В. О. Таргульян И. П. Герасимов – руководитель аспиранта

Я хочу вспомнить Иннокентия Петровича не как академика-директора, а как персонального руководителя аспиранта. Это ведь совсем другие отношения и другая дистанция между людьми. Я поступил в аспирантуру к И.П. осенью 1962 года: ему тогда было 57 лет, а мне – 28.

Он был в расцвете своей творческой и научно-административной деятельности и, как всегда, был страшно занят. Я пришел к нему после пяти лет потрясающих 4–5-месячных экспедиций в Восточном Саяне, Забайкалье, на Севере Якутии, где я работал в отрядах Почвенного института АН СССР (ПИАН). Я ушел из ПИАНа сразу же после того как институт передали в ВАСХНИЛ. У меня эта аббревиатура всегда ассоциировалась с именем Лысенко, и в такой системе я не хотел работать совершенно.

И.П. принял меня в своем кабинете в середине рабочего дня, между двумя какими-то заседаниями – он явно был в других заботах – слушал вполуха и сказал: «Ну что ж…, интересно, поступайте, сдавайте экзамены, готовьте план диссертации и приходите ко мне». Я сдал экзамены, честно подготовил план диссертации и пришел к нему с планом – очень довольный собой: арктические почвы на гранитах – Большой Ляховский остров, мерзлотная горная тайга на сиенитах, сланцах в Восточном Саяне. Похоже, что я был одним из последних его аспирантов по почвоведению. И он обрушил на меня всю мощь своих сибирских замыслов. Про мой первый план он сказал: «Ну что ж…, интересно, новые регионы, экзотика, но… узко, локально, не крупно. Вам, Витя, надо взяться за проблему северных мерзлотных почв в целом: в чем специфика, какие процессы. Крупнее, крупнее надо». Я был здорово обескуражен, у меня уже была пара публикаций, и я думал, что легко напишу диссертацию.

Я собрался и поехал в поля: в 1963 г. – на Кольский полуостров, в 1964 г. на север Западной Сибири, в 1966 г. на Алдан и Становой хребет. Все эти годы я делал анализы, писал статьи, осваивал минералогию почв, слушал лекции на геологическом и географическом факультетах МГУ и продолжал писать планы диссертации. И.П. их хвалил, но раздумчиво прибавлял, что все-таки узковато, регионально, что надо идти к большим обобщениям. «Витя, не ловите блох, беритесь за крупные проблемы», – это его слова.

Аспирантура закончилась в 1965 году, я стал мэнээсом в ИГАНе и написал 15-й вариант плана диссертации, который И.П. все же принял (все 15 вариантов у меня хранятся). И все же «региональность» во мне победила: я написал более 700 страниц текста, где последовательно и занудно описывал примерно одни и те же закономерности в разных регионах Сибири.

К счастью, этот текст я не отдал И.П., а дал его почитать своему другу И. А. Соколову. Илья все честно прочел и летним днем пришел ко мне домой для разговора. Пришел. Сел и сказал: «Что за занудство ты написал – анализируешь восемь регионов, чтобы в конце сказать что все в них похоже?! Попробуй сразу выделить главные закономерности, а потом подтверждай это на материалах регионов». Месяц я был в состоянии грогги, а потом все прояснилось, и я довольно быстро написал новые 400 страниц. Этот текст я отдал читать И.П., А. А. Роде и М. А. Глазовской. Первым прочел текст А. А. Роде и написал хороший отзыв, в котором впервые прозвучала мысль, что это может быть не только кандидатская, но может быть и докторская диссертация.

И вот настал день предзащиты, которую вел И.П. Я сделал доклад, и началось обсуждение. Многие хвалили, многие резко возражали, иногда возникал мотив защиты докторской. Но мне запомнилось другое. М. А. Глазовская, одобрив в целом работу, сказала: «Все-таки В.О. пишет для идиотов: он столько раз повторяет один и тот же вывод, что от него потом невозможно избавиться». На что И.П. с лукавой улыбкой возразил: «Нет, он хитрее, он не для идиотов пишет. Он вывод повторяет не один раз, но каждый раз к этому выводу прибавляет что-то новое, и вывод становится интереснее и глубже». Я был совершенно счастлив услышать это, ведь это означало, что И.П., несмотря на всю свою занятость, не просто пробежал текст работы, но внимательно прочел и продумал основные выводы и даже сформулировал метод работы, который я сам не осознавал четко.

Подготовка к конгрессу МГС 1976 г. в Москве. Слева направо: В. В. Анненков, И. П. Герасимов, В. М. Котляков, В. П. Чичагов.

К мысле о защите докторской И.П. отнесся вначале прохладно: ему было приятно, что работа высоко оценивалась, но внутренней уверенности, что это – докторская, у него не было, тем более что С. В. Зонн очень твердо сформулировал, что это две хорошие кандидатские работы, но никак не докторская. Я писал автореферат работы как кандидатской и особенно не страдал – что будет, то и будет. На защите в ИГАНе, которую вел И.П., его интеллигентность и благородство раскрылись полностью. Когда встал вопрос о докторской степени, он очень горячо убеждал Ученый совет, что он был не руководителем аспиранта, а научным консультантом докторанта. Ученый совет ему поверил и проголосовал за докторскую.

А на самом деле И.П. был идеальным руководителем: он не навязывал свою точку зрения на почвы Сибири (а она была существенно другой, чем моя), не предлагал писать статьи в соавторстве с ним (о чем я до сих пор сожалею), не занимался мелким редактированием текста. Он мягко, но упорно «сталкивал» меня с локальных, частных проблем на крупные, как теперь модно говорить «глобальные», заставлял задумываться над фундаментальными проблемами географии почв и почвоведения, мыслить смело и не бояться гипотез. Он сам так работал всю жизнь.

А вскоре после моей аттестации он предложил мне пост заведующего отделом географии почв и геохимии ландшафта (так раньше называлась наша сегодняшняя лаборатория географии и эволюции почв). Это было необычное и смелое решение, если учесть, что в отделе тогда работали С. В. Зонн, В. М. Фридланд, А. И. Ромашкевич. Так я стал в 1972 году самым молодым и единственным беспартийным завотделом в ИГАНе.