В. А. Колосов Две экспедиции в Абхазию: 1994 и 2009 гг.

В начале июня 1994 г. с двумя французскими коллегами мы медленно продвигаемся на юг от Анапы вдоль благословенного курортного черноморского побережья Кавказа. Наша задача заключается в изучении греко-понтийской и армянской диаспор на юге бывшего СССР. Время от времени мы останавливаемся в небольших городках, чтобы взять интервью у лидеров местной греческой или армянской общины, повстречаться с администрацией и получить статистическую информацию. Конечный пункт нашей небольшой экспедиции – Сухум, столица непризнанной Республики Абхазии, где лишь несколько месяцев назад завершилась продолжавшаяся 13 месяцев кровопролитная война с Грузией.

Эта война, печально известная жестокостями с обеих сторон, была развязана в результате попытки грузинского правительства силой вернуть Абхазию в лоно грузинского государства. 14 августа 1992 г. грузинские самолеты неожиданно бомбили Сухуми, а наспех сформированная, но хорошо вооруженная грузинская армия, состоявшая частично из добровольцев, частично из авантюристов и криминальных элементов, не встречая сопротивления, быстро заняла столицу Абхазии. Этим драматическим событиям предшествовала «война законов», вызванная стремлением грузинского руководства отменить автономию, которой в советское время пользовалась Абхазия. Недовольство абхазов своим положением время от времени выплескивалось в манифестации даже в советские годы, когда открытые движения протеста были крайне редким явлением и жестко подавлялись властями. Неформальные лидеры абхазов (их насчитывается всего чуть более 90 тыс.) требовали вывести Абхазию из состава Грузинской ССР и присоединить ее к Краснодарскому краю России. Действительно, в советский период абхазы из подавляющего большинства превратились на территории автономии в сравнительно незначительное меньшинство (по переписи 1989 г. – менее 18 % населения). Главной причиной были миграции грузин, главным образом мегрелов (субэтноса, проживающего в соседних районах Грузии). Их переселение поощрялось грузинскими властями в целях и под флагом освоения заболоченных восточных районов Абхазии и развития прибрежных курортов.

В результате военных действий 1992-1993 гг. более 200 тыс. грузин стали беженцами, и лишь примерно треть из них (около 65 тыс.) впоследствии вернулись в свои дома. Смогли возвратиться преимущественно те, кто жил в пограничном с Грузией Гальском районе, где мегрелы составляют абсолютное большинство.

Война опустошила Абхазию: практически полностью разрушена промышленность и инфраструктура, республика обезлюдела. Помимо грузин, выехало много армян и русских, большинство греков было эвакуировано правительством Греции. Абхазия потеряла более половины населения, сократившегося с 525 тыс. в 1989 г. до 215 тыс. в настоящее время. Из них, по официальным данным, на абхазов приходится 44 %. Следующие по численности этнические группы – грузины и армяне, составляющие по 21 %, а также русские (11 %). Население Сухума уменьшилось почти в 4 раза, основного промышленного центра города Ткуарчала – больше чем в 5 раз. Исчезли с карты целые села.

После начала войны Абхазия в одностороннем порядке провозгласила свою независимость. Россия долго ее не признавала и официально установила блокаду маленькой республики. Жители Абхазии старше 14 лет не могли преодолеть российскую границу – мост через горную реку Псоу неподалеку от устья. Этот мост – единственный и поныне пункт пропуска между Россией и Абхазией, поскольку большая часть границы проходит по высоким и малонаселенным горам.

Итак, вот и граница. Проявляя трогательную заботу о территориальной целостности Грузии, российские пограничники сначала отказываются выпускать наших французских коллег в Абхазию. Наши друзья признались позже, что в томительные минуты переговоров со стражами границы они молили Бога, чтобы пограничники проявили твердость и не позволили нам перейти Рубикон, отделявший относительно цивилизованный мир от непризнанных гор и берегов Абхазии. Однако молодой лейтенант уступает моим уговорам: срабатывает бумага из нашего Института, удостоверяющая гуманность наших задач. Абхазские пограничники, изнывающие от зноя и скуки, не выражают никакого удивления французскими паспортами, и мы преодолеваем наконец несколько десятков метров, отделяющих Свет от Тьмы.

