4 Марта.

4 Марта.

Старуха все смогалась, а в прощеный день руки от работы у нее совсем отвалились, и все хозяйские мелочи как дождь каменный стали сечь Софью Павловну: с раннего утра, как ноги с кровати спустит, забота начинается: лучинку — самовар поставить — и ту ведь надо с вечера припасти, в печь сунуть, чтобы высохла, а не сунешь — час и два проведешь, пока разгорится самовар.

Лучинку припасти, а вода? все кадушки с водой замерзли, не вода, а лед, с вечера надо льду наколоть, в печку чугун со льдом поставить, чтобы за ночь растаяло. И рубить лед надо спешить, а то водовоз воду привезет, он не ждет, сливать некуда, повернулся и уехал. Надо снег от ворот отлопатить, снег, бывает, горой завалит ворота — не отворить. Водовоз кричит: «Отворяйте, отворяйте, так ждать везде — где же мне свое выработать!» И правда: ведь овес-то вскочил в пятьдесят рублей пудик! А скоро ли снег отгребешь, намело до середины ворот!

Работает, лопатит Бестужевка Софья Павловна снег и при том ласковым голосом упрашивает, она с этой стороны, а нянька зайдет с улицы, тоже уговаривает: «Водовозушка,

-364-

родимый, вот жизнь-то, вот до чего дожили». — «Дожили, матушка, дожили!» Уговорят, умаслят, откроют ворота. Господи, твоя воля! на двор ворота открылись, на дворе расчищено низко, а с улицы стена отвесная стоит и наверху водовоз, как у края пропасти. «Водовозушка, водовозушка, — молит нянька, — обожди, родимый!» И давай сверху скапывать снег... Устроили спуск, слили ведрами воду, проводили водовоза, закрыли ворота. Ух!

Квартальная крыса приходит, навещает, чтобы заделать к завтраму все ухабы на улице против дома, а не заделаешь — 500 рублей штрафу. А ребятишки, все еще неодетые, сидят на кроватях, сердито орут: «Мама, мама!»

Ну, как тут жить без старухи, и тут еще от холодной воды стали нарывы на пальцах показываться. Стали для экономии, чтобы меньше посуды мыть, на все кушанья по одной тарелке, глубокая тарелка из-под супа, она же и под картофель, и под кашу, потом перешли на общую чашку, и все, как крестьяне, стали есть из одной миски.

Иван Львович, студент и командир батальона, реквизировал комнату, две железные печки привезли; только привезли, вдруг повернул батальон на север, уехали, и печь осталась. Слава тебе, Господи! собралась вся семья в комнату Ивана Львовича и стала печку топить стульями.

Как вечер, топор под пальто и на промыслы: там доску от забора отбил, там столбик возле дороги срубил. С добычей домой!

Эпидемия тифа: перестали бояться. Нянька рассказывает:

— Пришел мальчишка, весь в волдырях. Доктор: не отживет. А какой мужик-то вошел! А звали его Тимка. «Есть что у тебя?» — «Пьяная мать, больше нет ничего!» Намедни встречает — узнал (пшено принес). Анна Григорьевна говорит: «Приходи чай пить под яблонку, погодка славная, приходи!» Прихожу, а она черная под яблоней лежит. «Ты, — говорит, — посмотри, что в избе-то!» и проч. Доктор говорит — умрет, а они все выживают, и какие люди-то хорошие!

-365-

Так мало-помалу и думать забыли, что есть эпидемия и что она страшна: кому суждено умереть — умрет, а я, может быть, и выживу.