Марк Бернес
Марк Бернес
Марк Наумович Бернес родился 8 октября (21 сентября по старому стилю) 1911 года в городе Нежине на Украине в бедной семье старьёвщика. Когда Марку было 5 лет, семья переехала в Харьков. Там он закончил среднюю школу, и родители отправили его учиться на бухгалтера в Харьковское торгово-промышленное училище. Однако никакого желания заниматься счетоводством у Марка не было. Он мечтал о сцене. Впервые он попал в театр в 15 лет и с тех пор заболел им на всю жизнь. Чтобы быть к нему поближе, он нанимается в бригаду расклейщиков афиш, а через некоторое время начинает работать зазывалой — напялив на себя афишу, приглашает добропорядочных граждан посетить вечерний спектакль. При этом он так усердно играет свою роль, что не обратить на него внимание просто невозможно. Собственно, это были первые мини-роли будущего знаменитого актёра. Именно после этого его друзья рассказали о нём старосте театральных статистов, и тот решил привлечь бойкого паренька к работе в театральной массовке. Так Бернес попал на одну из бессловесных ролей — кельнера в спектакле Театра музкомедии «Мадам Помпадур». С этого момента и началась его актёрская жизнь.
Между тем страсть своего отпрыска к театру родители Бернеса категорически не одобряли. Их мнение было твёрдым и однозначным: он должен продолжать учёбу в торгово-промышленном училище и забыть о театре. Однако переубедить упрямого Бернеса не смогли даже родители. В 17 лет он попросту сбегает от них: садится в поезд и уезжает в Москву. В столице он несколько дней живёт на Курском вокзале, а днём обивает пороги столичных театров, соглашаясь на любую работу. И наконец он добивается своего: его берут в массовку Малого театра. Одновременно он успевает записаться и в массовку Большого театра, благо они находятся рядом. Так проходит несколько месяцев.
В феврале 1930 года Бернес подаёт заявление в Московский драматический театр (бывший Корша) и получает положительный ответ. Он становится актёром вспомогательного состава. Его рвение в работе столь велико и заметно, что уже через 11 месяцев — в январе 1931 года — его зачисляют актёром в основной состав. Однако роли в спектаклях ему достаются небольшие. Таких ролей за три года работы в драмтеатре он сыграет пять.
Своего угла в Москве Бернес долгое время не имел, поэтому первые несколько месяцев ему пришлось жить в крохотной гримёрной. В доме напротив театра в Петровском переулке надстроили этаж (пятый) и одну из его комнат отдали молодому актёру. В начале 1933 года он перешёл работать в Театр революции.
В середине 30-х годов он женился на молодой девушке, которую звали Полина (друзья Марка называли её Паолой или просто Пашей). Именно она стала прививать Бернесу интерес к литературе, заразила его чтением.
В 1935 году началась его театральная слава. Режиссёр Евгений Червяков задумал снимать художественный фильм «Заключённые» и на главную роль пригласил Михаила Астангова. А тот, в свою очередь, порекомендовал взять на одну из эпизодических ролей 24-летнего актёра Марка Бернеса. И хотя его появление в этом фильме прошло незамеченным, дружба с Астанговым осталась надолго. Тот познакомил друга с драматургом Николаем Погодиным, который, в свою очередь, «сосватал» молодого актёра режиссёру Сергею Юткевичу. Тот в 1936 году приступил к съёмкам фильма «Шахтёры» и искал артиста на роль шпиона Красовского. И Бернес подошёл на эту роль.
Ровно через год после съёмок Юткевич приглашает Бернеса в свой новый фильм — «Человек с ружьём», где ему вновь достаётся эпизод, однако на этот раз его персонаж герой положительный — молодой красноармеец. Роль по сценарию выглядела несложной, однако Бернес решил подойти к её исполнению творчески. В течение нескольких дней перед началом съёмок он не вылезал из Музея революции, пытаясь найти среди фотоэкспонатов музея образ нужного ему молодого красноармейца. И в конце концов нашёл — молодого вихрастого паренька, перепоясанного крест-накрест пулемётными лентами. Однако чего-то его экранному герою всё-таки не хватало. Но чего? Бернес этого и сам пока толком не знал. Но стал копаться в актёрском реквизите и внезапно наткнулся на старенькую гармонь. Так была найдена ещё одна важная деталь. А затем на свет родилась и песня: второй режиссёр фильма Павел Арманд сочинил нехитрую песенку «Тучи над городом встали», которую герой Бернеса — Костя Жигулёв — и запел с экрана. Когда фильм снимался, никто из участников съёмок и предположить не мог, что эта песня в исполнении Бернеса вскоре станет народным шлягером. Так после фильма «Человек с ружьём» 26-летний М. Бернес стал знаменит.
В 1938 году успех Бернеса в мире кино закрепляет режиссёр Эдуард Пенцлин: он не только приглашает актёра на главную роль в свой фильм «Истребители», но и делает его героя — лётчика Сергея Кожухарова — поющим. Песня «В далёкий край товарищ улетает» (композитор Н. Богословский) туг же становится шлягером. Фильм занимает 1-е место в прокате 1940 года, собрав на своих сеансах 27,1 млн. зрителей.
Ещё одним лидером проката того года был фильм Леонида Лукова «Большая жизнь» (1-я серия), который, заняв 6-е место, собрал 18,6 млн. зрителей. В этом фильме Бернес сыграл одну из главных ролей — инженера Петухова. Поначалу режиссёр пробовал актёра на другую роль — Вани Курского, надеясь, что Бернес потянет на этого героя. Однако переиграть природное обаяние Петра Алейникова Бернесу так и не удалось, и роль ему не досталась. Впрочем, оно и к лучшему.
