Литовская модель

Евтушенко: А вот такая история случилась в 1963 году. Тогда начали ходить слухи о том, что я покончил жизнь самоубийством. Это даже по «Голосу Америки» передали. И мне один знакомый журналист сказал, что есть женщина, которая очень меня любит, влюблена в мои стихи. Познакомил меня с ней, с литовской моделью. Она была чудесная интеллигентная женщина. И она действительно в меня была влюблена.

Волков: И где вы познакомились?

Евтушенко: В Москве, они приехали на сельскохозяйственную выставку. Она была старшей манекенщицей, между прочим. И я в нее влюбился. А потом я долетел до Урала и повернул в Вильнюс, к ней. И прожил там с ней некоторое время. И вдруг однажды – мы курили оба, тогда все курили – я полез в ее сумочку, которая стояла у кровати, чтоб достать сигарету, и вдруг увидел там расшифрованную телеграмму. Расшифрованную ее каллиграфическим почерком. А когда она вошла с завтраком – европейская женщина, первая в моей жизни, которая подавала мне завтрак в постель, что мне, конечно, очень нравилось, – она рассказала мне свою историю.

У нее была на Западе родственница-миллионерша. И модель мою вызвали в КГБ и сказали: вы единственная наследница, и, если вы подписываете с нами соглашение о сотрудничестве, конкретно о том, что вы получите тридцать процентов от наследства, мы вам поможем всё оформить – остальное будет наше. Короче говоря, они ее в некоторых случаях использовали: приезжали какие-то важные гости из-за границы, особенно из литовской эмиграции, она их сопровождала – ну, типа эскорта – и докладывала о них. А потом говорят: «Мы слышали, что вы любите стихи Евтушенко». Она сказала: «Йа отчень льюблу его стихи». – «Ну вот видите. Это хороший поэт. Мы тоже ценим его талант. Сейчас он впал в депрессию. А вы такая красивая женщина… Надо вернуть его к жизни. Так что ничего дурного сделать вас не просим». И потом она мне прочла – хотя я и сам уже прочел, хотя мне было страшно это читать, – что было в ее расшифровке. Там было написано так: «Продолжайте наблюдение за порученным вам объектом. Постарайтесь внушить ему оптимизм и отвлечь его от мыслей о самоубийстве. Нам очень нравится то, что он, согласно вашим сведениям, хорошо говорит о Никите Сергеевиче Хрущеве. Постарайтесь поддерживать его в этом отношении, потому что критика товарища Хрущева была направлена не на уничтожение его как поэта и вообще их поколения, а на то, чтобы они работали с большей отдачей для родины». То есть она им, видимо, писала, что я хвалил ей Хрущева. А я никогда с ней не разговаривал о Хрущеве, это всё она придумала.

Волков: Евгений Саныч, ну что может быть лучше в этом сюжете? К вам КГБ послал литовскую манекенщицу, чтобы она вас развлекла, отвлекла и привела в оптимистическое состояние духа. И всё за счет КГБ!

Евтушенко: Все-таки это было ужасно! Неужели вы не понимаете?

Волков: Не понимаю.

Евтушенко: Ну представьте себя в этой роли.

Волков: По-моему, это прекрасно!

Евтушенко: Если вам просто подкладывают – даже хорошую – женщину… все равно!

Волков: Подкладывают хорошую женщину, господи!

Евтушенко: Все равно! Я не мог уже ее любить, к сожалению.

Волков: Нет, вы были чересчур строги все-таки, наверное.

Евтушенко: Ну как строги! Это неприятно!

Волков: Я пытаюсь напрячься и вообразить, почему это неприятно!

Евтушенко: Я написал стихи потом.

Вот с вами женщина в постели

вам что-то шепчет еле-еле.

В ее глазах такая качка…

А может быть, она – стукачка?

Ну, и что тут хорошего?

Волков: Она же хотела вам помочь! Она только хорошего вам хотела.

Не хорошего – идейного, а хорошего – просто хорошего…

Евтушенко: Ну все равно это что-то липкое! Это не так должно быть.

Волков: Евгений Саныч, она как женщина была хороша собой?

Евтушенко: Очень!

Волков: Ну вот! О чем речь?

Евтушенко: И между прочим, кончилось-то всё плохо. Это случилось довольно скоро. Она вышла замуж за балетмейстера, нашего балетмейстера. Его пригласили в Югославию работать. И там произошла странная история: автокатастрофа, и погибла только она. А в машине были еще ее сын и муж.

Волков: Вот это действительно довольно подозрительно и прискорбно.