23

23

Аркадий Натанович Стругацкий умер 12 октября 1991 года.

По свидетельству Эдуарда Геворкяна, близко знавшего Аркадия Натановича, даже в последние годы он «оставлял ощущение мощи» и работал столь интенсивно, что чуть ли не каждый год разбивал по печатной машинке — у него сохранялась большая сила удара. Но со здоровьем у Стругацкого-старшего не ладилось давно…

«Когда я был школьником, Аркадий был для меня почти отцом, — писал Стругацкий-младший. — Он был покровителем, он был учителем, он был главным советчиком. Он был для меня человеко-богом, мнение которого было непререкаемо. Со времен моих студенческих лет Аркадий становится самым близким другом — наверное, самым близким из всех моих друзей. А с конца 50-х годов он — соавтор и сотрудник. И в дальнейшем на протяжении многих лет он был и соавтором, и другом, и братом, конечно, хотя мы оба были довольно равнодушны к проблеме „родной крови“: для нас всегда дальний родственник значил несравненно меньше, чем близкий друг. И я не ощущал как-то особенно, что Аркадий является именно моим братом, это был мой друг, человек, без которого я не мог жить, без которого жизнь теряла для меня три четверти своей привлекательности. И так длилось до самого конца… Даже в последние годы, когда Аркадий Натанович был уже болен, когда нам стало очень трудно работать и мы встречались буквально на 5–6 дней, из которых работали лишь два-три, он оставался для меня фигурой, заполняющей значительную часть моего мира… И, потеряв его, я ощутил себя так, как, наверное, чувствует себя здоровый человек, у которого оторвало руку или ногу. Я почувствовал себя инвалидом…»

6 декабря 1991 года прах Аркадия Натановича (он сам этого хотел) был развеян над Рязанским шоссе с вертолета в присутствии шести свидетелей…

Писатель «братья Стругацкие», единый в двух лицах, ушел в небытие.

За десятилетие до своей кончины в «Хромой судьбе» Аркадий Натанович устами своего персонажа сказал: «Беру свои старые рукописи или старые дневники, и начинает мне казаться, что вот это всё и есть моя настоящая жизнь (курсив наш. — Д. В., Г. П.) — исчерканные листочки, чертежи какие-то, на которых я изображал, кто где стоит и куда смотрит, обрывки фраз, заявки на сценарии, черновики писем в инстанции, детальнейше разработанные планы произведений, которые никогда не будут созданы, и однообразно-сухие: „Сделано 5 стр. Вечер, сдел. 3 стр.“… А жены, дети, комиссии, семинары, командировки, осетринка по-московски, друзья-трепачи и друзья-молчуны — всё это сон, фата-моргана, мираж в сухой пустыне…»