2

2

Если писатель в те годы решал стать фантастом, дверь перед ним была одна — дверь фантастики научной, НФ. Фэнтези или мистической литературы в СССР периода «зрелой Империи» не существовало и существовать не могло по определению. Позднее, когда литературе позволят несколько большую пестроту и разнообразие, тоненькой струйкой потекут ручейки первой советской предфэнтези (О. Ларионова, Е. Богат, Л. Козинец), а в мейнстриме оживет мистика (В. Орлов, В. Тендряков). Но для 50-х, для времен Никиты Сергеевича Хрущева, все это пребывало под строгим табу. Не то что не создавалось, а даже почти и не переводилось.

Что же касается НФ, то о переводе колоссального большинства зарубежных ее образцов оставалось лишь мечтать. Англо-американская, французская, японская фантастика находилась в планах советских издателей, мягко говоря, на глубокой периферии, пусть и пользовалась она у читателей невероятным спросом. Переводили зарубежную фантастику мало и с большим разбором, опасаясь заразить белоснежные родные просторы каким-нибудь идеологическим вирусом. А попытки достать «чужие» тексты в оригинале оборачивались иногда серьезными неприятностями. «Оттепель» приоткрывала калитку «идеологических послаблений», но калитка в «непрогрессивную» заграничную фантастику оставалась запертой. Переводы «самопальные» черный рынок уже мог предложить, но… какого качества! И по каким ценам!

Советская НФ все еще жила воспоминаниями о произведениях Александра Беляева, оборонных фантазиях довоенного времени, покорением Арктики по сценариям, предложенным Александром Казанцевым и Леонидом Платовым, да еще штурмом космоса, как это виделось, скажем, Владимиром Владко и Георгием Мартыновым. Впрочем, повесть Мартынова «220 дней на звездолете» (1955) прозвучала тогда чуть ли не трубным гласом, зовущим самых талантливых и самых амбициозных фантастов в звездные плавания. Наверное, она и на молодых Стругацких оказала влияние.

Очень широкое признание в те годы получило творчество Ивана Антоновича Ефремова. Еще в 40-х начали публиковаться его рассказы, наполненные поэзией дальних странствий и научного поиска. Появились они, кстати, не где-нибудь, а в «Новом мире» и получили высокую оценку А. Н. Толстого. Ефремов писал о людях, открывающих перед человечеством новые пространства. Он писал о людях, способных посвятить свою жизнь науке, а если потребуется, то и рискнуть этой жизнью, добывая новые знания. Большую популярность получила повесть Ефремова «Звездные корабли» — о первом контакте с внеземными цивилизациями, а в 1957 году в журнале «Техника — молодежи» из номера в номер начал печататься его масштабный роман-утопия «Туманность Андромеды».

У советской НФ той поры были свои плюсы и минусы.

Как ни странно, плюсом для нее явилась оторванность от богатых традиций и находок мировой фантастики, что позволило ей развиваться самостоятельно, никого не повторяя и не копируя. А романтика космических путешествий, освоения незнаемых земель, научного эксперимента давала ей то «бродильное вещество», которое зажигало энтузиазмом сердца читателей, да и самих писателей. Сколько парней и девушек в те годы с замиранием сердца следили за приключениями советских космонавтов, покоряющих просторы галактики! Сколько душ пылало жаждой экспедиций к неизведанным пределам, неоткрытым островам, неведомым глубинам океана! Сколько юного восторга вспыхивало от суровой борьбы наших передовых ученых с империалистическими шпионами и агрессорами! И в то же время сколько зрелых умов — ученых, инженеров, литераторов — оставляли искренние признания, что именно НФ разбудила их мысль, раскрепостила сознание, зажгла волю к победе, столь необходимую для творческого поиска.

Любимой темой советских мозаичистов стал человек в скафандре. вольно плавающий меж звезд на стене какого-нибудь провинциального или столичного Дома культуры или Дома пионеров, смело тянущийся к далеким светилам, черным дырам и галактическим спиралям.

Чем была тогда фантастика?

Да манной небесной, водой живительной!

Но, оказываясь в массе своей преотличными фантастами, писателями большинство авторов известных книг оставались никакими. Литературный дар очень редко проливался щедрым дождем на нивы советской фантастики 50-х.

Художественное дарование имел в какой-то степени Иван Антонович Ефремов, и в ранних его рассказах оно раскрывалось наилучшим образом. Но с течением времени художественное дарование Ивана Антоновича не развивалось, уступая позиции «чистой мысли», идеям, философическим рассуждениям. Возможно, подобная перемена стала результатом осознанных усилий самого писателя — известны высказывания Ивана Антоновича по этому поводу. Ранний Ефремов — это великая перспектива. Зрелый Ефремов — это чудесные исторические тексты и очень сухая, рассудочная фантастика. Ну а поздний Ефремов — это, в сущности, социально-мистические трактаты, небрежно облаченные в блеклые одежды беллетристики. Да и почитали Ефремова главным образом не за художество, а за идеи. «Туманность Андромеды», с литературной точки зрения сделанная, мягко говоря, незамысловато (в любом случае, слабее ранних рассказов), именно по научному систематизму и богатству идей, а вовсе не по своим художественным достоинствам, возвышалась над НФ тех лет.

Стругацкие превосходно чувствовали все это.

Придет время, и Борис Натанович поделится своими воспоминаниями:

«Из новых изданий были только Немцов, Охотников, Адамов, Казанцев — чей „Пылающий остров“ я на протяжении многих (школьных) лет считал лучшей фантастической книгой на свете. Но основная масса советской фантастики была просто ужасна. Мы читали ее, потому что больше ничего не было. Если на книжке стоял значок „Библиотека фантастики и приключений“ — мы были обязаны прочитать эту книгу с интересом. И вот мы брали какой-нибудь „Огненный шар“ или „Тень под землей“ и жевали ее, как сухое сукно. И с отвращением — но дожевывали до конца… Отсутствие хорошей фантастики и толкнуло нас с Аркадием Натановичем попытаться написать что-нибудь такое, о чем бы стоило говорить».

А пока вся свежая советская фантастика уступала книге Леонида Леонова «Дорога на океан» — никоим образом не фантастической (пусть и с картинками мечтаний о будущем), но написанной человеком, умеющим управляться с русским литературным гораздо лучше фантастов. О «Дороге на океан» Аркадий Натанович отозвался осенью 1944 года с восторгом, ее фрагменты в виде цитат попадут и в первое большое произведение Стругацких — повесть «Страна багровых туч». Леонов, большой мастер-прозаик, «литературный генерал» Страны Советов, по сравнению с теми же Немцовым или Охотниковым выглядел титаном…