14

14

Чем же «Возвращение» вызвало такие восторги?

Конечно, не только обаятельными героями и духом будущего.

Серьезную роль тут сыграл и новый стиль письма звездного дуэта.

В «Возвращении» Стругацкие очень внимательны не только к людям, но и к предметам. Они собирают общую картину из тысячи мелочей, выписанных чрезвычайно тщательно. Они подают вещи с графической четкостью, не жалея деталей. Техника (вплоть до бытовой), транспорт, космические полеты. Полемизируя с Ефремовым, Стругацкие в чем-то оказываются близки к той схеме, которую выработал как раз Иван Антонович: всякой сфере «общественной активности» они посвящают особый фрагмент, с той разницей, что фрагменты эти являются полноценными самостоятельными рассказами. Не напрасно Ариадна Громова писала: «Мир Стругацких вообще отличается пластичностью, предметностью, он гораздо более ощутим, реален, обжит, чем величественная панорама „Туманности Андромеды“…» Такая подробная проработка деталей полностью себя оправдала: на протяжении нескольких десятилетий советские интеллектуалы мыслили будущее примерно в картинках «Полдня», то есть братья Стругацкие создали полотно, в котором надолго увязло массовое сознание образованного класса.

Но за феерический успех «Мира Полдня» Стругацким пришлось заплатить немалую цену: в художественном смысле «Возвращение» уступает «Пути на Амальтею». Не только из-за отсутствия сюжетной целостности: пространство «Полдня» давало вещи целостность иного рода — полнокровную мощь правдоподобной утопии. Просто авторам приходится слишком многое рассказывать и объяснять в ущерб развитию действия, в ущерб рельефности характеров. Рядом с драйвовыми, законченными в сюжетном смысле текстами попадаются фрагменты, выполненные в замедленном темпе, представляющие собой всего лишь отдельную зарисовку. Конечно, в едином ансамбле все они работают, но изъятые из этого единства, немедленно теряют блеск и превращаются в тусклый ком связующего раствора. Поскольку они соседствуют с рассказами, «работающими» самостоятельно, имеющими художественную ценность и социальный смысл вне «ансамбля», коллекция в сборке вызывает неровное ощущение. Сбивающийся ритм — то медленнее, то быстрее — приключенческие эпизоды и объемные научные пояснения, любовная история и картинки сельскохозяйственного производства… Конструкция составлена из слишком разнородных элементов. В этом смысле «Возвращение»-1960 эстетически намного ровнее и гармоничнее, нежели «Возвращение»-1967.

16 июля 1960 года Аркадий Натанович предлагает ввести в «Возвращение» «маленькие рассказики из нынешней жизни — для контраста и настроения — a la Хемингуэй или Дос-Пассос». Предложение было Стругацким-младшим принято, однако результаты этого труда в дело не пошли. Борис Натанович с грустью сообщает: «Особенно жалко мне сейчас тех самых „маленьких рассказиков из нынешней жизни a la Хемингуэй или Дос-Пассос“. Мы называли их — „реминисценции“. Все реминисценции эти были во благовременье написаны — каждая часть повести открывалась своей реминисценцией. Однако в „Детгизе“ их отвергли самым решительным образом, что, впрочем, понятно — они были, пожалуй, слишком уж жестки и натуралистичны. К сожалению, потом они все куда-то пропали, только АН использовал кое-какие из них для „Дьявола среди людей“. На самом деле в „Возвращении“ они были бы на месте: они давали ощущение почти болезненного контраста — словно нарочитые черно-белые кадры в пышноцветном роскошном кинофильме».

Действительно, жаль. Может, усложнение мозаичного рисунка привело бы к появлению новой целостности, объединяющей многоплановое, хронологически разорванное между разными эпохами произведение. Может, пропасть между мрачным настоящим и сверкающим будущим привела бы и груду миниатюр о будущем к большему единству — как намагниченный стержень собирает вокруг себя множество гвоздиков большого и малого размера. Похоже, детгизовское руководство оказало Стругацким медвежью услугу, решив сделать их произведение проще, светлее. Изначально задуманная писателями сложность поднимала всю «мозаику» на более высокий художественный уровень. Что ж, остается лишь пожалеть об утраченной возможности (в «Хромой судьбе» она в какой-то степени реализуется).

Но значит ли, что отказ от текстов «a la Хемингуэй или Дос-Пассос» означал отказ и от «хемингуэевского лаконизма»? Нет, и еще раз нет. Анализ текстов, вошедших в состав «Возвращения», говорит о другом. Среди них нет рассказов, содержащих суровый монументальный «мачизм», да и просто серовато-черную гамму «жестокой реальности», характерную для названных выше писателей. Но техническая сторона писательского стиля Стругацких претерпела не столь уж значительные изменения, если сравнивать с повестью «Путь на Амальтею». Обилие разного рода объяснений Стругацкие компенсировали тем, что «сгрузили» значительную их часть в диалоги. Конечно, в результате появились дидактические диалоги (например, о кибердвойниках и киберсадовниках в миниатюре «Скатерть самобранка», о Великом КРИ в миниатюре «Загадка задней ноги» или о механозародыше в миниатюре «Поражение»), а это, в свою очередь, довело общий объем диалогов на пространстве «Возвращения» до зашкаливающих величин. Зато драйв не был до конца потерян, и до настоящего времени роман-из-рассказов читается легко — даже напоминает бешеную езду на «газике» по сельской дороге: ухабов много, тряска страшная, но скорость почти не снижается.