Свою вторую и, как оказалось, последнюю главную роль в кино Бернес сыграл во время войны. Это была роль Аркадия Дзюбина в фильме всё того же Лукова «Два бойца». Однако съёмки в этой картине были для актёра отнюдь не лёгкими.
Из двух главных героев фильма к началу съёмок режиссёр окончательно определился только с одним — Сашу с Уралмаша должен был играть Борис Андреев. А вот на роль Дзюбина претендовали сразу двое: Пётр Алейников и Николай Крючков. Однако какие-то сомнения у режиссёра были. Видимо, ему хотелось, чтобы рядом с Андреевым был актёр из другой компании, иначе зритель воспринял бы эту картину как продолжение «Трактористов». Поэтому в конце концов от услуг Крючкова и Алейникова решено было отказаться, и роль досталась Бернесу. Вспоминает кинооператор А. Кричевский: «В 42-м году со снятым на фронте материалом я приехал на несколько дней в Москву. Интерес Марка к фронтовой жизни, к моим рассказам о съёмках солдат был на этот раз поглощающим. Он готовился к роли Аркадия Дзюбина. Его интересовало всё, вплоть до того, подшивают ли солдаты на фронте подворотнички к гимнастёркам (чего я не замечал и на чём настаивали консультанты фильма)».
Между тем едва начался съёмочный процесс, как режиссёр фильма понял, что роль Бернесу не даётся. Быстро овладев одесским говором (научился от одного балаклавца, который лежал в ташкентском госпитале), он никак не мог войти в образ настоящего одессита. Прошло уже полтора месяца, а дело так и не сдвигалось с мёртвой точки. Лукову настоятельно советовали заменить Бернеса на другого актёра, но он медлил. И, как оказалось, был прав. Актёр всё-таки сумел войти в образ, нашёл точные, вдохновенные краски. Во многом ему помог случай. Например, внешность своего героя он нашёл в обычной парикмахерской. В тот день молодая и неопытная ученица обкорнала его почти «под ноль», но увидевший его Луков внезапно воскликнул: «Это как раз то, что надо!»
Так же случайно появилась в фильме и песня «Тёмная ночь». Вот что вспоминает об этом композитор Н. Богословский:
«В фильме никакие песни поначалу не планировались, должна была звучать только оркестровая музыка. Но как-то поздно вечером пришёл ко мне режиссёр картины Леонид Луков и сказал: „Понимаешь, никак у меня не получается сцена в землянке без песни“. И так поразительно поставил, точно, по-актёрски сыграл эту не существующую ещё песню, что произошло чудо. Я сел к роялю и сыграл без единой остановки всю мелодию „Тёмной ночи“. Это со мной было первый (и, очевидно, последний) раз в жизни… Поэт В. Агатов, приехавший мгновенно по просьбе Лукова, здесь же очень быстро почти без помарок написал стихи на уже готовую музыку.
Дальнейшее происходило как во сне. Разбудили Бернеса, отсыпавшегося после бесчисленных съёмочных смен, уже глубокой ночью (!) раздобыли гитариста, поехали на студию и в нарушение правил, взломав замок в звуковом павильоне, записали песню. И Бернес, обычно долго и мучительно „впевавшийся“, спел её так, как будто знал много лет. А наутро уже снимался в эпизоде „Землянка“ под эту фонограмму.
И „Шаланды“ тоже придумал Луков. Я долго доказывал ему, что не стоит использовать в фильме чисто одесский колорит: неприятностей потом не оберёшься. Напоминал о жёсткой критике Утёсова, исполнявшего песенки своего родного города, ссылался на незнание этого фольклора, предлагал другие интонационные решения песни. Луков был неумолим.
В помощь мне студия дала объявление: „Граждан, знающих одесские песни, просьба явиться на студию в такой-то день к такому-то часу“. Что тут началось!.. Толпой повалили одесситы, патриоты своего города, от седовласых профессоров до людей, вызывающих удивление — почему они до сих пор на свободе? И все наперебой, взахлёб напевали всевозможные одесские мотивы. Потом я, используя городские интонации и обороты этих бесхитростных мелодий, написал свои „Шаланды“, за которые, как я и предполагал, хлебнул впоследствии немало горя. Ругавшие меня критики никак не могли понять, что этот персонаж должен был петь именно такую песню, так как салонные романсы или классические арии ему противопоказаны. А Луков, возможно, и предполагая, что „Шаланды“ вызовут такую реакцию, всё же на исполнении песни в фильме настоял. Он понимал, что она придаст одесситу Аркадию Дзюбину достоверную музыкальную характеристику. И на всех обсуждениях и просмотрах горячо защищал свою позицию».
Фильм «Два бойца» стал вершиной популярности Бернеса. За исполнение главных ролей в этой картине его и Бориса Андреева правительство наградило орденами Красной Звезды. А жители Одессы присвоили Бернесу звание «Почётный житель города».
В том же 1942 году Бернес снялся сразу в двух «Боевых киносборниках» — № 8 и № 9. В первом актёру пришлось заменять Н. Крючкова в эпизоде о трёх танкистах (Б. Андреев, П. Алейников, М. Бернес), после чего отношения с Крючковым у него испортились.
В 1943 году Бернес сыграл первую отрицательную роль: в картине Сергея Герасимова «Большая земля».
