ЛЕВ РЫБАК Марк Бернес{91}

ЛЕВ РЫБАК

Марк Бернес^{91}

От окончания Великой Отечественной минуло пятнадцать лет.

Читатель без труда вообразит огромный зал Дворца спорта, многотысячную аудиторию, собравшуюся ради развлечения и отдыха. Давали эстрадное представление, объединяющее разнородные концертные номера. Непросто было в этой обстановке решиться спеть песню о той трагедии, которую всем нам пришлось пережить. Спеть для тех, кто в этот час надеется посмеяться, отвлечься от повседневных забот. А если еще и немножко погрустить, так над чем-нибудь этаким, слегка пощипывающим душу, далеким от реальных бед.

На пустой сцене стоял артист — маленькая фигурка перед непременным микрофоном. Его услышат близко — над партером, над амфитеатром развешаны репродукторы. А ему открыт неоглядный затемненный простор. Он сказал — напевно и негромко: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью». Спросил — потерянно и тревожно: «Куда ж теперь идти солдату, кому нести печаль свою?..»

Он увидел, как в зале стали подниматься люди в военной форме. Как встали мужчины в штатском, с орденами на отворотах праздничных пиджаков. Как замелькали белые платочки в женских руках… В огромном зале стояли все. Склонив головы. Утирая безудержные слезы. Он пел: «Пошел солдат в глубоком горе…» Это было всенародное горе. И его личное. И горе в семье Жигулевых, в солдатской семье, чьей жизнью он жил. И горе людей, собравшихся в этом зале. Их волнение передавалось ему, перехватывало дыхание. Но он пел. Он должен был петь — здесь, прилюдно, взять на себя непосильную тяжесть, что давит на плечи тысяч стоящих перед ним друзей, однополчан, сограждан.

Вскоре Марк Наумович уехал на гастроли. И везде, где побывал, в залах, где пел он «Прасковью», повторялось то же самое. Едва заканчивался первый куплет, поднимались ветераны войны, за ними вставала вся публика. Реакция слушателей его потрясала. Внушала мучительную мысль: быть может, неосторожно это — касаться незаживших ран?.. Но он чувствовал, что песня нужна. На телевизионном «Голубом огоньке», посвященном двадцатилетию Победы, Бернес исполнил «Прасковью» по личной просьбе участвовавшего в передаче маршала В. Чуйкова. Последовали еще выступления — вновь телевидение, радио, концерты. И потекли широким потоком письма артисту. Тысячи писем…

Эти сложенные в архив листки и сегодня живут. И сейчас слышится в них эхо великой народной трагедии^{92}.