Сухуми в развалинах, 1994 г.

На другом берегу Псоу мы нанимаем старую «Волгу». Вид ее ужасен: мятые бока, оторванный передний бампер, кое-как примотанный проволокой капот, ветровое стекло все в мелких трещинах. Водитель объясняет, что машину угнали грузинские солдаты, он случайно нашел ее брошенной после аварии в кювете, а денег на починку нет. Да, собственно, и чинить пока негде.

В те минуты я впервые в жизни чувствую, что такое война – не в кино, а в реальности. Дорога идет сначала по узкой «полке» между лесистыми и крутыми горными склонами и отвесным уступом к морю, к которым лепятся брошенные санатории с пустыми глазницами окон. Внизу виднеется непрерывная полоса пляжа с покосившимися основаниями тентов и кабинками для переодевания, а вдоль нее – проржавевшие рельсы с оборванными контактными проводами. По этой магистральной железной дороге еще совсем недавно стучали один за другим поезда со всех концов Советского Союза к кавказским курортам, в Грузию и Армению. Попадаются и коробки вокзалов, построенных когда-то в «тропическом» стиле. Вокруг ни души… Прежнее – только сверкающее, манящее море и безоблачное голубое небо.

Потом горы отступают, и в буйной растительности можно проследить строчки бывших виноградников, садов и чайных плантаций. Вот и Гагра – один из самых популярных советских курортов, известных роскошным приморским парком при въезде в город. Именно здесь в течение месяца шли ожесточенные бои: в глаза сразу бросаются сгоревший автовокзал, остовы бронетехники и грузовиков. А в парке – абсолютное торжество всепобеждающей природы: где же каскады прудов, аллеи с редкими растениями, лебеди и золотые рыбки? Тишина запустения. Как быстро, ведь всего пару лет назад здесь гуляли толпы отдыхающих!

Дальше – блок-посты, суровые молодые люди с автоматами. После кратких объяснений нас пропускают дальше. Наконец, впереди Сухум. На въезде – двенадцатиэтажные башни с проломами от артиллеристских снарядов. В каждой несколько этажей разрушено и выгорело, но выше и ниже – жизнь: окна затянуты полиэтиленовой пленкой. Стекло – все еще слишком дорогой и дефицитный материал. Целые улицы мертвых домов: блочные пятиэтажные и в окружении одичавших садов – добротные когда-то двухэтажные семейные особняки с балконами по периметру. Без окон и дверей, часто без крыши. Вот на остатках перекрытий на высоте пятого этажа чудом повис холодильник. Огромное здание правительства Абхазии – главная мишень, символ контроля над городом; оно полностью выгорело. Сквер на одной из центральных площадей превращен в кладбище, даты смерти на всех могилах близкие: 1993. И годы рождения, как правило, тоже близкие, недавние. Пустынная, выгоревшая набережная с остовами гостиниц, кафе и ресторанов. И опять рядом в тишине – сверкающее, равнодушное, великое в неизменности и безбрежности море, сияющее южное солнце, пальмы, голубое небо и пустынные пляжи.

Оставленный грузинский дом в Очамчире, 1994 г. Таких тысячи.

