7

День третий. Утро.

Столовка. Тарелки с недоеденной кашей. Все с видом «свежачок» слушают Табакова. У многих – темные очки. А он в тельняшке, как кот Матроскин.

Табаков – Блок-Миримской:

– Ты – теща. Об измене узнала – значит реагируй. Как? Вот моя бабушка, царство ей небесное… Когда она узнавала об очередном увлечении моего отца (а он был чрезвычайно влюбчив), говорила моей матери: «Да хоть семьдесят семь, а ты хозяйка всем. Да она, эта очередная, проститутка, а мать у нее вообще такая…»

Смех. А Табаков проигрывает «С четверга до четверга» один за всех – за тещу, ее зятя, служанку, ее возлюбленного с больным ухом…

После разбора полетов сидим с ним за деревянным столом на откосе, откуда открывается шикарный морской вид.

– Олег Павлович, вы помните свои первые в жизни гастроли?

– Помню. «Современник». Карагандинская область, недостроенный коровник, селение Асакаровка. И помню людей, которые балдели, глядя на пьесу Розова «В поисках радости».

– И что, играли прямо в коровнике?

– Ну да. И в Москве, и в недостроенном коровнике зрители плакали одинаково. Люди выдавали нам, молодому «Современнику», вотум доверия. Вот я сейчас летел «Кубанскими авиалиниями», и одна женщина мне говорит: «Совсем мало вас осталось». – «А что такое?» – спрашиваю. «Вы наша молодость, вы наша жизнь». Давай отметем сентиментальность и комплименты, но это называется обратная связь. Не было у меня славы, но я выходил в этом коровнике, и зрители вставали. Ты заметила, как они вчера встали, когда я вышел?

Наверное, этим же движимы и подвальные актеры. Кто-то из них уже снимается в кино, стал известен благодаря телевидению, но все-таки цена им главная – цена актера театрального, понимаешь? За 15 лет своего существования «Табакерка» проутюжила пространство между Торонто и Токио вдоль и поперек. Я думаю, что они выходят из гастролей каждых, прибавив веры в себя.

– А курортные гастроли, как эти, расслабляют – все-таки море, солнце и так далее?

– С алкоголем в этом театре решено давно, еще лет десять назад. Во всяком случае, за это время я уволил только одного человека. Ни расслабухи здесь нет, ни ощущения: «Да ладно, пожируем, поплаваем». Это работа, а не то, что для тебя правильную жизнь инсценировали. Ведь в конечном итоге либо кому-то позволяется делать исключение из правил, либо нет. Нельзя сказать, что ничего не случается, это неправда, но это никогда не является способом утверждения себя – а я вот возьму наделаю кучу. Знаешь эту частушку?

На горе стоит кибитка.

Киргизенок вышел срать.

Он насрал такую кучу,

Что кибитки не видать.

Разница заключается в том, что ты не можешь играть хуже, нежели есть у тебя силы. С детских лет я им прививаю: «Вот ты не завоевал сегодня зрителя – всё, этот зритель для тебя потерян». Крик судьи Ляпкина-Тяпкина из «Ревизора»: «Город наш!» – это в самом деле очень важно для театра. Важно, чтобы зрители желали, чтобы театр вернулся, чтобы они ждали его.

– А почему вы на гастролях живете только с труппой, а не в шикарной гостинице?

– Очень редко такое случается, чтобы я жил отдельно где-то. Ты догадываешься, что люди, которые нас принимают, например, в Екатеринбурге, могли бы мне особняк Бориса Николаевича предоставить, но… Это какая-то такая вещь, которая и есть воспитание.

– А проколы у успешной «Табакерки» случаются?

– Бывают жуткие истории. Приезжаем мы в Мюнхен на фестиваль. Играем. Я, пожалуй, единственный раз сделал спектакль для индивидуальности – для Дуськи Германовой. И она проводит бессонную ночь, еще пива выпивает мюнхенского замечательного, и фестивальный спектакль по пьесе Ануя «Жаворонок»… проваливается. Так что всякое случается.