17

17

Стругацкие строили Мир Полдня, выражая мысли тех своих современников, которые были им интеллектуально близки. В сущности, именно этим людям они прочили роль «закваски» для будущего. Через несколько поколений, считали они, прекрасный Полдень обязательно вырастет из «закваски», которая умственно и духовно преодолеет как Империю, так и Традицию, которая построит Новый мир, Золотой век, перевоспитает реальность, подрезав ее, где надо, подтесав, ошкурив и приблизив тем самым к идеалу.

И тогда появится парадиз, нарисованный Стругацкими в «Возвращении».

Но успехи указанной «закваски» («города мастеров») были невелики и непрочны. Пока она могла лишь влиять на будущее, но не подчинять его себе, не программировать. В «Беспокойстве» замечено: «Директор Базы реально мог управлять только ничтожным кусочком территории своей планеты, крошечным каменным архипелагом в океане Леса, покрывавшего континент. Лес не только не подчинялся Базе, он противостоял ей. Собственно, он даже не противостоял. Он просто не замечал Базы».

Базу следовало бы трактовать как удел будущего — удел Мира Полдня в настоящем, зону его влияния. То лучшее, что должно развиваться и побеждать, находится в окружении темного Леса. Тонет в Лесе. Бесстрашно лезет в Лес, не чуя грядущих неприятностей. А неприятности уже на носу: «оттепели» осталось жить всего ничего. И люди Полдня, интеллигенты, творившие «оттепель», прекрасны, но беспечны. Они играют в свои чудесные игры на окраине Леса.

Играют… а Лес надвигается… Медленно, неотвратимо…

Лес — также будущее. Но отнюдь не будущее в варианте Полдня.

Это темное, неконтролируемое будущее, хаос, ничуть не подчиняющийся интеллигентскому ratio. Вот портрет людей одного грядущего, находящихся в зоне влияния другого грядущего: «Они шли к вездеходу, тонкие и ловкие, уверенные и изящные, они шли легко, не оступаясь, мгновенно и точно выбирая место, куда ступить, и они делали вид, что не замечают леса, что в лесу они как дома, что лес уже принадлежит им, они даже, наверное, не делали вид, они действительно думали так, а лес висел над ними, беззвучно смеясь и указывая мириадами глумливых пальцев, ловко притворяясь и знакомым, и покорным, и простым — совсем своим. Пока».

А теперь цитата, показывающая, до какой степени Горбовскому/Стругацким страшно за судьбы этих людей: «Я вижу, как двадцать миллиардов сидят, спустив ноги в пропасть, толкаются, острят и швыряют камешки, и каждый норовит швырнуть потяжелее, а в пропасти туман, и неизвестно, кого они разбудят там, в тумане, а им всем на это наплевать, они испытывают приятство». Не кончится ли беспечное бросание камешков в пропасть еще одной волной… лагерного быта? Если не у них там — в XXII-м, то у нас тут — в ХХ-м…

Вот два пути.

И один из них осуществится.

Либо База, либо Лес.

Лес непонятен, темен, жутковат. Центральный персонаж говорит о нем с оттенком неприязни: «Есть в нем что-то нездоровое с точки зрения нашей морали (курсив наш. — Д. В., Г. П.). Он мне не нравится. Мне в нем всё не нравится. Как он пахнет, как он выглядит, какой он скользкий, какой он непостоянный. Какой он лживый, и как он притворяется. Нет, скверный лес… Он еще заговорит…»

Горбовский в «Беспокойстве» фактически говорит за авторов. Стругацкие опасаются за судьбу «оттепели», а Леонид Андреевич опасается за жизнеспособность Мира Полдня. «У человечества есть, по крайней мере, два крупных недостатка.

Во-первых, оно совершенно не способно созидать, не разрушая. А во-вторых, оно очень любит так называемые простые решения. Простые, прямые пути, которые оно почитает кратчайшими». Иными словами, авторы тревожатся: не пожелает ли окружающий их мир избрать более простой, более традиционный путь развития? Не двинется ли человечество вперед, разрушая на своем пути ростки «истинного», то есть идеального будущего? Не пожелает ли оно, перемещаясь в завтра, походя выжечь благородную «закваску» благородной утопии? Не случайно на Базу приходят странные шифровки, адресованные таинственному Герострату… Лес представляет собой такое вот «простое» будущее, без воспитательных затей гуманистической интеллигенции, частью которой чувствуют себя авторы.

