Смерть вождя
В те дни страна готовилась отметить очередную годовщину «кровавого воскресенья» – 9 января 1905 года (по старому стилю) в Петербурге была расстреляна мирная демонстрация рабочих. Но 21 января 1924 года (по новому стилю) произошло событие, затмившее все остальные – скончался Владимир Ильич Ленин.
22 января «Известия ЦИК» опубликовали стихотворение Маяковского «9 января», посвящённое девятнадцатилетию трагических событий. Но когда читаешь его в наши дни, складывается ощущение, что поэт писал и о тех битвах, что ожидают страну в недалёком будущем:
«О боге болтая, / о смирении говоря,
помни день – / 9-е января…
Рабочие, / помните русский урок!
Затвор осмотрите, / штык / и курок.
В споре с врагом – / одно решенье:
Да здравствуют битвы! / Долой прощения!»
22 января Маяковский присутствовал на заседании Всероссийского съезда Советов, на котором Михаил Иванович Калинин сообщил о смерти вождя. Потом в поэме о Ленине появятся строки:
«Захлебнулся / колокольчика ненужный щёлк.
Превозмог себя / и встал Калинин.
Слёзы не сжуёшь / с усов и щёк.
Выдали. / Блестят у бороды на клине.
Мысли смешались, / голову мнут.
Кровь в виски, / клокочет в вене:
– Вчера / в шесть часов пятьдесят минут
скончался товарищ Ленин!»
Вечером поэт был в театре Зимина, где перед студентами выступал нарком Луначарский. Анатолий Васильевич впоследствии написал:
«Говорить о Владимире Ильиче было трудно, как всегда в момент слишком больших потрясений. То, что я говорил, кажется, невольно вылилось в речь достаточного воодушевления, так что В. В. Маяковский, с которым я встретился сейчас же по окончании моего выступления, крепко пожав мне руку, сказал мне: «Хорошо говорили!»».
Генрих Ягода в очередной сводке для Кремля о январе 1924 года написал:
«Смерть т. Ленина вызвала резкий сдвиг в настроении рабочих, которые характеризуются как инстинктивное чувство единства».
Сталин подчеркнул эту фразу чёрными чернилами. Поскольку положение в деревне его не очень интересовало, остались неподчеркнутыми фразы, в которых говорилось про…
«…ухудшение экономического положения крестьянства, крайне тяжёлое положение бедноты и отчасти середнячества».
В Колонный зал Дома Союзов (проститься с усопшим вождём) Брики и Маяковский отправились вместе.
Лев Никулин (Олькеницкий):
«Ничем не приметный дом в Охотном ряду, близ гостиницы «Москва», которой тогда не было в помине. В этом доме была редакция «Рабочей газеты». В лютые морозные ночи, когда Москва прощалась с Лениным, когда к Дому Союзов медленно двигался неисчерпаемый людской поток, и облака пара от дыхания клубились над головами людей, в комнату редакции вошёл застывший от холода Маяковский.
Он снял перчатки, подул на руки и глядел сквозь замёрзшее оконное стекло; это длилось недолго, несколько минут. Вот он уходит, снова пересекает улицу и опять – в который раз! – идёт в самый конец очереди, где-то за Страстным монастырём, чтобы ещё раз вместе с народом, в тесных рядах, плечом к плечу с рабочим людом Москвы и России пройти через Колонный зал перед гробом Ленина.
Таким запомнился Маяковский в траурные январские ночи 1924 года, его лицо, застывшее от холода, и глаза, скорбно глядящие в темноту ночи».
Других свидетельств о том, что Маяковский многократно выстаивал в очередях, чтобы проститься с вождём, нет. Так как эти воспоминания появились в печати уже тогда, когда Маяковский был признан «лучшим поэтом советской эпохи», не трудно предположить, что Лев Никулин просто написал то, что тогда нужно было писать.
Илья Шнейдер – о том, как отреагировал на кончину вождя другой поэт:
«Мне рассказывали, что видели его в Колонном зале: Есенин простоял долгие часы около гроба Ленина…»
Где был Есенин 27 января (во время похорон Ленина), свидетельств не сохранилось. Маяковский тот день провёл на Красной площади.
А Лариса Рейснер опубликовала в «Известиях» очерк под названием «Завтра надо жить, а сегодня – горе».