11 Января.
11 Января.
Буран, хозяин всей Скифии, изначала веков пугавший других стран народы, бушевал в эту зиму всей мощью своей.
Засыпаны города, поезда остановлены в поле, и от вагонов торчат только трубы, как черные колышки, села погребены в сугробах. В нашем селе каждое утро возле дверей и окон роют траншеи. Вчера вечером с высоты сугроба я заглянул вниз и в сугробе увидел огонек очень тусклый, при котором дедушка лапти плетет. С трудом я спустился внутрь этого сугроба и постучался в дверь. В ответ мне, как из улья, раздается шум, похожий на пчелиный шум — это зашевелились лежащие на печи.
— Чей ты, чей, откуда, зачем?
— Я пришел к вам достать немного пшена.
— Нет пшена, дорогой, теперь ни на кого не надейся. Сам на себя надейся. Да откуда сам ты, чей?
Я назвал себя: Василья Евдокимова внук, у Василия Евдокимова была вальцовая.
— Внук Василья Евдокимова, мельник, такая фамилия, и ко мне за пшеном! ой-ой-ой! ну, времена!
И все заговорили о новом времени с тяжкими вздохами.
Оказалось, мой дедушка сделал когда-то добро этой семье: деду столетнему, что сейчас на лавке лапти плетет, он когда-то дал семнадцать рублей на свадьбу, десять пудов муки и два пуда пшена. Так вот за это меня теперь хором принимают и все расспрашивают про мельницу.
Я же не знаю даже, кому она теперь принадлежит, где стоит.
И пшена мне обещали, и пригласили пожить. И я живу под сугробами теперь, мне кажется, я живу в тайниках подземного питания растений, погребенных буранными силами-снегами.
Старик мне каждый день повторяет, будто учит молитве корни растений, погребенных буранами, лишенных зеленых листьев и цвета, обреченных терпеть, нащупывать во тьме питание земли.
— Теперь ни на кого не надейся, — учит старик, — только на себя надейся, всякий о себе теперь думает!
-301-
1) 12 заповедей подземной жизни — против коммуны.
2) Брат не может с братом жить — делятся, а они хотят вместе все.
3) У них тракторы, вперед получи трактор, потом соху отменяй.
4) Войну отменили — опять на войну.
5) [Против] шахтеров — управляют, кто работать не может.
Так, я слушаю, и все другие говорят, когда приходят к нам в гости, с этого всегда начинают:
— Теперь ни на кого не надейся, всякий теперь о себе думает.
И начинают рассказывать новости.
— Неделю назад тому времени Сергея Филиппова жена Мария в горячке вырвалась наружу, убежала.
— Что же ее не окоротили?
— Кому же окоротить: вся семья лежит в горячке, некому окоротить...
— И убежала?
— Ушла неизвестно куда.
— Поискать бы, поспрашивать.
— Спрашивали, и нет нигде, а поискать — где теперь поищешь, слышишь, как воет!
— Ну, что же протчие?
— Протчие лежат все в горячке, как вот теперь жить без хозяйки.
— Ох-хо-хо! теперь ни на кого не надейся — времена такие: на себя только надейся!
Сказали: Новый Год, в школе Новый Год празднуют.
— Сказывают, потом и мы будем Новый Год встречать в это время?
Царственный день — иней. Утром снег разгребал лопатой, делаю траншеи, вывожу к другим, взбираюсь наверх и вот вижу с высоты сугроба — в одной избушке свечи горят, тишина; пригляделся: покойница лежит, и кутья, и смотреть на покойницу со всех сторон собираются.
-302-
— Кто она такая?
— Да вот что намедни в горячке убежала: охотник нашел, вся в сугробе, буран занес...
Никита даже дрожит от радости, что на соседа контрибуция.
— Антихрист твою душу выешь!
Основной закон жизни корней, что их шепот, их слова, их поверхностное сознание: ни на кого не надейся. Я узнаю все тайны из намеков, из разговоров. Я узнал личные тайны этой семьи: зарыта бочка с вином, свиное сало в трубе, а самая большая тайна: в бутылке сколько денег — эта тайна не раскрыта.