В 1945 году режиссёр Л. Луков начал съёмки второй серии фильма «Большая жизнь» и вновь пригласил в картину Бернеса. Во время этой работы произошёл досадный инцидент, о котором рассказывает один из его участников — композитор Н. Богословский: «Внезапно Бернес наотрез отказался петь мою песню „Три года ты мне снилась“. Луков вопреки обыкновению не вспылил, а через несколько минут раздумья сказал Марку: „Тогда я тебя снимаю с роли. Мне нужна именно эта песня“. Был страшный скандал: взбешённый Бернес, хлопнув дверью, уехал со съёмки. Но назавтра всё обошлось. Утром Марк явился спокойный, умиротворённый. Доверяя Лукову и искренне его любя, он всю ночь „впевался“ в песню, проигрывал её актёрски, и она стала ему нравиться. Так благодаря Леониду Давидовичу песня эта, прозвучав в фильме, долгие годы оставалась в концертном репертуаре Бернеса».
Ещё один участник тех съёмок — актриса Лидия Смирнова — позднее вспоминала о том, как некрасиво вёл себя Бернес по отношению к своим коллегам на съёмочной площадке. Дело в том, что он был крайне ревнив к чужой славе и часто подставлял своих партнёров — П. Алейникова, ту же Смирнову. Например, во время съёмки он специально отступал на несколько шагов назад, в результате чего его партнёру приходилось отворачиваться от камеры, и оператор выхватывал только лицо Бернеса.
Отмечу, что вторая серия «Большой жизни» на экраны в те годы так и не вышла. Картина не понравилась Сталину, и её, обругав на всю страну в печати, положили на полку. На экраны фильм вышел только в 1958 году.
Но вернёмся в конец 40-х.
В те годы Бернес активно снимается в кино, правда, роли ему доставались в основном второстепенные. В 1946 году вышел фильм с его участием «Великий перелом», в 1948-м — «Третий удар», в 1950-м — «Далеко от Москвы». За участие в последней картине Бернес был награждён Сталинской премией. Это была единственная государственная премия, которой удостоился актёр за свою 30-летнюю творческую деятельность в кино. В 1952 году Бернес вступил в партию.
В начале 50-х Бернес снялся в двух совершенно разных картинах: «Тарас Шевченко» (1951) и «Школа мужества» (1954). Последний фильм занял 10-е место в прокате, собрав на своих просмотрах 27,2 млн. зрителей. На фестивале в Карловых Варах фильм получил почётный приз.
В том же 1954 году в семье актёра произошло радостное событие — у них с Полиной Семёновной родилась дочь, которую назвали Наташей. Однако радость длилась недолго, через два года Полина Семёновна умерла от рака. Очевидцы рассказывают, что в дни, когда его жена умирала, Бернес повёл себя не лучшим образом. Отличаясь крайней мнительностью (на это были свои причины — отец и сестра певца умерли от рака), он считал, что может заразиться, и перестал навещать жену в больнице. Полина Семёновна умерла, так и не увидев перед смертью мужа.
Эта смерть настолько потрясла Бернеса, что в течение нескольких месяцев он не мог прийти в себя. Но рядом были друзья, а главное, работа… В 1956 году Бернес снимается сразу в двух фильмах: «Цель его жизни» и «Ночной патруль». В первом фильме он сыграл лётчика, во втором — вора в законе по прозвищу Огонёк. Этот детектив стал настоящим «гвоздём» сезона, заняв в прокате 3-е место (36,42 млн. зрителей). Не побоюсь сказать, что немалую роль в этом успехе сыграл Бернес. Песня Огонька (композитор Андрей Эшпай) в его исполнении стала шлягером. Правда, в дальнейшем эта роль принесёт актёру не только лавры, но и серьёзную угрозу жизни. Об этой детективной истории стоит рассказать особо.
Она берёт своё начало в городе Котласе, который в те годы был известен как крупный пересыльный пункт северо-восточных лагерей европейской части России. После разоблачения «культа личности» Сталина и передачи лагерей из ведения МВД в подчинение Министерству юстиции волна освобождений заключённых приняла массовый характер. Вместе с «политическими» на этой волне на свободу вышли и тысячи уголовников, которые использовали любые средства, чтобы оказаться на свободе. «Высшим пилотажем» считался побег, известный как «уйти за сухаря». Это значило побег из-под стражи с помощью подмены. Происходил такой побег внешне просто: большесрочник на пересылке предлагал другому зэку, которому оставалось сидеть немного, откликнуться вместо него при вызове на этап. Если это предлагал блатной или вор в законе, то отказать ему было рискованно, и подмена тут же осуществлялась. На сопроводительных документах менялись фотокарточки, и люди отправлялись в разные стороны. Подобным образом осенью 1958 года на свободу вышел человек, в блатном мире известный под кличкой Лихой. И ничем бы не прославился этот вагонный ворюга, если бы на запасных путях железнодорожного вокзала в Котласе не сел он играть в буру с тремя бывшими зэками, освободившимися из лагеря вместе с ним.
Карточная игра для блатного дело святое, не случайно колода карт на их языке именуется «библией». Играть в карты (или стирки) умел в те годы каждый уважающий себя блатной. Шулеры и виртуозы игры пользовались в преступной среде непререкаемым авторитетом. Карточный долг предполагал обязательность своего погашения в самый короткий срок, и если это не происходило, задолжавший недолго оставался живым — любой урка обязан был его убить как нарушителя святого правила.