В «Беспокойстве» есть еще одна загадочная сцена: Горбовский разговариваете Землей по Д-связи. Стругацкие приводят только реплики Горбовского и не позволяют читателю понять, что говорит его собеседник. Беседа довольно значительна по объему — она занимает страницы две. При этом никак не вписывается в сюжет. Читатель волен предположить, что Леонид Андреевич в одиночку выполняет функцию, отданную в более поздней повести «Жук в муравейнике» целой Организации — Комкону-2. Это сокращение расшифровывается как «Комиссия по контролю научных достижений». Комкон-2 тормозит деятельность ученых, если она этически сомнительна или угрожает безопасности человечества. Иными словами, не дает ученым поставить цивилизацию на край гибели. И монолог Горбовского производит впечатление подобной работы — «закрывания» опасных открытий.

Вот этот монолог, в некотором сокращении.

«Я всегда очень интересовался этим вопросом… В негативном смысле, понимаешь? В негативном!.. В смысле „да минет нас чаша сия!..“ Решительно против. Это открытие нужно закрыть, пока еще не поздно! Вы не даете себе труда подумать, что вы там делаете!.. А в печати нужны контрвыступления… Надо как-то сдерживать… Кстати, какой это чудак посылает сюда шифровки на имя Герострата?.. Ладно, передай им так. Я… м-м-м… глубоко убежден в том, что в настоящее время всякие акции подобного рода могут иметь далеко идущие и даже катастрофические для человечества последствия… Вот я и даю Всемирному совету рекомендацию…»

Очень похоже на маскировку истинного смысла высказывания.

Какая «печать» в гуще XXII века?.. Какое «открытие» столь ужасно, что приходится думать о нем печальными словами из евангельского моления Христа о чаше?.. Или какая, может быть, инопланетная цивилизация? Какие «акции подобного рода»?.. Если речь о науке, то всё запутывается вконец. Что за ученые труды можно описать подобными словами?

А вот если на место слова «открытия» подставить, скажем, слова «наступление сталинистов при новом генсеке», то смысл отрывка станет абсолютно прозрачным… «Решительно против»… «Закрыть, пока еще не поздно»… «„Контрвыступления“ в печати»… «Сдерживать»… «Катастрофические последствия»…

Кому адресуется рекомендация «Всемирного совета» из советской реальности XX века? Может быть, западной общественности? В финале повести Горбовский ведь вдруг высказывается с неожиданной категоричностью: «Наука, как известно, безразлична к морали. Но только до тех пор, пока ее объектом не становится разум… Возьмем тот же разумный лес. Пока он сам по себе, он может быть объектом спокойного, осторожного изучения. Но если он воюет с другими разумными существами, вопрос из научного становится для нас моральным. Мы должны решать, на чьей стороне быть, а решить мы этого не можем, потому что наука моральные проблемы не решает, а мораль — сама по себе, внутри себя — не имеет логики, она задана до нас».

Разумный Лес, он же — «простое будущее», он же — Будущее в традиционном, фактически непредсказуемом и неконтролируемом варианте, он же — Будущее, отданное советской имперской власти, ведет войну. Лес воюет, следует это подчеркнуть, с другими разумными существами. И пусть Стругацкие рисуют картины очень уж экзотических боевых действий, где боевыми операциями являются «заболачивание», «разрыхление» и тому подобное, не о войне ли между двумя «системами» идет речь? Вот, скажем, другие «разумные существа» за «железным занавесом» образовали Североатлантический блок… Здесь, в СССР, их именуют «империализмом», «мировым капитализмом» и все такое прочее… При том уровне конспирации, которая царит в «Беспокойстве», нельзя наверняка сказать, что подобная ассоциация действительно заложена в текст. Но одно место из творческого дневника Стругацких, касающееся глав о Лесе, как будто может служить косвенным подтверждением сказанного: «Вопрос Атоса о Белых Скалах — через фронт — опять спор: фронт между Зап[адом] и Вост[оком] или фронт разрыхления» (18 марта 1965)[19]. В итоговом тексте остался «фронт разрыхления», но дневник, кажется, предлагает раскодирование фразы до ее прямого смысла.

Если так, то «рекомендация Всемирному совету» становится понятнее[20].

Ведь истинная мораль всегда требует совершить выбор: «на чьей ты стороне».