2

– Если в театре нет романов, не происходит какой-то параллельной закулисной жизни, – театр мертв, – считает режиссер-провокатор Андрей Житинкин.

К провокатору, так же как и к его высказыванию, я еще вернусь. Но не согласиться с ним нельзя: представить театр без романов так же невозможно, как представить его без интриг, буфета и вешалки. Театр – он сам провоцирует на любовные приключения: провальной чернотой сценических карманов, складочками занавеса, в которых несложно запутаться. В объятия друг к другу артистов толкают драматурги – великие и не очень, которые все, как будто сговорившись, строчили и строчат про любовь.

– А что значит играть любовь? – спросила я режиссера Валерия Фокина, сделавшего в 70-е годы в «Современнике» самый откровенный для своего времени и романтичный спектакль о влюбленных «Валентин и Валентина».

– Это значит – в партнерше постоянно открывать приятные новые черты: «Ах, вот она какая…» И тогда возникают романы. Пример – Константин Райкин и Марина Неелова. Они прекрасно, упоительно играли Валентина и Валентину именно потому, что у них в это время был роман.

В театральном мире полагали, что в результате этой связи Марина Неелова уйдет от своего первого мужа, хотя с Константином Райкиным она не будет вместе, к огорчению многих, кто сочувствовал этой великолепной паре.

А если любовь играют враги или поссорившиеся любовники? На самом деле закулисную неприязнь можно перенести на сцену и очень больно ударить партнера. Например, не подать ему вовремя реплику, подставить его. Часто бывало, когда партнеры начинали на сцене сводить счеты посредством текста драматурга.

Вот что мне как-то рассказывал невероятный герой-любовник СССР Михаил Козаков:

– Это только пошляки реплики не подают. Но заклятым врагам играть любовь мучительно. Большие актеры могут преодолеть это чувство, но я был в такой ситуации. Чувствовал себя ужасно. Вместо очаровательного конфликта на сцене вылезают злость, свара. Все это, разумеется, не в пользу делу.

Но есть примеры счастливого финала – продолжения в жизни сценической любви. Все хорошо кончилось у артистов Театра им. Моссовета Елены Валюшкиной и Александра Яцко, открывших для себя друг друга на репетиции спектакля 1994 года «Внезапно прошлым летом» по пьесе Теннесси Уильямса. Заметим, что любовь у них случилась во время обкатки интимной сцены, в которой врач-психиатр в исполнении Яцко пытается у пациентки (Валюшкиной) восстановить в памяти события, реконструируя их в действительности. А играть, между прочим, пришлось половую сцену в прямом и переносном смысле – любовь на полу.

Андрей Житинкин, режиссер спектакля:

– Репетировали в гримерных. И вот, как ни странно, – маленькое пространство, интимная обстановка принесли неожиданный эффект. Когда героиня Лены под гипнозом доктора показывала любовную сцену, артист – я увидел – извини, начал возбуждаться. Я даже прервал репетицию. «Старик, – попросил меня Саша. – Ты давай поосторожней. У меня давно не было контакта с женщинами, тяжело репетировать. Все происходит непроизвольно».

В общем, момент любви, обожания, хотя и сценический, искусственный, заставил актрису иначе посмотреть на мужчину в театре. Мужчину, с которым работала, хорошо его знала, но на которого никогда не обращала особого внимания. И в результате они соединились; счастливая семья, двое детей. Но… спустя несколько лет пара объявила о разводе. Почему они решили расстаться – вопрос только этих двоих людей. Правда, после расставания Александр и Елена все-таки сохранили добрые отношения.

– Я как раз считаю, – продолжает режиссер, – что чем больше в театре таких странных вещей, тем лучше. Ведь наша профессия настолько завязана на чувственности и интиме, что если этого нет, то из зала всегда видно фальшь и неправду.

В старом моем спектакле «Милый друг» все партнерши Александра Домогарова были старше его: Терехова, Пшенная, Кузнецова, Каншина. Тогда я нашептал ему, чтобы он сделал вид, будто у него роман с Тереховой в жизни. Как? Возьми лишний раз сумку, подай руку. И после того как он проявил эти знаки внимания, я увидел, как Рита эмоционально зажглась. И это ей помогло потом на сцене ждать от него такого же внимания. Правда, тут нельзя переходить грань, потому что в результате другая актриса влюбилась в него по-настоящему. Это страшно: он начал ей сниться, она стала дарить ему подарки. А он – ее избегать, тяготиться. Но для ауры, атмосферы спектакля это безумно важно.

Какими же циниками кажутся некоторые режиссеры! Но не все. В отличие от своего коллеги-радикала, Марк Захаров не любит устраивать любовных провокаций с артистами для возбуждения их интимных фантазий. Даже вопрос сценического поцелуя на полном серьезе для известного мэтра – дело почти невыполнимое.

– Что касается поцелуя, то тут я могу довести сцену до последних сантиметров, а дальше попросить артистов мобилизовать свою интуицию и поддаться внутреннему импульсу.

Так, финал спектакля «Жестокие игры» был очень эффектным благодаря такому режиссерскому решению: девушка, вся в слезах, закуривает, а парень вырывает у нее сигарету и бьет по лицу. Если ударил – значит любит?

– Пощечина на сцене выразительнее, чем поцелуй. В «Мудреце» я совсем раздел артиста Ракова: его нагота лучше передавала идею продажности, чем если бы он целовался, домогался объекта.

Когда-то, чтобы со сцены прозвучало слово «засранец», Захаров устраивал истерики начальству, грозился уйти, разыгрывал драму, лишь бы обойти цензуру. Даже цитировал Шолохова. А сегодня «обнаженка» и поцелуи – это банальность и среднестатистический эпатаж.

– А любовные отношения в жизни улучшают сценическую любовь?

– Я думаю, что это ерунда. Физическая акция на сцене все равно отличается от акции в жизни. На сцене не так, как в спальне или в чистом поле.

Принципиальная позиция мастера – театр, как дом, надо охранять от бацилл, закулисных болезней, которые работают на разрушение театрального дома и отношений его обитателей. Эти самые отношения – предмет моего дальнейшего исследования.