Раз-два и… картошка готова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Раз-два и… картошка готова

…Мы находимся в удивительно светлой огромной кухне. Света в ней больше, чем обычно потому, что две стены из четырех почти целиком из стекла. Готовимся сесть за стол, когда в дверях появляется высокий исхудавший человек с лицом иконописца. Знакомимся.

— Я тоже Николай, но меня все зовут Никас, — тихим голосом говорит художник. — Мне Неля Михайловна про вас столько рассказывала, что я просто рад познакомиться. Я хочу подарить вам свой лучший альбом, который признали в Европе… — (Позже, когда мы сойдемся в разговорной схватке и поймем, что нам действительно, несмотря на очень разное видение мира, есть что сказать друг другу, Никас уже у себя дома подпишет мне этот альбом словами: «Николаю — в знак начавшейся дружбы…» Но это произойдет позже, а пока… Пока мы садимся за стол.) Никасу все еще тяжело двигаться. Перед тем, как сесть, он задирает свитер и показывает мне белую металлопластмассовую конструкцию для восстановления позвоночника после автокатастрофы…

— Он удачливый художник, но, — как говорит Неля, — переживает «общественное одиночество», потому что у него нет своей Нели. Вот уже лет десять, как мы поддерживаем отношения, а он все никак не может найти свою судьбу…

А перед этим Неля скажет: «Вы человек умный, но я ведь тоже не дурочка, чтобы то особенное и личное, что собираюсь когда-нибудь описать сама, выложить на блюдечке вам, Николай. Давайте уж ограничимся тем, что я подам вам блюдо… Рыбное ассорти. От него вы не поправитесь».

Я соглашаюсь съесть разные закуски и приготовленный ею суп при условии, что в следующий раз буду, есть только в том случае, если она, как и обещала, от и до покажет мне, как умеет варить любимый борщ Иосифа Давыдовича Неля смеется и соглашается.

— А еще, — говорю я, — я хотел бы посмотреть, как Кобзон сам себе картошку жарит…

— Да я вам лучше расскажу, — перебивает Неля. — Все начинается со слов: «Наташа! (это наша помощница), я хочу поджарить себе картошку… Начисть! Так, Наташа, а теперь нарежь… И сало нарежь. He-ля! Я хочу поджарить себе картошку… Где сковородка? Так, поставь на плиту! He-ля, а где соль? Посоли. Так… Вот теперь можно жарить». (Только начинает помешивать — телефон. Домешиваем я или Наташа. Он только приходит и говорит: «Вот, раз-два и картошка готова!» А то и вообще не приходит… Куда-то срочно вызывают, и он уезжает… И стоит она, остывает…) Вообще… он такой избалованный. Возвращается обычно поздно. Часто голодный. Холодильник забит едой. А он опорожнит вот эту миску с сухариками, и все. Ну еще запьет чем-нибудь, если что под руку подвернется. А нет… так и ляжет спать на-сухую. Нет, чтобы в холодильник или в кастрюли заглянуть. Избалованный…

— А может быть, не избалованный, а просто дорожит сном своей Нели и не лезет в те дела, в которых не он хозяин, — возражаю я.

— Ну не знаю… По-моему, это уже слишком… Когда хочется есть, ограничиваться только тем, что осталось на столе, и даже не заглянуть в холодильник. Избалованный…

— Нет. Не избалованный, — настаиваю я, вспоминая, что и сам часто поступаю так же.

— Нет, избалованный, — возмущается Неля, — в конце концов, кто его лучше знает, вы или я?

— Знать-то знаете, да не все хотите понять, — стою я на своем.

— А может, и не избалованный и то, что он делает, надо назвать другим словом, которое я сразу и не подберу, — почти соглашается Неля. Когда позже я показал ей запись этих слов, Неля с недоумением посмотрела на меня: «Разве я могла такое сказать, если никогда не ложусь спать, пока не дождусь Иосифа, чтобы покормить его?!»

…Сидим с Кобзоном (это уже в другой раз), разговариваем про советские эстрадные времена. С нами за столом Неля. Изредка пригубляя легкое вино, слушает наш разговор и вздыхает. Красивой женщине скушно…

Я спрашиваю: «Тогда „левые“ концерты были?» Кобзон что-то вспоминает и думает, что сказать. Не успевает ответить, как Неля опережает его: «Были. Были. Конечно, были…»

— Неля, не мешай нам, — просит Кобзон.

— А я буду мешать, — нарочито по-детски прерывает его Неля. Красивой женщине скушно. Ее настроение не меняет даже французское вино. Да… Она такая: то предельно серьезная и жесткая, то как прелестный непослушный ребенок.

Красивой женщине все можно… И почти все от нее — в радость!