Марк Бернес (1911–1969)

Марк Бернес (1911–1969)

Когда я был женат на Гурченко, она дружила с Бернесом. Подружился и я. Жили мы на Маяковке, а Марк Наумович с женой Лилей на Колхозной площади. Там, где магазин «Обувь». Ходили в гости: мы к ним, они к нам. Занятный был человек Бернес. Очень занятный. Не зря его называли Марк сам себе Наумович. Был он человек оригинальный, амбициозный. Однако когда компания располагала его к себе, он был удивительно обаятельный. Красивый и обаятельный. А как шутил! И еще любил нецензурную лексику, которая в его исполнении превращалась в настоящее искусство. Он делал это так вкусно, так по-одесски смачно, что язык ни у кого не поворачивался сказать: «Что это Вы все матом ругаетесь?!» Его мат звучал не оскорбительно и красиво. Эти острые словечки вылетали из него, как междометия. Казалось, что без них речь его сразу перестанет быть понятной, а уж то, что перестанет быть яркой, так это точно!

Еще он был заядлый анекдотчик. Одним словом, очень живой человек.

…Как-то в Ростове мои гастроли совпали с моим днем рождения. Выступали там в это время и другие артисты. И вот в назначенный час приходят поздравить меня Павел Лисициан, Борис Андреев и… Марк Наумович. А на груди у Бернеса огромный значок — «Ученик Кобзона»!!! Все начали хохотать и спрашивать: «Где Вы это взяли?» А он серьезно так отвечает: «Купил в соседнем универмаге». Так серьезно, что чуть не поверили. Потом уже выяснилось, откуда у него этот значок. Оказывается, он зашел в магазин, а там, как и полагается, у каждой работницы соответствующий знак: «Продавец», «Младший продавец», «Старший продавец», ну и у начинающих — «Ученик продавца». Бернес выпросил у кого-то эту табличку «Ученик», и уже сам тушью приписал после слова «Ученик… Кобзона». Не знаю, кто бы еще мог додуматься до такого подарка, а Бернес додумался, потому что он почти во всем был такой оригинальный человек. Очень приятный был человек, но… вместе с тем непредсказуемый и капризный невероятно… Все время чего-то капризничал. Особенно, когда стал себя плохо чувствовать, всех держал в напряжении. Все волновались, как он может себя повести (?), если надо было выходить не тогда, когда он хотел: никто не знал — выйдет он сейчас на сцену или чего-нибудь выкинет?!

…С ним очень дружил композитор Ян Френкель. И вот, когда подтвердилось, что у Бернеса рак, и он уже лежал в больнице, вдруг звонит Френкель: «Иосиф, приходи сегодня на „Мелодию“. Марк будет записывать новую песню. Послушаешь. Не дай Бог, это его последняя запись…»

Я пришел на «Мелодию». Приехал Марк. Естественно, весь болезненный, но держался достойно, не капризничал. Потрясающе спел он тогда своих «Журавлей»:

«Летит, летит по небу клин усталый,

Летит в тумане на исходе дня.

И в том строю есть промежуток малый.

Быть может, это место для меня?…»

Спел. Потом прослушал запись со своим… таким бернесовским прищуренным взглядом и… сказал: «Ну вот. Попрощались». «Да что Вы? — попытался успокаивать я. — Вы еще столько песен споете!» «Нет уж… Петь их придется тебе…» И уехал. Это была последняя наша встреча.