МАРК БЕРНЕС Из концертных выступлений{111}
МАРК БЕРНЕС
Из концертных выступлений{111}
Мне, уважаемые товарищи, 53 года. Возраст, напичканный тысячью мелких неприятностей по медицинской части, но дающий человеку и некоторые преимущества. Например, — умение не обольщаться.
И вот сейчас я реально представляю себе, что немалая часть людей в сегодняшнем зрительном зале пришла полюбопытствовать, какие разрушения произвел возраст с тем юношей, который как-то запомнился по старым фильмам. (Я говорю о них без тени укора, любопытство — вещь вполне закономерная, я сам не по годам любопытный.)
Иные пришли, привлеченные обещающей афишей, они просто любят пение как таковое… Бедняги, их мне больше всего жалко… Ибо о своих вокальных данных я не обольщался и 20 лет назад, и в этом смысле не о чем жалеть ни вам, ни мне. По крайней мере, никому не придется, заламывая руки, восклицать: «Боже мой, как он пел когда-то!..»
И, наконец, третьи пришли еще раз вспомнить огромный и неповторимый путь великой страны, путь, исполненный героизма и терпения, мужества и скорби, надежд и победы. Потому что все мои песни — это биография моей страны и моя собственная биография. Я пою только о том, чему был сам свидетелем.
Я пою… Впрочем, говоря: «я пою», я отлично понимаю, что это по меньшей мере величайшая условность. [Если не величайшее нахальство.] И — тем не менее, как это так произошло, что «я пою»? Началось с фильма «Человек с ружьем», где я играл Костю Жигулева и от его имени спел:
Тучи над городом встали…
(И переход на песню «Доброй ночи, родной Ленинград»)…
В молодости человек обзаводится друзьями легко, быстро, с годами — не так легко и не так быстро. Обыкновенно это люди, с которыми вместе трудишься, реже — соседи. У меня круг близких сложился как-то странно: один — летчик-испытатель, два поэта, учительница географии, актер кукольного театра и четыре моряка дальнего плавания…{112} Когда-то ко мне тянулись люди мужественных профессий — летчики, моряки, учителя начальных школ (одна из самых ответственных профессий) — тянулись потому, что с экрана я сам им казался «настоящим мужчиной».
Дважды в год ко мне вваливалась компания загорелых, обветренных мужчин, ставили на стол бутылку заморского вина и вместо увлекательных рассказов о далеких островах, о диковинных племенах, обычаях и кушаньях — говорили только о том, как они счастливы, что вот опять сидят со мной на 3-й Мещанской[29]. Таким путем родилась песня:
На кораблях ходил, бывало, в плаванье…
Мой друг Женя [Винокуров] подарил мне книжку своих новых стихов. Я всегда любил его стихи, но в этой книжке было одно такое стихотворение, которое мне показалось просто замечательным, таким простым, ясным и удивительно русским. Я читал его всем близким и был счастлив, когда им эти стихи тоже казались прекрасными. Тогда я помчался к композитору Андрею Эшпаю и через три дня возникла песня на стихи поэта Евгения Винокурова:
В полях за Вислой сонной…
Все эти песни я пел в маленьких концертах, на закрытых вечерах, с великой робостью выходя на сцену Дома кино, Клуба летчиков, Дома актера. [Робость эта сопровождает меня по сей день, но сегодня — это обычное актерское волнение.] Робость — из-за неуверенности в новом жанре, непривычном для меня и, тем более, для зрителей, которым это казалось полной неожиданностью. Робел я долго, в общем — до тех пор, пока вдруг не появилась пародия на меня.
Ага! Это уже кое-что! Ведь пародировать можно только что-то характерное, имеющее нечто индивидуальное. Зиновий Гердт показал меня очень похоже, подчеркнув манеру, интонацию. И, как ни странно, это утвердило меня в моей новой профессии, даже придало смелости. Не говоря уже о том, что частые выступления Гердта попросту послужили мне отличной рекламой.
Заметно осмелев, я даже отважился записать на пластинку:
Бухарест, море ласковых улыбок…
(1964 г.)
* * *
(Звучит песня «Тучи над городом встали».)
Слышу эту песню и всегда у меня появляется особое приподнятое настроение…
Вспоминается незабвенный и дорогой моему сердцу образ Кости Жигулева — первый образ, который мне довелось сделать в кино.
