3

3

Поклонники творчества братьев Стругацких ждали «сольной» книги Бориса Натановича с нетерпением. Скептики поговаривали: «Один-то он не сможет. Всё на старшем брате держалось». Стругацкий-младший впоследствии признавался, что — да, работалось ему тяжело. Однако глыбищу первого своего «суверенного» романа он все-таки одолел. Как ни парадоксально, это вторая по объему вещь во всем творчестве звездного дуэта. Больше — только «Град обреченный», да и то не намного. Борис Натанович работал над романом более двух лет: последние корректировки плана завершились в декабре 1992 года, а финальная правка в начале 1995-го[49].

Сам он впоследствии писал: «Помню… было ощущение присутствия на собственных поминках: не только писатель АБС прекратил существование свое, но и писатель БНС тоже. Это было крайне неприятное ощущение, и его следовало прекратить… Прекратить его можно было единственным способом: написать роман. Желательно — большой. Обязательно — на материалах собственной биографии (для самоутверждения). И конечно, по возможности так, чтобы он понравился моим друзьям, чтобы они сказали: да, это не хуже любого текста из первой десятки АБС… Почти все пункты этого плана реализовать мне удалось. Правда, друзья встретили „Поиск предназначения“ довольно холодно, но причитающееся каждому профессионалу количество доброжелательных отзывов от читателей я во благовремении получил, так что ощущение поминок удалось вытравить и осталось только (невытравляемое) представление о себе, как о некоей ампутированной, не совсем полноценной, но все-таки годной к употреблению литературной единице… Второй роман надо было написать обязательно потому только, что оставаться „писателем одного романа“ казалось С. Витицкому западло. „Писатель одного романа“, казалось ему, это, вроде бы, и не писатель вовсе, а так… эфемерида… случайная флюктуация… Кроме того, подвернулась соблазнительная идейка-ситуация: Учитель чародеев. Этого оказалось достаточно… А вот нужды в третьем романе так и не возникло».

Роман «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» посвящен ее величеству эволюции. Современное состояние человечества — тупик. Как люди ни стараются найти из него выход, как ни экспериментируют с самыми разными способами устройства общества, итог один, и он достоин сожаления. На этот счет безо всякого оптимизма высказался один из героев романа: «Ты все воображаешь, что есть где-то Рай… а где-то — Ад. Они не ГДЕ-ТО, они здесь, вокруг нас, и они всегда сосуществуют: мучители живут в Раю, а мученики — а Аду, и Страшный суд давно уже состоялся, а мы этого и не заметили за хлопотами о Будущем…» Прорыв может совершить только эволюция, идущая вне зависимости от желаний, предпочтений и этических принципов человека разумного…

У романа — говорящий эпиграф: «Эволюция не может быть справедливой» (из Ф. Хайека). Эволюция, с человеческой точки зрения, страшна, безжалостна, она давит тела и кромсает души. Братья Стругацкие не верили ни в Бога, ни в беса, им вообще несвойственна вера во что-либо сверхъестественное. Но в непреодолимый ход эволюции Борис Натанович глубоко и убежденно верит и дает ей (эволюции) своего рода оправдание: сами-то не справились… Что ж, теперь уже «…не люди спасут людей… а нелюди. Люди не способны на это, как не способны киты спасти китов или даже крысы — крыс». В этом смысле роман «Поиск предназначения» — одна из самых пессимистических вещей Стругацких. И в этом же смысле она близка идеям, высказанным в повести «Волны гасят ветер»: развитие человечества на старой психофизиологической основе невозможно. Вернее, бесперспективно. Должна совершиться трансформация, ведущая к рождению сверхчеловека, который по сути своей уже не-человек. Тезис этот вызвал немало дискуссий: кто-то горячо принял его, кто-то счел абсолютно неприемлемым. Так или иначе, а именно он лежит в основе романа «Поиск предназначения».

