3 Марта.

3 Марта.

Интеллигент и книга. Лева поет «Интернационал»: «Кто был ничем, тот станет всем».

В этих словах замысел: творческое Ничто переходит во Всё и становится Богом. Сочинитель песни был метафизиком. Преподаватель политики воплотил это в образе «беднейшего из крестьян», и так наш Хрущевский вор Васька Евтюхин как председатель Комитета Бедноты стал осуществлять метафизическое Ничто, ставшее Всем.

-361-

Я однажды потерял в соломе свою трубку и встретился с нею глазами в тот самый момент, когда встретился с нею и Васька. Я успел ее поднять раньше его. «Жалко, — сказал Васька, — ведь она теперь четвертушку стоит!» — «Украл бы?» — спросил я. Он ответил: «Взял бы». — «Воры, — сказал я, — вот какой народ...» — «Какой?» — «Да нехороший». — «Чем нехороший? неправда! вор одному человеку нехорош, у кого крадет, а другим, всем чем он плох? Вам, например, согласны вы, что вам я верно служу, как первейший приятель?» — «Согласен, — сказал я, — согласен». Правда, все мое существование теперь держалось на Ваське, без него теперь нельзя было шагу ступить, он мне все доставал, во всем помогал, даже скарб сложил совершенно бесплатно, даже обещался отвезти в город моему голодному куму казенной пшеницы. Но вдруг я был признан собственником, подлежащим уничтожению, и вдруг все переменилось. Встав однажды утром, я увидел жену его на своем картофельнике, и при появлении моем она не уходила, а когда я спросил, почему так: «Теперь это ничье», — сказала она.

С этого момента я стал тем единственным, кому вор Васька плох, у кого он ворует для всех. Вид его, обращение со мной совершенно изменились, и в последний момент, когда меня выгнали из дома, я видел, как он сам резал мою свинью и всем, кто приходил, давал кусок сала, и все как бы причащались свининой. А испить свою обиду я и не мог ни на ком, потому что тут все было по закону: беднейший из крестьян стал всем, и все были в нем, в его законе. «Мы-то при чем, — говорили потом причастники, — разве мы что-нибудь против вас, Михаил Михайлович, имели, мы вас не гнали, мы понимаем, что вы первейший у нас человек, да ведь так всем».

Иван Афанасьевич потом говорил:

— Это не они, это какую-нибудь мысль через них продувает, какую мысль, откуда она, где ее начало, родник, головище?

— Головище, — сказал я, — в голове: Ничто становится Всем: «Кто был ничем, тот станет всем».

-362-

(Усадьба, кишащая трупными паразитами: они делают свое дело: Ничто — Всё.)

Всюду сомнение в творчестве этого Ничто, на месте разрушенного нет ничего.

И когда самих деятелей спрашиваешь, почему они ничего не создают, они отвечают: потому что интеллигенция с нами не хочет работать.

Интеллигенция как созидательная сила. Сила разрушения уже устала, она молит и вопит: призыв варягов уже совершился, а варяги не идут.

Причины причин.

Раз Ничто склоняется, значит, оно теперь уже не есть творческое, другая сила должна стать на его место. Другая: сила не интеллигенции, а сила отдельного.

Абсолютный монарх есть идеал, абстракция силы отдельного человека.

Беднейший из крестьян есть осуществление силы общего человека. Там богатство, дворец. Тут бедность, хижина.

Там Николай, тут Васька: последние будут первыми и первые последними.

Власть отдельного в русской монархии была изжита до конца, власть общественного человека в русской коммуне была также изжита до конца.

Если бы наше государство было изолированным, то теперь у нас опять бы с новыми материалами стала монархия, но тут всё разрешается компромиссом.

Просвещение народа, основанное на силе разума, умеряет, это создает меру движению и буферы между классами (либерализм), это есть новейшая мудрость (штопанье разорванных живых связей обыкновенными нитками).

Нечто новое истории будет выражаться в новом соотношении (компромиссе) силы отдельного (силы творческой) и силы общего человека, то есть совершится перемещение точки действия и точки противодействия.

Публичные интеллигенты.

Интеллигент в коммуне имеет судьбу, подобную книге: хотят сделать публичного интеллигента, как из книг,

-363-

служивших частным лицам, — публичную библиотеку. В этом движении всеобщем к публичности отдельному человеку, отдельному читателю остается единственный путь — добиться отдельного кабинета в публичной библиотеке.

Характерно, что каждая волость, село хотят удержать книгу у себя и не дать ее в другую волость и особенно в город (курьер с библиотекой Варгунина, обслуживающий большой район, что хотят ее перенести в Рябинки, жаждут этого).

Раньше, во время империи, частное переходило в общее, теперь общее переходит в частное.

Так было всю революцию: обще-идея, обще-человек, обще-книга, обще-платье — всё это стремится из города в деревню, универсальное помещается в партикулярном. Раньше было обратно: частное переходило в общее.

Кулаки, мещане, скряги и т. п. не эгоисты, а не осилившие эгоизма люди, рабы эгоизма.