Каждый из четырёх уголовников, садясь в вагоне за карты, прекрасно знал об этих «правилах», которые никогда заранее не оговаривались, а существовали как само собой разумеющиеся. Игра шла честно в течение нескольких часов и по накалу страстей не уступала любому спортивному состязанию. Другое дело, что ставки в этом соревновании были слишком высоки.
Когда под вечер Лихой выставил на кон последнее, что у него было, — золотые женские часики, которые увёл прошлым днём у молоденькой студентки в привокзальном буфете, в глубине души уже знал, что и эту ставку он благополучно спустит в руки соперников. Есть у блатных такое свойство — заранее чувствовать наличие фарта или его отсутствие. Однако, как и всякий азартный игрок, остановиться и выйти из игры Лихой уже не мог. Поэтому, когда часы благополучно перекочевали в руки нового хозяина, Лихой внезапно пошёл ва-банк — предложил играть «на пятого». Для рядового советского обывателя подобного рода игра была явлением неизвестным, хотя многие жители нашей необъятной страны в те годы сталкивались с её последствиями. Выражалось это в следующем: проигравший в карты уголовник в последней ставке ставил на кон чужую человеческую жизнь (пятую по счёту, если в игре участвовали четверо) и, проиграв кон вновь, шёл исполнять святое правило — возвращать проигранное. Для этого использовался примитивный жребий — мелом рисовался крестик в местах большого скопления людей (на сиденье в транспорте, в кинотеатре и т.д.). Человек, севший на это меченое место, невольно становился приговорённым к смерти. Далее всё было делом техники, а именно — техники владения ножом. И как гласит народная молва — после широкой амнистии в 1953–1957 годах количество убитых с помощью ножа рядовых советских граждан заметно выросло в сравнении с предыдущими годами. Среди тогдашних мальчишек была даже такая мода — ради смеха метить мелом сиденье в транспорте и наблюдать, как шарахаются от этого места взрослые люди.
Та котласская игра была необычна тем, что в качестве жертвы (пятого) была выбрана личность каждому известная — популярный киноактёр Марк Бернес. И сделано это было не случайно. Как и все советские люди, уголовники той поры страстно любили кино и имели в нём своих кумиров. Одним из них был Михаил Жаров, который в 1931 году сыграл одного из первых советских киноблатных — Фомку Жигана в фильме «Путёвка в жизнь». Не меньшей популярностью пользовался и Пётр Алейников, сам бывший воспитанник одной из детских колоний. Хотя пропаганда уголовной жизни в СССР была запрещена в любом виде, многие актёры волею случая или режиссуры использовали нюансы блатной жизни. Например, тот же Марк Бернес в фильме «Два бойца» играл уроженца города, считавшегося родиной российской уголовщины — Одессы. Песня «Шаланды» стала популярна и в уголовной среде. Причём это произошло через 10 лет после того, как другому одесситу — Леониду Утёсову — власти запретили исполнять старые уголовные песни «С одесского кичмана» и «Гоп со смыком».
Своих кумиров уголовники уважали не только на экране, но и в реальной жизни. Например, обчистить квартиру того же Петра Алейникова считалось делом нехорошим, и ни один домушник на это так и не сподобился. Хотя других артистов, исполнителей официозных ролей, эта участь стороной не обходила. Кого только не грабили в те годы: и Николая Крючкова, и Бориса Чиркова, и Николая Черкасова.
Однако вернёмся к Марку Бернесу. В 1955–1957 годах он снялся в двух детективных фильмах. В кинокартине «Дело № 306» он сыграл комиссара милиции, а в фильме «Ночной патруль» ему досталась роль совершенно иного плана — завязавшего с преступным миром старого вора Огонька. Это был первый советский фильм, в котором средствами кино развенчивался романтический ореол воров в законе. Эту картину активно крутили не только в столичных городах, но и в провинции, в том числе и на Севере, где её смогли посмотреть вольнопоселенцы и вышедшие на свободу уголовники. Чего хотели добиться этим показом власти, понятно, однако они и представить себе не могли, чем это может обернуться для популярного киноактёра. По воровским понятиям, завязавший вор мог рассчитывать на спокойную жизнь только в том случае, если за ним не было никаких серьёзных грехов перед товарищами и если он не купил свою свободу ценой предательства. В случае с Огоньком всё обстояло несколько иначе. Перед миллионной аудиторией он пропагандировал свой уход, склоняя к нему других воров. Причём уже не киношных. Сегодня подобное отождествление экранного героя с реальной действительностью выглядит смешно, а в те годы это было вполне закономерно. Сыгравший вора Марк Бернес попал в разряд «сук» и был приговорён законными ворами к смерти. И убить артиста должен был поставивший его на кон Лихой. Та игра состоялась 24 октября, и к 1 ноября 1958 года знаменитый актёр должен был погибнуть от бандитского ножа. И он бы погиб, если бы в дело внезапно не вмешался ещё один человек, тоже бывший уголовник. Этот человек, который был всего лишь невольным свидетелем той игры, был страстным поклонником Марка Бернеса. Когда он понял, что над его любимым артистом нависла смертельная опасность (а он-то знал, что такое карточный долг в среде уголовников), то решил во что бы то ни стало спасти своего кумира. Но как это сделать, если у него нет возможности опередить Лихого и предупредить артиста? И тогда ему в голову пришло простейшее решение. С городского телеграфа он позвонил по телефону в Москву одному из своих приятелей и объяснил ситуацию. С точки зрения уголовных традиций он поступал предательски, однако в душе он оправдывал свои действия не менее весомым аргументом: ведь Бернес не имел никакого отношения к преступному миру, он артист, который отлично сыграл роль в фильме. Короче, приятель звонившего всё прекрасно понял и тут же поспешил предупредить артиста о грозившей ему опасности. Благо дом на Сухаревской, где жил Бернес со своей пятилетней дочкой Наташей, знали многие москвичи.