Эволюция избирает в качестве своего орудия гениального питерского медика, которого друзья называют Виконтом. Он разрабатывает механизм практического бессмертия, то есть делает первый шаг в сторону иного, более совершенного человека. Для начала он просто учится — с помощью спецслужб — производить физические копии известных людей. Иначе говоря, создает казарму клонов, которые могут служить живыми поставщиками отказавших органов для vip-персон. На следующем этапе у него получается копировать «в пробирке» некоторые редкие свойства «протографов». Иными словами, опыты дают всё более совершенные результаты. Однако «ходячее мясо», предназначенное для трансплантации, обретает способность чувствовать, страдать…

Любопытно, что автору близка роль Виконта. В мае 2001 года ему пришлось отвечать на вопрос, заданный в рамках офлайн-интервью: «Что бы Вы сделали, оказавшись на месте Носова?» Речь шла об одном из главных действующих лиц повести «Отягощенные злом». Борис Натанович ответил: «Не знаю… Боюсь, я в принципе не мог бы оказаться на месте Носова. Это совсем не мое место. Я вовсе не считаю, что милосердие превыше всего. Я вообще человек довольно равнодушный к людям. „Я не друг человечества, я — враг его врагов“ — это про меня…»

И это — одна из реплик Виконта.

Через Виконта эволюция осуществляет прорыв.

Суть этого прорыва бесчеловечна. Старый друг Виконта, узнав его тайну, делает для себя вывод: «Есть вещи, которые — нельзя. Есть вещи, которые нужно, очень нужно, но в то же время душераздирающе нельзя. Мы не всегда умеем объяснить. Понять, сформулировать. Надо стараться. Обязательно надо стараться. Но даже если ни понять, ни сформулировать не удалось, надо почувствовать (просто грубой шкурой души): это — нельзя…» Но эволюция — не человек, ей всё человеческое чуждо. Она, с точки зрения Стругацкого-младшего, будет идти, преодолевая традиционную этику.

Для того чтобы главное живое орудие прорыва — Виконт — оставалось в целости и сохранности, эволюция подбирает «живую капельницу» и для него. Это тот самый старый друг Станислав Красногоров, человек неподкупно честный, справедливый, порядочный. Предназначение всей его жизни — вытаскивать Виконта с того света, когда слабое его здоровье в очередной раз начнет барахлить. Потчевать своей энергией, своей жизненной силой. Некий Рок, Фатум, то бишь всё та же эволюция, оказавшаяся не столь уж слепой, оберегает Красногорова и Виконта от расставания. Те люди, которые своими действиями — всё равно, доброжелательными, вредоносными ли, — способствуют их «растаскиванию» на значительное расстояние или же просто угрожают их жизни, получают «разрыв мозга». Страшную, необъяснимую смерть.

Красногоров, осознав, что он защищен в этой жизни от любых покушений, любого по-настоящему серьезного насилия, воображает, будто его предназначение — стать первым в мире честным политиком. Он выдумывает «теорию элиты», включается в президентскую гонку с хорошими шансами. Но… как гласит 27-я теорема этики Баруха Спинозы: «…вещь, которая определена Богом к какому-либо действию, не может сама себя сделать не определенной к нему». Красногоров определен к поправке здоровья своего друга. Точка. Остальное — его мнение, его упование, но не более того. Эволюция, вставшая на место Бога, моментально убивает «живую капельницу», как только она говорит твердое «нет» любой поддержке Виконта. «Живая капельница» больше не нужна, она даже вредна. Ну… вычеркиваем.

И роман фактически ставит вопрос: теперь пора сделать последний шаг, исключая из мироздания место для Бога и Его Заповедей… вы готовы? Верить следует в Закон, и Закон не слеп, но традиционной, унаследованной от многих поколений предков этике он противоречит. Думайте, выбирайте.

