Писатели совещаются

1 января 1925 года газета «Правда» опубликовала призыв:

«Писатели должны выкинуть за борт литературы мистику, похабщину, национальную точку зрения…»

В тот же день (а также 4 и 6 января) Маяковский вновь участвовал в заседаниях Комитета по устройству советского павильона на парижской выставке.

Вечером 6 января поэт выступил в Коммунистическом университете трудящихся Востока с чтением поэмы о Ленине. Журнал «Жизнь искусства» (в третьем номере, вышедшем 20 января) написал:

«Пёстро национальная аудитория горячо приняла новую поэму… Товарищи охарактеризовали её как идеальный по своей ясной простоте курс политграмоты, как монументальный памятник Ильичу… Товарищи благодарили Маяковского, сработавшего ленинскую поэму, – «первую нашу, большевистскую»».

9 января открылось Первое Всероссийское совещание пролетарских писателей. Молодой поэт Виссарион Саянов написал:

«Заседание шло очень мирно. В зале было тихо, члены президиума перешёптывались между собой, стенографистки быстро исписывали толстые тетради.

Маяковскому предоставили слово для приветствия, но и это не нарушило спокойствия собрания. В меру похлопали его сторонники и почитатели, с необычной скромностью держались его враги. Без особого блеска он сказал несколько общих и, как нам показалось, малозначительных фраз».

Виссариону Михайловичу Саянову (Махнину) было в тот момент всего 22 года. Многое из того, что происходило на Всероссийском совещании, куда он был приглашён, было ему неинтересно, а то и просто непонятно. Поэтому и память немного его подвела. «Необычную скромность» врагов Маяковского он заметил правильно, но, говоря о выступлении поэта, допустил неточности.

Маяковский выступал вовсе не с приветственным словом, а высказывал свои соображения по поводу доклада, который был сделан Илларионом Виссарионовичем Вардиным (Мгеладзе), одним из тогдашних руководителей ВАППа (Всероссийской ассоциации пролетарских писателей). Своё выступление поэт начал так:

«Товарищ Вардин ошибся, сказав, что я гость. Я делегат, хотя и с совещательным голосом, но это лучше, чем быть соглядатаем того крепкого разговора, который был сегодня. Тем не менее, в отчёте о майском совещании в ЦК относительно дел искусства я числюсь как попутчик».

Совещание, которое упомянул Маяковский, состоялось 9 мая 1924 года, его проводил Отдел печати ЦК РКП(б). «Попутчиком» поэта-лефовца назвал в своём докладе Александр Константинович Воронский, редактор журнала «Красная новь». Этот «ярлык» ни у кого из выступавших в прениях возражений не встретил. Вот Маяковский и сказал:

«Не любя ранги, буду говорить как попутчик, прибавив только, что для попутчика я буду говорить довольно странные вещи».

В те годы для тех, кто хотел, чтобы его считали шагающим с большевиками в ногу, слово «попутчик» звучало довольно оскорбительно. Поэтому понятно, почему Маяковский так от него открещивался. Поэт-конструктивист Илья Сельвинский был в этом вопросе с поэтом-лефовцем абсолютно солидарен, как-то сказав:

«К прозвищу «попутчик» всегда относился, как к слову «жид». Никогда себя попутчиком не считал, и никто из людей литературы так меня не называл».

Но вернёмся к совещанию пролетарских писателей и к выступлению на нём Маяковского. Он вспомнил и своего давнего недруга Льва Сосновского:

«Я четыре года добивался чести сразиться с глазу на глаз с таким увиливающим от непосредственного соприкосновения противником, как товарищ Сосновский, и сегодня я получил эту возможность. Однако должен с грустью для Воронского сообщить, что целиком, обеими руками и ногами, не умаляя позиции Лефа, присоединяюсь ко всем положениям по поводу пролетарской литературы и попутничества, которые были высказаны товарищем Сосновским. Совершенно правильное отношение к попутчикам, с желанием их расслоить на две части – на действительных попутчиков революции и на тех, которые, смешавшись в этой куче, являются по существу примазавшимися к революции».

Далее, с усмешкой пройдясь по толстым томам «Алексея Толстого, Льва Толстого и т. д.», которых рабочим просто нет времени читать («сколько рабочих часов должен затратить рабочий на чтение «Войны и мира»!»), Маяковский вспомнил и о своём творчестве:

«Когда я читал Воронскому свою поэму о Ленине, то он подчеркнул, что мало мест, где сквозит моё «личное».

– Вас, – говорил он, – мало, вы не дали нам нового Ленина.