Подъезжаем к зданию, занятому несколькими министерствами непризнанной республики. Обстановка напоминает фильмы о революции. Все министерство – несколько классных комнат. Неумелые секретарши что-то выстукивают на старых пишущих машинках. Министра, обещавшего нас опекать, нет на месте. Ждем его у входа. Интеллигентного вида человек славянской внешности с портфелем интересуется целью нашего визита и представляется профессором местного педагогического института. Завязывается разговор, наш собеседник начинает рассказывать нам об истории Абхазии с древнейших времен. Министр сильно задерживается, мы по-прежнему стоим на ступеньках. Речь профессора академична, размеренна, полна фактов. Через час этой необычной уличной лекции для четверых он достигает XV века, и до нас наконец доходит, что профессор явно не в себе: наверное, последствия войны… Лекция продолжается, но из развалин соседних домов появляется новый персонаж: непричесанная женщина лет 50 укачивает на руках большую куклу, нежно разговаривая с ней, как с ребенком. Кружит вокруг нас, напевая колыбельные, а кукла все никак не может «заснуть». Поставленный голос, правильная речь – кем была эта женщина в прежней жизни? Никогда не забуду эту сцену. Показывается наконец наш министр, и стараясь сохранить академическую учтивость, мы с большим трудом прерываем профессора, так и не узнав, как жила Абхазия в XVIII веке.

Нас размещают на охраняемой территории сохранившегося пансионата вместе с наблюдателями ООН и рекомендуют не выходить за ворота после 16 часов. На несколько корпусов нас, наверное, всего человек 10–15. Южным теплым вечером слышим с балкона характерное потрескивание автоматных очередей: видимо, это борьба с мародерами.

Как зыбка грань между миром и войной, жизнью и смертью, созиданием и безумием. Как неуловимо быстро добрые соседи превращаются в непримиримых врагов, а города – в военные трофеи и бесконечные руины… Как ужасен национализм!

* * *

Следующие мои поездки в Абхазию состоялись лишь летом 2009 г. – сначала с московским коллегой, а затем – с Джоном O’Локлином и Джерардом Тоалом. Работая над проектом о непризнанных или частично признанных государствах, мы готовили большой социологический опрос. Нас приняли президент республики С. Багапш, спикер парламента, первый вице-премьер… Конечно, мы посетили и бывший педагогический институт, а ныне Абхазский университет, которому отдали здание бывшего сельскохозяйственного института, нуждающееся в весьма основательном ремонте, но расположенное в замечательном уголке на окраине Сухума, откуда открывается потрясающий вид на море и город.

За эти годы многое изменилось. Почти восстановлена набережная – символ Сухума, и снова под колоннадой в ее центре, попивая крепкий кофе по-восточному, играют в нарды и домино пожилые мужчины. Снова в знаменитом ресторане у моря, имитирующем абхазский двор, подают прямо из печи вкуснейшие и совсем дешевые хачапури (пироги с кавказским сыром) с местным красным вином. Сцена из полных доброго юмора романов выдающегося абхазского писателя Фазиля Искандера. Отремонтировано несколько площадей и скверов, ожила пешеходная торговая улица в центре города. Правда, внутри вид многих магазинов возвращает в давно ушедшее советское время, но ассортимент вполне пристойный. На улицах – типичный постсоветский парадокс! – полно дорогих джипов и «мерседесов» с абхазскими номерами.

В стране проходят регулярные и совсем не формальные выборы. Когда в 2004 г. Москва пыталась надавить на абхазских избирателей и протолкнуть в президенты казавшегося ей более надежным кандидата, это вызвало политический кризис, и в итоге главой непризнанного государства стал кандидат оппозиции.

Впрочем, сотрудничество с Россией, которая с 2000-х гг. прямо поддерживает Абхазию – неизбежная реальность, и население в целом его широко одобряет. Республика стала постепенно выходить из изоляции. Ее жителям была предоставлена возможность получить российское гражданство, дающее право беспрепятственно ездить в Россию и другие страны. К середине 2000-гг. этой возможностью воспользовалось более 80 % жителей Абхазии. С начала 2000-х гг. начал восстанавливаться массовый летний туризм из России, давший толчок ремонту и строительству жилья, дорог, благоустройству курортных поселков, стимулирующий спрос на сельскохозяйственную продукцию. Зимой для тысяч абхазов жизненно важен вывоз в Россию их традиционного товара – мандаринов. Но заработать на этом нелегко: в сезон сбора цитрусовых у моста через Псоу выстраивается длинная очередь людей, в основном женщин, тянущих за собой на огромных телегах через таможню картонные коробки с фруктами. Стоять приходится по несколько часов, часто всю ночь. Сразу за пропускным пунктом жителей Абхазии ждут фуры скупщиков, которые принимают у них мандарины примерно по 50 центов за килограмм и доставляют их в северные районы России.