Если сравнивать «Поиск предназначения» с произведениями братьев Стругацких, то видно: в идейном смысле он, конечно, продолжает их традицию. Во всяком случае, традицию поздних вещей. Что же касается стиля письма, то тут отличие — разительное.

Из характерных черт обшей художественной манеры сольное письмо Стругацкого-младшего сохраняет, пожалуй, только две: во-первых, стремление к афористичности (по части ярких, метких выражений «Поиск предназначения» не уступает самым известным общим текстам Стругацких); во-вторых, своего рода «документализм» — включение в художественную ткань «мемуаров», отчетов, резолюций и т. п. В остальном стиль романа демонстрирует «скачковое», взрывное развитие характерных черт позднейшей общей прозы звездного тандема, главным образом «Отягощенных злом».

Сюжет развивается до крайности неспешно.

Герои не столько действуют, сколько дрейфуют от одного состояния к другому.

Любопытно, что еще летом 1991 года Стругацкий-старший закончил большую «сольную» повесть «Дьявол среди людей» (вышла под псевдонимом С. Ярославцев в 1993 году); в ней имеется некая сюжетная составляющая, сходная с амплуа Станислава Красногорова из «Поиска предназначения»[50]. Некий обиженный властями журналист Ким Волошин, человек правдивый и знающий цену справедливости, неожиданно обнаруживает в себе поистине дьявольское качество: тот, кто угрожает или наносит ущерб ему либо его близким, моментально подвергается отмщению со стороны неведомой силы. Отмщение это может быть неприятным, но легким, а может привести к гибели обидчика. И это чудовищное свойство Ким Волошин не в состоянии контролировать. Кажется, какая-то слепая сила мироздания бьет его неприятелей. Терпеть такое люди не хотят, и в конечном итоге «несчастного мстителя» убивают самым жутким образом. Так вот, повесть «Дьявол среди людей» сделана с использованием значительно меньшего количества изощренных литературных приемов, значительно более простым языком, но у нее намного более динамичный, можно сказать, приключенческий сюжет. Драйв «Дьявола среди людей» и тягучая «блюзовая» ритмика сюжета в «Поиске предназначения» находятся в сильнейшем контрасте. Если прочертить ось между точками «фантастика» и «мейнстрим», то сюжетные и стилистические характеристики повести С. Ярославцева и романа С. Витицкого разведут их на этой оси весьма далеко, притом первая окажется заметно ближе к фантастике, а вторая попадет в мейнстрим.

«Поиск предназначения» — очень «вязкий» текст. Основным строительным материалом для него служат длинные и сверхдлинные предложения. Придаточные, причастные, деепричастные обороты, самые неожиданные выверты конструкции, обилие двоеточий и тире, «разгружающих» текст от бесконечных запятых. Предложение на 5–7 строк — норма. Предложение на 10–15 строк — не редкость. Вот например: «Вокруг никого не было: снег, сугробы, деревья, мертвые дома с окнами, забитыми фанерой… слева началась глухая высокая стена, огораживающая территорию какого-то завода, — до войны здесь всегда было шумно, многолюдно, катили туда-сюда грузовики, из-за стены доносились железные удары, таинственное шипение, валил пар и дым, а иногда вдруг распахивались огромные ворота и оттуда прямо на улицу, торжественно пыхтя и грохоча, выползал настоящий паровоз — дымный, грязный и огромный, — некоторое время катился, восхитительно гудя, вдоль проспекта, а потом вновь скрывался на территории завода, уже через другие ворота…»

Диалогов мало, той воздушности, которую давала прозе Стругацких 60–70-х годов тщательная работа с долгими диалогами, и след простыл. Зато много описаний. Очень много. Стругацкий-младший стремится каждой мелочи придать литературный блеск. Поэтому язык романа изысканно-совершенен, но… действие загромождено огромным количеством подробностей — ярких, интересных, однако временами совершенно не обязательных…