В жизни бывают люди и встречи, которые определяют всю нашу судьбу. Для меня таким человеком и стал этот Костя. Он как верный и добрый товарищ взял меня за руку и повел через жизнь. И только потом, когда подводишь итоги, видишь, как много добра сделал тебе этот дорогой человек…
Поэтому, может быть, мне особенно важно рассказать вам о том большом и радостном чувстве, которое я испытал давно, когда я был еще совсем молодым пареньком и пришел пробоваться на свою первую серьезную роль. Чувство, подобное которому я не испытывал уже многие годы работы в кино…
Обычно сыграл актер образ и сбросил его, как змея сбрасывает старую кожу, и ушел дальше в жизнь, в новое творчество, а я со своим героем не смог так просто расстаться. Начать хотя бы с того, что вместе с Костей Жигулевым родилась моя вторая профессия — я начал петь песни.
Критики до сих пор выясняют, что это за новая форма исполнения: можно так петь или нельзя, а режиссеры подхватили и начали эксплуатировать: снимается Марк Бернес — значит, пусть споет песенку. И так как попадались в основном хорошие песни, я привык к своей новой профессии, полюбил ее. Есть даже несколько песен, которым я помог появиться на свет. Вот мы в содружестве с композитором Богословским и поэтами Дыховичным и Слободским сделали песню для моего друга-моряка.
(Звучит песня «На кораблях ходил, бывало, в плаванье».)
Мне понравились стихи Евгения Винокурова из сборника «Синева». Те самые стихи, которые потом стали очень популярной песней о москвичах. Но прежде, чем это случилось, я еще поссорился с автором и полтора месяца надоедал ему, чтобы он переделал конец: вместо плаксивых слов о тополе и опустевшем бульваре написал что-нибудь мужественное и большое. Теперь, когда он написал эти слова, — песня была готова.
(Звучит «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой».)
Все это было уже позже. А тогда, в самом начале пути, у меня были другие песни. Я их пел, снимался в кино в новых ролях, а сам чувствовал, что Костя Жигулев не отпускает меня, все о нем думаю. И песни-то я выбираю такие, которые понравились бы ему. Протяжные, легкие, с озорством и непонятной грустинкой. И в кино именно на такие роли меня тянет сниматься. Забрал меня в рабство герой — да и только! Словно бы не дожил свою короткую и яркую жизнь Константин Жигулев, и за это я перед кем-то в ответе.
А в театре есть такое страшное понятие: актерский штамп. Неужели, думаю, на шаблон меня потянуло? И, конечно, не радуюсь…
Война началась. В жизни каждого из нас она оставила свой страшный след, но самое великое горе легло на плечи простого солдата. Человечество знает, как оно обязано всем русскому солдату. Миллионы их было — людей в серых шинелях, и для меня они стали родными и близкими через моего Жигулева. Есть в его характере такая черта, которая мне лично всего дороже и ближе. Такая особенность русской души, неистребимо веселой, солнечной и — вместе с тем — грустной.
И еще в русском характере есть мужественное, сердечное озорство, то самое, которое я поначалу чуть было не проглядел в своем Жигулеве. Так я впервые почувствовал свою актерскую тему.
Это было в 1943 году, когда я работал над образом Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца». Роль привлекла меня своей красочностью и необычностью. Я понял, что для выражения своей темы можно брать самые разные средства — ведь даже близкие по крови люди могут быть совсем не похожи друг на друга… Все-все у них, у Дзюбина и Жигулева, разное, а где-то в самом главном оба они для меня родные и близкие люди… После этого фильма я уже не обвинял себя, что повторяюсь. Наоборот, мне доставляло радость играть резко непохожих людей, создавать характеры значительные и своеобычные на любом материале…
Но что бы я ни играл: маленькую роль шофера Минутки в «Великом переломе» или Чубука в «Школе мужества» — я всегда играл людей из семейства Жигулевых. Что тут поделаешь, нравятся мне люди трудной судьбы. Их всегда роднят мужество и грустная или озорная усмешка…
Закончить свой концерт мне хочется самой любимой своей песней… Их было что-то около сорока песен, в рождении которых мне довелось принимать участие.
Это самая любимая моя песня, потому что мне кажется, она объединяет семейство Жигулевых с другими семействами, со всеми людьми нашей родины.
(Рассказ о рождении песни «Я люблю тебя, жизнь».)
Так давайте споем ее вместе. Ничего, что теперь многие певцы делают так. Я первый ввел эту манеру петь со зрительным залом. И этот свой приоритет я никому не отдам.
(Зал подхватывает песню «Я люблю тебя, жизнь».)
(1960-е гг.)
Данный текст является ознакомительным фрагментом.