Когда Бернес узнал от совершенно постороннего человека, что его собираются убить, он в первые минуты просто не поверил в это. Однако незнакомец был настолько убедителен в своих доводах, что артист в конце концов поверил ему. Вполне вероятно, что в те минуты он думал больше всего не о себе, а о дочери, которая в случае его гибели осталась бы сиротой. И Бернес принял единственное правильное решение — он в тот же вечер отправился в МУР, к его начальнику И. Парфентьеву.
Тогдашний начальник МУРа был человеком легендарным и хорошо разбиравшимся в преступной среде. Однако даже он в первые минуты рассказа Бернеса не поверил, что уголовники приговорили к смерти любимого всеми артиста. Во всяком случае, в его практике такого ещё ни разу не случалось. Но, несмотря на сомнения, Парфентьев всё же решил не рисковать и обещал Бернесу свою помощь. Поэтому в тот же день из числа сыщиков-муровцев были выделены четверо оперов, которым было приказано посменно охранять Бернеса везде, где бы он ни появлялся. А в качестве постоянного телохранителя рядом с артистом был прикреплён мастер спорта по самбо, который в 1949–1955 годах работал в охране члена Политбюро Николая Булганина.
Дни с 26 октября по 1 ноября 1958 года можно смело назвать одними из самых драматичных в судьбе Марка Бернеса — он ограничил до минимума свои выходы из дома и все свои действия согласовывал с охраной. Муровцам тоже приходилось нелегко. Один из телохранителей, стоя на лестничной площадке первого этажа, контролировал парадную дверь, другой стоял на пятом этаже, возле дверей бернесовской квартиры. Ещё один телохранитель находился в самой квартире, рядом с «объектом». Однако убийца в те дни так и не объявился. Не пришёл он и позже, хотя ждали его в течение двух недель. Одновременно с этим муровцы по своим каналам проверяли всех уголовников, прибывающих в Москву, пытаясь таким образом вычислить возможного убийцу. Если бы тот человек, который первым решил предупредить Бернеса об опасности, назвал имя или кличку палача, сыщикам было бы легче, но об убийстве он предупредил, а исполнителя не выдал.
Что случилось с Лихим, так доподлинно и неизвестно. По одной из версий, по пути в Москву он попался в руки милиции, попытался бежать и был застрелен. Никаких документов при нём обнаружено не было, и его записали в разряд неизвестных.
После этого беспрецедентного случая Марк Бернес больше никогда не играл в кино преступников. Более того, в течение нескольких лет в СССР вообще не выходили фильмы, повествующие о судьбе уголовников. Лишь только в 1964 году на «Ленфильме» сняли фильм «Верьте мне, люди!», в котором рассказывалась история вора, завязавшего со своим прошлым. На эту роль был утверждён кумир тех лет Георгий Юматов, однако сыграть в этой картине ему так и не довелось. Эту роль сыграл будущий кино-Ленин Кирилл Лавров, но у него это получилось не слишком убедительно. Но истории, подобной той, что произошла с М. Бернесом, с ним уже не произошло. К счастью.
Угроза жизни была не последней неприятностью, которую Бернесу пришлось пережить в 1958 году. На него внезапно осерчал сам Никита Сергеевич Хрущёв.
Во время торжественного концерта в Лужниках, посвящённого 50-летию ВЛКСМ, Бернес должен был исполнить две песни. Эти концерты всегда были строго хронометрированы, артисты обязаны были точно держаться регламента и бисирования не допускать. Однако едва Бернес спел две свои песни, зал стал дружно аплодировать. Пауза затягивалась, и Бернес, чтобы разрядить обстановку, обратился к режиссёру: «Давайте я спою ещё один куплет и сниму напряжение». Но режиссёр категорически замахал руками — не положено. Между тем сидевший в правительственной ложе Хрущёв расценил поступок певца по-своему: мол, зазнался Бернес, молодёжь его просит, а он ломается.
После этого в двух влиятельных газетах — «Правде» и «Комсомольской правде» — одна за другой появились критические статьи в адрес Бернеса. В первой из них, которая называлась «Искоренять пошлость в музыке», композитор Г. Свиридов обвинил певца в подыгрывании дурным музыкальным вкусам, в пропаганде пошлого ресторанного пения.
Вторая статья практически не касалась творчества певца, а была посвящена его моральному облику. Она так и называлась — «Звезда на „Волге“». Историю её появления стоит рассказать подробнее.
Инициатором этой статьи был зять Хрущёва, главный редактор «Комсомолки» Алексей Аджубей. Так получилось, что и ему, и Бернесу одновременно понравилась восходящая звезда кино Изольда Извицкая. Оба стали за ней ухаживать, однако повезло в этом деле не молодому Аджубею, а Бернесу. И зять Хрущёва затаил обиду, надеясь при случае расквитаться. И такой случай вскоре представился.
Аджубею рассказали историю, которая якобы совсем недавно произошла с Бернесом в Москве. Согласно версии рассказчика, дело выглядело так.