Разного рода философские, этические, публицистические комментарии к эпохе, к судьбе поколения «шестидесятников» щедро рассыпаны по роману. Гораздо щедрее, чем в каком-либо ином тексте братьев Стругацких. Стругацкий-младший со страстью коллекционирует приметы 50–80-х: как тогда дружили образованные люди, как любили, как работали, о чем спорили на кухнях, какие пели песни, какие цитировали стихи, какой хранили в домах самиздат и даже… как планировали выворачиваться из-под тяжкой лапы КГБ, когда приходила пора арестов и допросов. Собственно, это собрание мелочей, схваченных цепко, точно, переданных с ничтожнейшими нюансами. «Поиск предназначения» — одна из энциклопедий «кухонной жизни» советской интеллигенции, сделанных по горячим следам улетучивающейся советской цивилизации. И сейчас, через полтора десятилетия после выхода романа в свет, это свойство придает ему дополнительную ценность: для исследователей советского времени «Поиск предназначения» может служить полноценным историческим источником. Таким же, как дореволюционная русская классика — по истории, культуре и общественной мысли Империи.

В «Поиске предназначения» самостоятельный смысл обретает рельефная психологическая лепка персонажей — как центральных, так и периферийных. Даже если действующее лицо не играет сколько-нибудь значительной роли в развитии сюжета, Стругацкий-младший работает с его психологической профилировкой основательно, с тщанием, невиданным в общих текстах братьев. Как видно, «диалектика» души, даже если ее невозможно «утилизировать» напрямую, представляется для Бориса Натановича ценной сама по себе. Это немаловажный штрих: как для «Поиска предназначения», так и для следующего романа — «Бессильные мира сего» — чистая стихия психологизма более характерна, чем для всего общего творчества братьев.

Основные идеи романа до крайности редко проговариваются прямо. Борис Натанович неоднократно использует один литературный прием, рассчитанный на аудиторию рафинированных интеллектуалов. Важнейшие смыслы, пройдя через стадию намеков, подсказок, хитрых цитат, настраивающих на верное понимание, даются всего в нескольких фразах, притом не в фокусе сюжетного развития. Действие изобилует ходами, маскирующими основной мессидж, лукаво уводящими читателя в сторону. Этот прием условно можно назвать «эффектом старого телевизора». На экране — дрожание «серого песка», изображение смазано, слова диктора непросто различить из-за фонового шума. И лишь очень внимательно всматриваясь, зритель сможет различить за плечом у диктора, на стене студии, некий символ, в котором-то и спрятан главный смысл.

Иногда события, которым суждено произойти в будущем, отбрасывают тень в прошлое и являются в упрощенном виде еще до того, как раскроются во всей полноте внутренних смыслов. Так, Виконт, будущий мастер клонов, начинает с опыта над тараканом, посаженным в банку и лишенным воздуха… Ход — изящный, мастерский, но, конечно, опять рассчитанный на читателя-«следователя» с изрядным литературным багажом.

«Поиск предназначения» во многом напоминает ребус. Стругацкий-младший будто специально дразнит хорошо образованных людей: «А вот попробуйте разгадать!» В финальной стадии градус этой «ребусности» еще нарастает. В итоге дискуссия, состоявшаяся после публикации романа, выявила неспособность огромного числа читателей, чуть ли не большинства, докопаться до сути. Автору пришлось многое разъяснять в офлайн-интервью.

В некотором смысле «Поиск предназначения» рассчитан на еще более узкую аудиторию, нежели тексты 80-х, даже «Отягощенные злом». Для квалифицированного читателя-умника он представляет огромный интерес, а для массовой публики оказался непригоден уже в 90-х.

Это роман, полностью вышедший за пределы традиционной фантастической литературы. Наличие фантастического допущения играет в нем роль ничуть не большую, чем во множестве романов основного потока, написанных за последние два десятилетия и несущих в себе какую-нибудь фантастическую изюминку.

Книга вызывает ассоциации с огромной глыбой темного льда, покрытой замысловатыми письменами.