Ожидание «переворота» (весны): переворот жизни людей преобразовать вестника природы переворотом — весны: слова корней растений, их видимые поступки одно, — а их молчание другое: тот крест, который некогда процветет (весной). Это молчание можно раскрыть лишь в задушевных беседах с отдельными людьми, когда видят — встречают Бескорыстного и совершенно правдивого, тогда они преображаются...
Канитель мужицких разговоров: она тянется с утра до вечера.
— Ты думаешь, нам не будет ответа, — не минуешь, увидишь! сейчас это так, а не минуешь!
— О-о, Бо-оже мой!
— Будет наказание, погодите! А что «к стенке», это я не считаю за наказание. Погодите, поблагодарим вас.
— За что же наказание: молодой квас затирают.
— Затирают — затрут им квас! погодите, коммунисты — закуманят вас! Я Тимофей и он Тимофей, посмотрим, какой Тимофей одолеет.
У Дмитрия Сергеевича хранится заветная тетрадь, где описано о свободе. Тетрадь эта вся пропахла йодоформом, в лазарете списывалась учителем, раненным вместе с ним, потом читалась в плену три года...
-303-
— Я слы?хал, — постой! Ефросинья, поджарь нам картошечек.
— Я слы?хал, на Гудкова 30 тысяч контрибуции.
— Здо?рово, вот здо?рово!
— На Матвеева, слы?хал я, двенадцать тысяч.
— Здорово!
— На Евдокима Феофилатовича десять.
— Ох!
— Охаешь, охаешь: десять тысяч приди получай! Ну-тя, на Аникина тоже десять тысяч, на отца.
— Ну, Аникину уж взять негде.
— И на сына пять тысяч.
— И на сына!
— Ну-те, на Кира Конова пять: Поеду, говорит, издыхать в холодную, а свое говорить буду: «Нету у меня денег».
— На Артема десять, на сына Артемова пять, на другого сына пять. Артем отвечает: «Валите все на Рыжего, Рыжий все берегет!»
— Грабиловка!
— На Федора, ну-тя, на Федора ничего!
— Ничего на Федора, ах они, сукины дети: да у Федора на огороде двести дубков, а дубок в два обхвата — десять тысяч стоит. Как же тут ничего?
— Ничего! Ну-тя, придет время, и Федор зацепится: все будут ходить, поглядят все по <1 нрзб.> («мирски») будут ходить, с востоку на запад, и с западу на восток будут блудить.
— Где же слова Евангелия? Одно самолюбие.
— Конешно, самолюбие, но будем Господа просить, чтобы сократил время.
— Ну, ведь есть же люди добрые.
— Добрым людям скорбеть, добрым людям болеть, а настоящее время не минуешь, ох, не минуешь, будет распятие!
— Ну-тя, с Авдотьи Степановны двести рублей, есть, говорят, деньги? нету! есть деньги? нету! есть деньги? — расставайся с коровой!
-304-
— С коровой, ну, вот посмотрите, земля на весну не будет пахаться!
— Пусть соберут на весну коммунию да что-нибудь приобретут.
— Приобретут: ты будешь сидеть, а я работать, вот посмотрите, увидите, весной земля не будет пахаться.
— Ну-тя, а как же на попа, наложил ли что на попа?
— Как же, на молодого двадцать тысяч.
— Двадцать, ну хорошо, это маленечко разблажит.
— И на старого десять.
— На покойника.
— На покойника: ведь он после расклада умер.
— Как же вы так на покойника-то?
— Очень просто: молодой внесет за покойника.
— Ох, ох, хо, покойников трогать начали, не быть добру... Ну-тя, а на Евдокимова?
— На Евдокимова... И так без конца.
Жизнь в исполнении долга — это среднее состояние души, управляемой рассудком, когда ничто не разволнует, чтобы злость выплеснулась через край, а стремление к добру не выползнет из дома.