Бернес и Извицкая ехали на «Волге» певца. На площади Дзержинского певец нарушил дорожные правила, и это заметил постовой милиционер. Он попытался остановить «Волгу» артиста, но тот проигнорировал звуки свистка и нажал на газ. Милиционер, как полагается, решил задержать нарушителя, бросился наперерез автомобилю и упал на его капот. Но даже после этого Бернес не остановился, а ещё несколько десятков метров проехал вокруг памятника Дзержинскому, рискуя каждую секунду сбросить постового под колёса. В конце концов милиционер победил и заставил певца заглушить мотор.
Услышав эту историю, Аджубей решил раскрутить её на полную катушку, благо ситуация ему это позволяла — сам Хрущёв был зол на Бернеса. Так на свет появилась злополучная статья.
Сразу после её появления было заведено уголовное дело. Но певец выдержал, более того — победил. Как показало следствие, большая часть описанных в газете событий была выдумана досужими сплетниками. Милиционер, который якобы бросился на капот бернесовской «Волги», всё время путался в показаниях и даже не мог вспомнить, какого цвета была злополучная машина. В конце концов дело было закрыто.
Все эти неприятности здорово испортили жизнь Бернесу. Его сразу перестали снимать в кино, сорвались многие запланированные концерты.
Постепенно жизнь налаживалась. И хотя приглашений сниматься в кино он по-прежнему не получал, однако концертную деятельность возобновил. В конце 50-х – начале 60-х годов в его исполнении появилась серия новых шлягеров: «Я люблю тебя, жизнь», «А без меня…», «Серёжка с Малой Бронной…», «Я работаю волшебником», «Полевая почта», «Хотят ли русские войны?» и др.
В начале 60-х серьёзные изменения произошли в личной жизни артиста. 1 сентября 1960 года Бернес повёл свою дочь Наташу в первый класс 2-й французской спецшколы в Банном переулке. В эту же школу привели своего сына Жана фотокорреспондент журнала «Пари-матч» и его 31-летняя жена Лилия Михайловна Бодрова. Последняя, увидев Марка, внезапно толкнула мужа и с восхищением произнесла: «Смотри, Крючков!» — «Как тебе не стыдно, — ответил муж. — Это же Марк Бернес. Пойдём, я тебя с ним познакомлю». И они вдвоём подошли к певцу.
Как гласит легенда, Бернес, увидев Бодрову, влюбился в неё с первого взгляда. Судьбе было угодно, чтобы Наташа Бернес и Жан сели за одну парту, что вскоре сблизило Бернеса и Бодрову. 29 сентября в школе должно было состояться первое родительское собрание. Бернес в те дни находился с гастролями в Ереване, однако ради этого события срочно прилетел в Москву. Учительница ещё не знала родителей своих первоклашек, поэтому попросила их сесть на места детей. Так Бернес и Бодрова оказались за одной партой. А в ноябре того же года Лилия Михайловна ушла от мужа и переехала в двухкомнатную квартиру Бернеса на Сухаревской. Она вспоминала:
«Я видела в Марке человека, который поможет мне. Не в смысле материальном — это у меня было. А в том, что он больше меня знает, знает цену человеческим отношениям. Мне нужно было понимание. Нужна была семья. И я знала, в этом мы поймём друг друга…
До встречи с Марком я занималась на курсах французского языка и работала. Марк сказал: „Будешь ездить со мной“. И тут же поехал в бюро пропаганды и оформил меня на работу. С тех пор я вела все его концерты. Мы не расставались ни на минуту. И когда его отправили в Польшу с концертом без меня, он заболел и слёг…
А вот ещё один случай. Его приглашают в Кремль. А пригласительный присылают на одного. Кто бы себе позволил позвонить туда и сказать: „Извините, но я женат. Я один не приду“».
С начала 60-х годов возобновились концертные поездки Бернеса по стране, его вновь стали приглашать в кино. Среди фильмов, в которых он тогда снялся, — «Чёртова дюжина» (1961), «Шестнадцатая весна» (1962), т/ф «Аппассионата» (1963), «Это случилось в милиции» (1963). И вдруг — четырёхлетний простой.
29 апреля 1965 года в «Комсомольской правде» появилась статья Бернеса «Парадоксы успеха». И хотя в этой статье он на судьбу свою не жаловался, однако знающие люди между строк угадывали тоску, которая сжигала артиста. Бернес откровенно сетовал на то, что никто в нашей стране не планирует занятость актёров.
Интересные воспоминания о Бернесе оставил в своей книге известный в те годы конферансье П. Леонидов. Вот что он пишет:
«Конкурент Лёди (Утёсова) по безголосости, Бернес опережал его по обаянию и популярности… Он любил говаривать: „Голоса у меня нет, но зато — мозги“. Обладая потрясающим актёрским обаянием, Бернес, в сущности, всю свою жизнь так на нём и „ехал“. У него, кроме свирепого самолюбия, не было ничего от большого актёра: не было любви взахлёб к ролям сыгранным, не было недостижимой, через всю жизнь, мечты о ролях несыгранных, не было в нём ничего значительного, исключая обаяния. Но был он бизнесменом и гордился этим. Обожал „делать дела“. Ручаюсь, что не было, нет и не будет в этой стране человека, который сумел бы выманить, выпросить, выторговать, а после втридорога перепродать столько легковых автомашин, сколько их „достал“ и „загнал“ Бернес. А его многолетние торговые связи с Югославией! Он торговал с этой страной почти как государственное учреждение. Дважды в год выезжал в Белград туристом и притаскивал оттуда по полвагона шмотья, а все югославы, приезжавшие в Москву, знали, куда надо пойти, чтобы получить советских денег вдосталь и не по грабительскому курсу Госбанка СССР. Уголовные статьи о спекуляции к нему отношения не имели. Всё ему прощалось, как впоследствии Магомаеву и Сличенко, только надо помнить: Бернесу его коммерческие дела прощались и при Сталине, но не с Югославией, конечно.
