30 Января.
30 Января.
Чан. Теперь стало совсем ясно, что выходить во имя человеческой личности против большевиков невозможно: чан кипит и будет кипеть до конца, самое большое, что можно, — это подойти к этому краю чана и подумать: «Что, если и я брошусь в чан?»
Блок — для него это постоянное состояние [на краю чана], задолго до революции.
-34-
Другое дело — броситься в чан.
Я думаю сейчас о Блоке, который теперь, как я понимаю его статьи, собирается броситься или уже бросился в чан.
Было такое время, когда к чану хлыстовской стихии богоискатели из поэтов с замиранием сердца подходили, тянуло туда, в чан.
Помню, однажды в десятилетие нашего интеллигентского богоискательства заинтересовались мы одной сектой «Начало века», отколовшейся от хлыстовства.
И помню, один из кипевших в этом чану именно так и говорил нам:
— Жизнь наша — чан кипящий, мы варимся в этом чану, у нас нет ничего своего отдельного, и не знаем, у кого какая рубашка: нынче она у меня, а завтра у соседа. Бросьтесь к нам в чан, умрите с нами, и мы вас воскресим. Вы воскреснете вождями народа.
На это возражали:
— Как же броситься, а личность моя?
Я, близко знавший эту секту, не раз приводил на край ее чана людей из нашей творческой интеллигенции и всегда слышал один и тот же вопрос:
— А личность?
Ответа не было, и не могло быть ответа из чана, где личность растворяется и разваривается в массу и создается из <зачеркнуто: Я — европейца Мы, восточное Мы>.
Нужно превратиться в безличное, в бессловесное, чтобы потом разом всем восстать из безличного бессловесного (святою скотиною).
Христом-царем этой секты в то время был известный сектантский провокатор, мошенник, великий пьяница и блудник. И все, кто был в чану секты, называли себя его рабами и хорошо знали, что их царь и Христос — провокатор, мошенник, блудник и пьяница. Они это видели: пьяный он по телефону вызывал к себе их жен для удовлетворения своей похоти.
И было им это бремя сладко, потому что им всем хотелось жертвовать и страдать без конца.
-35-
Так и весь народ наш русский сладко нес свою жертву и не спрашивал, какой у нас царь, дело было не в моральных свойствах царя, а в пути и сладости жертвы.
Я был счастливым наблюдателем: на моих глазах царь и христос секты «Начало века» был свергнут своими рабами: в одно воскресенье они почувствовали, что искупление не совершилось, и они воскресли для новой жизни, пришли к царю своему и прогнали.
Мой рассказ не сказка: вблизи станции Фарфоровый завод по Николаевской железной дороге в собственном доме жизнью полной коммуны, с общей детской, столовой, строго нравственных правил, живут теперь свободные прежние рабы царя и христа А. Г. Щетинина.
Мир отражается иногда в капле воды. Когда свергли не хлыстовского, а общего царя, хотелось думать, что народ русский довольно терпел и царь отскочил, треснул, как стручок акации трескается летом и на землю падают семена, так и Щетинин отскочил, когда для секты «Начало века» наступило летнее время их жизни.
Но, кажется, чувства мои ошибались: не до конца еще натерпелся народ, и последний час, когда деспот будет свергнут, еще не пробил — чан кипит.
Распадение на царства: подчинение [царю]: множество малых царей, которые мучили свои жертвы. Каждый царь, и у каждого жертва. Клюев — Андрей Белый.
Скорее, похоже теперь на время богоискательства, когда поэт Блок подходил к кипящему чану и спрашивал:
— Как быть мне с вами? И ему отвечали:
— Бросьтесь в чан!
В тот маленький чан он не бросился, а в нынешнем большом он стоит опять на краю.
И, конечно, будем думать, не бросится. Большой чан вызывающе говорит европейцу:
— Забудь свою личность, бросься в наш русский чан, покорись!
Не забудет себя европеец, не бросится, потому что его «Я» идет от настоящего Христа, а наше «Я» идет от Распутина, у нас есть свое священное «мы», которое теперь варится
-36-
в безумном чану, но «Я» у нас нет, и оно придет к нам из Европы, когда в новой жизни соединится все.
Хорошо теперь быть теософом, соприкосновенным с оккультными тайнами: для них синтез (Андрей Белый).
Всюду показывается человек с крестом на погонах и говорит:
— Товарищи, забудем личные интересы. Пролетариат танцует, как всегда пьют, веселятся, танцуют военные люди в тыловом городе.