Пушкинский юбилей
6 июня 1924 года страна Советов отмечала 125-летие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина.
Илья Шнейдер:
«На торжественном митинге у памятника Пушкину венок к подножию возложил от имени советских писателей поэт Сергей Есенин…
Есенин поднялся на ступеньки с цветами и начал громко читать своё новое стихотворение «Пушкину»:
«Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.
Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О, Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган»».
Завершалось стихотворение убеждённостью в том, что, несмотря на всевозможные преследования, поэт Есенин будет идти своей дорогой:
«Но, обречённый на гоненье,
Ещё я долго буду петь…
Чтоб и моё степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть».
Для чего «пел» Сергей Есенин, он сам сказал писателю Всеволоду Вячеславовичу Иванову:
«Я пишу для того, чтобы людям веселей жилось».
Слышал ли Маяковский выступление Есенина у памятника Пушкину, сведений нет. Известно лишь, что в начале июня Владимир Владимирович пришёл в Московский университет, где проходило заседание Общества любителей российской словесности. В этом мероприятии принимал участие и поэт Вячеслав Иванович Иванов, приехавший в Москву из Баку на торжества, посвящённые пушкинскому юбилею. Один из студентов, выйдя на трибуну, стал приветствовать гостя в таком высокопарном тоне, что Маяковский мгновенно вмешался, крикнув:
– Прекратите словоблудие! Ни Вячеславу Иванову, ни нам эта патока не нужна. Давайте лучше поговорим о деле, почитаем хорошие стихи! Не вчерашнего дня поэзию, а сегодняшнюю!
Иванов поддержал Маяковского, сказав, что с удовольствием послушает его стихи.
И Маяковский прочёл своё новое стихотворение – «Юбилейное». Оно большое – 354 «маяковских» строк (лесенкой). И начало у него довольно неожиданное:
«Александр Сергеевич, / разрешите представиться, / Маяковский.
Дайте руку! / Вот грудная клетка. / Слушайте, / уже не стук, а стон:
тревожусь я о нём, / в щенка смирённом львёнке.
Я никогда не знал, / что столько / тысяч тонн в моей / позорно легкомыслой головёнке»..
Поэт, ещё совсем недавно жаловавшийся на отсутствие настоящей любви, теперь заявлял о том, что сердце его «смирили», превратив из мужественного «львёнка» в покорно повизгивающего «щенка». И он принялся рассказывать Пушкину о ситуации в своей жизни, о своих личных переживаниях:
«Я / теперь / свободен / от любви / и от плакатов.
Шкурой / ревности медведь / лежит когтист…
Айда, Маяковский! / Маячь на юг!
Сердце / рифмами вымучь –
вот / и любви пришёл каюк,
дорогой Владим Владимыч».
Напомнил и о Дантесе, намекнув на Александра Краснощёкова:
«Их / и по сегодня / много ходит –
всяческих / охотников / до наших жён».
Перечисляя своих современников-стихотворцев, легонько подковырнул имажинистов и крестьянских поэтов:
«Ну, Есенин, / мужиковствующих свора.
Смех! / Коровою / в перчатках лаечных.
Раз послушаешь… / но это ведь из хора!
Балалаечник!»
Посетовал Маяковский и на то, что Пушкина уже нет:
«Были б живы – / стали бы / по Лефу соредактор.
Я бы / и агитки / вам доверить мог».
И поэт пригласил поэта пожаловать в Советский Союз:
«Хорошо у нас / в стране Советов.
Можно жить, / работать можно дружно.
Только вот / поэтов, / к сожаленью, нету –
впрочем, может, / это и не нужно».
Если гонимый властями Сергей Есенин заявлял о своём намерении ещё «долго петь», то Маяковский тоже не стремился покидать этот свет. Его стихотворение заканчивалось чётко сформулированным взглядом на жизнь:
«Мне бы / памятник при жизни / полагается по чину.
Заложил бы / динамиту / – ну-ка, / дрызнь!
Ненавижу / всяческую мертвечину!
Обожаю / всяческую жизнь!»