Был он шансонье божьей милостью. Самым большим в СССР. И, пожалуй, неповторимым… Окончательно и до его смерти подружились мы с ним после двух ссор, а надо сказать, что человек он был, мягко говоря, тяжёлый, но всё перекрывало обаяние. Первая ссора произошла у нас с ним на почве ансамбля: он, не служа в Мосэстраде, получил от Барзиловича (директор Москонцерта) право на собственный ансамбль, но, так как Марк часто снимался в кино, его музыканты месяцами сидели без зарплаты, и вот однажды я взял его ансамбль и отправил на гастроли. А тут возьми и заявись со съёмок Марк. Узнал, что ансамбль отправлен мной на гастроли, и поднял скандал. Скандал совпал во времени с заседанием коллегии Министерства культуры СССР, и вот Бернес, с которым мы в то время были друзьями „не разлей вода“, облил меня грязью на коллегии. Благо Фурцева знала цену человеку-Бернесу и хорошо относилась ко мне, а не то — быть бы беде. Вторая ссора была тоже некрасивой: Марк уговорил меня организовать ему пополам с покойным Огнивцевым из Большого театра ряд „левых“ концертов по Московской области. Тут надо сказать, что слыл Марк очень мнительным. Каждую минуту норовил посчитать пульс, хотя сердце у него было, как у быка… И вот на концерте в Электростали вдруг, сосчитав пульс, когда у зрителей в зале были оторваны корешки билетов — левых, Марк заявил, что выступать не будет. А зритель пришёл только на него — Огнивцев был для них всего лишь приложением, не больше. Бернес надел пальто и пошёл к выходу. Дело становилось угрожающим, запахло уголовным преследованием для Огнивцева, директора клуба, музыкантов и для меня. Уговоры не помогали, Марк упрямо продвигался к выходу. Тогда я встал перед дверью и сказал, что, если он немедленно не снимет пальто и не пойдёт выступать, я не стану ждать, когда зрители приведут милицию, а сам пойду и расскажу всё. Естественно, я не собирался этого делать, но Марк испугался. Остался, выступил, но мы долго не разговаривали. Через полгода встретились в Новосибирске, помирились и больше до его смерти не ссорились…»
В 1956 году с Бернесом познакомился поэт Константин Ваншенкин. Вот что написал он о своих встречах с певцом много лет спустя: «У Бернеса была страстная любовь к технике: к проигрывателям, магнитофонам, приёмникам. Всё это у него было высшего уровня, соответственно содержалось и работало: он и здесь органически не выносил никаких поблажек и халтуры. И автомобиль был у него всегда в лучшем виде. Именно он впервые с наивной гордостью продемонстрировал мне опрыскиватель — фонтанчики, моющие на ходу ветровое стекло. Из одной зарубежной поездки он привёз мелодичную, звучную сирену и установил на своей машине вместе с нашим сигналом. Иногда он пускал её в ход и радовался, как ребёнок, когда разом озирались по сторонам изумлённые водители».
А вот что вспоминает о своём муже Л. Бернес-Бодрова:
«Марк любил умных людей. Но обширного круга не было. Приходили Френкель, Колмановский, Кармен, Фрез… Здесь они и работали…
С Утёсовым они были знакомы, но к Марку он относился несколько свысока. Утёсов не терпел соперника, он хотел быть единственным…
Не могу сказать, что Марк близок был с Евтушенко, но Женя тоже бывал у нас. Песня „Хотят ли русские войны?“ создавалась здесь. И „На смерть Кеннеди“, которую потом запретил Хрущёв, — в этом же кабинете. Как-то позвонил Володя Высоцкий: „Марк Наумович, хочу к вам зайти“. Сидел часа два и пел. В то время он выступал нечасто и предложил Бернесу исполнять его, Володины, песни. Марку он очень нравился, и стихи нравились. Он предложил показать их композитору. На что Володя ответил: „Нет“. Но одну песню „На братских могилах не ставят крестов“ Бернес всё же спел… Теперь из тех, кто был близок Марку, остался только Костя Ваншенкин…
„Журавли“ создавались уже на моих глазах. Из стихов об аварском народе Бернес сделал песню, близкую каждому человеку…
А в самых верхах, в правительстве, Марка не понимали. Его называли „микрофонным“ певцом — считалось, что нужен сильный голос. У него была ставка не певца, а „разговорника“ — 15 рублей 50 копеек за выступление…
Он не был ни в одной киноделегации, и вообще его не приглашали за границу. Он не лез никуда и был неудобным, принципиальным человеком. Он мог запросто сказать какому-нибудь чину: „Это враньё“. Любому. Ему было всё равно. Прямо в глаза. Многие его за эту прямоту не любили. Он требовал нормального отношения к работе. С ним было трудно работать. Однажды был жуткий случай. Мы отправились в дальнюю поездку за 60 километров от областного центра. Мало того, что мы опоздали из-за поломки машины, я забыла белую рубашку Марка. Это был такой яростный крик!.. Одному из музыкантов пришлось снять с себя рубашку и отдать Бернесу…»
В 1966 году режиссёр Владимир Мотыль пригласил Бернеса на эпизодическую роль — полковника Караваева — в свой фильм «Женя, Женечка и „катюша“». Фильм имел огромный успех у зрителей, однако критика приняла его прохладно. Про роль Бернеса Л. Рыбак писал: «То, что Бернесу досталась на прощание с кинематографом такая роль, очень обидно. Добрыми намерениями было продиктовано желание напомнить о славном пути, который прошёл артист. Но, взявшись за экранное воскрешение дорогого образа, авторы фильма не помогли актёру вернуться в круг прежних героев или расширить этот круг. Связали его неисполнимым желанием: „Мне бы лет двадцать сбросить…“ — будто и впрямь нет к прошлому возврата. Какая несправедливая, какая безжалостная роль!»