Я ему ответил, что нам и старый Ленин достаточно ценен, чтобы не прибегать к гиперболам, чтобы на эту тему не фантазировать о каких-то новых вещах».

Ещё не зная, какой сюрприз приготовил ему Лев Сосновский, Маяковский сказал:

«Вот, товарищи, те пути по организационной линии, с которыми я целиком согласен с товарищем Сосновским, но это делается не для излияния вдруг накипевших в изнеженной душе поэта чувств к Сосновскому. Никаких принципиальных разногласий, которые были и остаются, мы не забываем, но эти разногласия идут по совершенно другой линии, по линии производственной».

Затем Владимир Владимирович неожиданно вступился за поэта-лефовца Сергея Третьякова, написавшего стихотворение «Рыд матерный». Лев Сосновский об этом произведении сказал, что если футуристы…

«…хотят сказать, что «мать рыдает», то говорят «рыд матерный»».

Маяковский ответил решительно и с напором:

«Он говорит: «Рыд матерный» – непонятно… Я не понимаю, почему это упрощённое слово менее понятно, чем выражение товарища Демьяна Бедного в одном его стихотворении: «в руках Немезиды». Почему это пролетарскому сознанию понятнее?.. Почему «рыд матерный» менее понятен, чем «Немезида»? Это корректурная опечатка».

Маяковский ещё не знал, по поводу какой опечатки ему очень и очень скоро придётся объясняться самому, но по Демьяну Бедному всё же слегка прошёлся:

«Я не хочу сказать, – я извиняюсь перед товарищем Демьяном Бедным, – что он меньше нашего понятен. Ни в коем случае! В тысячу раз более понятен и, несомненно, в порядке политическом в десять раз полезнее нас, потому что он специализируется на этой литературе, и такие самые блохи в литературе у него попадаются очень редко».

У Демьяна Бедного, сидевшего в зале рядом с Львом Сосновским, уже был заготовлен ответ и на эту явную подковырку. А Маяковский тем временем продолжал:

«Дальше товарищ Сосновский переходит к характеристике положительных черт той литературы, которую проповедует».

В этой «характеристике» Владимир Владимирович почувствовал выпад в свой собственный адрес:

«Конечно, под этим подразумевается реклама, что влез Маяковский на стол, снял брюки и кричит: «Нигде кроме как в Моссельпроме!»»

Сказав несколько слов о том, что та реклама, которая существовала ранее, была недостойна рабочего класса страны Советов («Товарищ Сосновский, эта реклама была далеко не блестящей, далеко не характеризовала наших моральных и прочих качеств»), Маяковский высказался и о похвалах Сосновского за «почти чеховское отношение к русскому языку»:

«…что касается чеховского языка, в котором вся проплёванность, гниль выражений с нытьём, с три раза повторяющимися на зевоте словами: «В Москву, в Москву, в Москву».

СОСНОВСКИЙ. – Поучитесь у него!

МАЯКОВСКИЙ. – Услуга за услугу: вы будете учиться у меня, а я – у него!

Если бы эти расплывчатые слова: «В Москву, в Москву, в Москву» товарищ Безыменский применил в своём стихотворении, весёленькая плаксивая галиматья получилась бы!»

На этом, собственно, и завершилось выступление поэта. Он добавил лишь две фразы:

«Заканчивая, товарищи, своё краткое сумбурное выступление, должен отметить, что, как два года тому назад Леф стоял на определённой позиции, так и теперь он стоит на ней же, закрепив дружественные связи с фронтом пролетарских писателей, с ВАППом. Леф, как и прежде, будет стоять на той же линии, с желанием, чтобы в области ремесленного производства вещей, нужных для сегодняшней эпохи, мы чаще бы учились у мастеров, которые на собственной голове пережили путь от Пушкина до сегодняшнего революционного Октябрьского дня».

Фразы поэта и в самом деле были довольно сумбурными (как это частенько бывало у Маяковского), хотя и содержали полный набор нужных фамилий, событий и названий литературных групп: «Пушкин», «революционный Октябрь», «Леф», «ВАПП» и тому подобное. Собравшиеся в зале пролетарские писатели к подобным речам уже давно привыкли, поэтому оратору вежливо проаплодировали.

А у Виссариона Саянова и его молодых друзей-поэтов эти заключительные слова Маяковского вызвали недоумение:

«Уходя с трибуны, он назвал своё краткое выступление сумбурным, и это особенно удивило нас. Нет, видно по всему, что Маяковский сегодня не в ударе».