Сухуми оживает. Пожилые мужчины играют на набережной в нарды, попивая крепкий кофе по-восточному 2010 г.

Психологический климат в республике значительно изменился после пятидневной российско-грузинской войны, вызванной конфликтом в Южной Осетии. События августа 2008 г. (снова август!) ярко показали, что риск новой попытки Грузии разрешить «территориальные проблемы» силовым путем, державший в состоянии постоянной мобилизации всю республику, был вполне реальным. В итоге войны 2008 г. грузинские вооруженные формирования были вытеснены из нависавшей над Сухумом верхней части Кодорского ущелья, входящего в Абхазию – к сожалению, вместе с населявшими эту территорию примерно 3 тыс. сванов (субэтнос грузинского народа). Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Республика получила гарантии безопасности, открылись возможности инвестиций и развития экономики. Российские субсидии в том или ином виде составляют значительную часть бюджета Абхазии, а российские государственные компании взялись на условиях десятилетней концессии восстанавливать ее инфраструктуру – железную дорогу, аэропорт.

Естественно, неравнозначность потенциалов России и Абхазии вызывает и проблемы. Например, как развивать абхазскую туристическую индустрию? Нет сомнений, что в Абхазии для туризма есть все – теплое море и подступающие к нему горные леса, многочисленные исторические и природные памятники. Нет только рабочих рук. Кто будет строить новые отели и обслуживать приезжих? Вряд ли абхазов устроит распродажа уникального побережья иностранному капиталу, а массовые миграции извне могут вновь стать угрозой идентичности титульного населения.

Дом правительства до сих пор стоит как памятник войне. 2010 г.

Война 1992-1993 гг. и многолетняя внешняя угроза, несомненно, еще больше сплотила абхазов. Раны, нанесенные войной, будут заживать еще очень долго. Для восстановления городов и хозяйства нужны огромные инвестиции. Даже в Сухуме и поныне тысячи и тысячи разрушенных домов, теперь частично скрытых разросшимися деревьями. Часто можно увидеть многоэтажные дома, первые этажи которых занимают магазины, а выше них – только выжженный мертвый остов. Не восстановлен и один из символов Сухума – Дом правительства. Что уж говорить о районном приморском городе Очамчире к востоку от Сухума, потерявшем более 75 % жителей, или Ткуарчале, развалины которого – мрачный памятник советской индустриальной эпохе. Фактически пока мертва и железная дорога: ведь за Сухумом – тупик, пути к Тбилиси и Еревану нет.

Но дело, конечно, разумеется, далеко не только в инвестициях. Память о войне стала одной из основ абхазской национальной идентичности. О жертвах войны здесь напоминает все: мемориалы в городах и на дорогах, портреты погибших бойцов на прячущих развалины заборах, экспозиции школьных музеев и мраморные доски с десятками имен в коридорах университета, биллборды с национальными символами и портретами первого президента Абхазии, востоковеда В. Ардзинбы в военной форме. В любом случае, теперь трудно даже помыслить, чтобы даже в далекой перспективе абхазы согласились жить в одном государстве с грузинами.

Жива знаменитая роща пицундских сосен, 2010 г. Но пансионаты обветшали, посетителей мало, доходов тоже.

И уж конечно, о войне хорошо помнят грузинские беженцы. Проблема их возвращения исключительно болезненна. Оно несомненно затронуло бы основы нынешнего абхазского государства – и в силу численного перевеса и повсеместного проживания грузин в советской Абхазии, и из-за груза недавнего и отдаленного прошлого в коллективном сознании.

Относительная стабилизация политической ситуации после августа 2008 г. и отсутствие прямой военной угрозы, борьба за дипломатическое признание и интеграция в мировую систему, выбор стратегии экономического развития и сохранение устоев демократии в небольшом сообществе – все это ныне новые вызовы Республике.