Это была последняя, 35-я по счёту, роль Бернеса в кино. Больше сняться он не успел. В начале июля 1969 года он записал свою последнюю песню — «Журавли». Уже больным, похудевшим приехал в студию и отработал сеанс записи до конца. Уехал домой. Вспоминает К. Ваншенкин:
«Когда я последний раз навестил его дома, он лежал на диване, а, прислонённая к стене, стояла на серванте незнакомая мне его фотография. Оказалось, что приезжали снять его для „Кругозора“, и он поднялся и надел пиджак.
Он смотрел со снимка живыми, пожалуй, даже весёлыми глазами.
— Удачный снимок, — сказал я.
— Это последний, — ответил он спокойно и ещё пояснил: — Больше не будет.
— Да брось ты глупости! — возмутился я и произнёс ещё какие-то слова.
Он промолчал: он знал лучше».
Незадолго до смерти он попал в мелкую аварию — его «Волга» столкнулась с «Фольксвагеном». Машина певца была здорово повреждена, однако Бернес, всю жизнь с особенной любовью относившийся к автомобилям, даже не подумал заниматься её ремонтом. Видимо, чувствовал, что она ему скоро не понадобится. И предчувствия его не обманули.
В июне Бернесу стало плохо. Врачи, обследовавшие его, предположили, что у него инфекционный радикулит. Артиста положили в институт на Хорошёвском шоссе. Однако там, при более тщательном обследовании, был поставлен страшный диагноз — неоперабельный рак корня лёгких. Бернеса срочно перевели на Пироговку к Перельману. Но всё было тщетно: артист был обречён.
Марк Бернес скончался в субботу 16 августа 1969 года. А в понедельник готовился к выходу Указ о присвоении ему звания «Народный артист СССР». И так как посмертно этого звания в СССР не давали, то указ, естественно, отменили.
Похоронили М. Бернеса там, где он хотел, — на Новодевичьем кладбище.
P.S. В августе 1996 года на доме, где в последние годы жил М. Бернес (на Сухаревской), была открыта мемориальная доска.
В октябре 1997 года многие центральные газеты опубликовали на своих страницах сенсационную новость о том, что вдова артиста Л. Бодрова-Бернес вынуждена судиться с собственным 44-летним сыном Жаном, который претендует на одну из комнат в квартире дома № 1 по Малой Сухаревской. Что же произошло?
А. Новопольцева в «Комсомольской правде» пишет:
«По словам плачущей матери, за все 44 года своей жизни Жан работал от силы лет пять. Красивый мальчик, а потом и красивый мужчина, он, оторвавшись от дома, всегда жил в квартирах своих жён, которые в отличие от него умели зарабатывать деньги. Когда же его нынешняя, четвёртая жена Ирина потеряла работу, Жан „нашёл выход“: предложил матери разменять двухкомнатную квартиру. Когда у него будет свой угол, он сможет его сдавать — то есть наконец-то самостоятельно зарабатывать. Как „настоящий“ мужчина.
— Ну как я могу уехать из этого дома? — сокрушается Лилия Михайловна. — Здесь фотографии, архивы, здесь всё осталось так, как было при жизни Марка, сюда приходят его друзья, на подъезде висит мемориальная доска…
Сын упорно стоит на своём: он не хочет жить в музее. Одна из двух комнат принадлежит ему, и он может делать с ней всё, что захочет. Чтобы окончательно утвердиться в своём праве на комнату, Жан подал в суд на раздел лицевого счёта. „Свою“ комнату Жан закрыл на ключ, предварительно выбросив оттуда все вещи родителей, вплоть до мебели. В прихожей у него есть свой стенной шкаф, летом он привозит сюда зимние вещи, зимой — летние. В иных случаях к матери он не заходит…
Как-то после прихода сына Лилии Михайловне пришлось подать заявление в милицию. В ответ на очередной отказ разменять квартиру Жан разбил на матери очки, сокрушил стеклянный столик, пригрозил разбить и всё остальное в доме, а после сказать, что она это сделала сама. Так он и написал в отделение милиции, откуда ему пришла повестка: „Моя мать психически ненормальна, сейчас у неё обострение болезни, вот она и крушит всё у себя в квартире…“
Как признаётся сама Л. Бодрова-Бернес: „Я, конечно, виновата, что он такой. Я не смогла заставить его работать. Физически не смогла…“»
Дочь М. Бернеса Наташа закончила восточный факультет МГУ. Одно время работала в издательстве «Детская литература». Вышла замуж за студента нефтяного института, родила сына, которого в честь деда назвали Марком. Однако затем брак распался. Через несколько лет Наташа вышла замуж повторно — на этот раз за американца, который был старше её на 10 лет. Вместе с сыном переехала в США. Но и этот брак не принёс ей счастья. Вскоре муж привёл в дом молодую девицу, и Наташа из дома ушла. Сейчас она по-прежнему живёт в Америке, имеет хорошую работу. А её 22-летний сын Марк Бернес служит в американской армии по контракту.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.