничков дворец. Аничков был личной собственностью Николая до его восшествия на престол. С тех пор у него в обычае было устраивать в Аничкове небольшие танцевальные вечера, на которые он приглашал лишь немногих близких лиц. В своём дворце царь от души веселился и даже шалил. По свидетельству М. Корфа, «аничковское общество» было малочисленным и его состав менялся очень редко. Принадлежность к этому обществу определялась не столько служебной карьерой, сколько близостью к царской семье. Любимыми дамами на вечерах в Аничкове были сначала Бутурлина и княгиня Долгорукова, а затем жена поэта Пушкина[751].

Наталья была стройной и по тому времени очень высокой женщиной. Николай был под стать ей ростом и любил танцевать не меньше, чем она. В конце концов красавица стала постоянной партнёршей царя на танцевальных вечерах во дворце.